которыми было закрыто панорамное окно, поняла, что она не дома и не в больнице, подумала, где она ещё может быть и ей захотелось опять упасть в обморок…
Бессонка повернулась на удобной софе и посмотрела на часы, что показывали семь тридцать. Очень скоро Инна должна уже была быть в консерватории.
Ковалевская услышала шаги по коридору и не нашла способа лучше избежать неприятного общения, чем притвориться спящей. Кто-то сел рядом с ней на мягкую софу.
— Я знаю, что ты уже очнулась, — услышала Инна знакомый голос. Шпион говорил с ней ласково, даже нежно…
Сердце бессонки быстро забилось. Ладони вновь вспотели. Лицо с зажмуренными глазами застыло в неподвижной тени улыбки.
— Зачем же ты притворяешься? — Воронцов аккуратно положил руку Инне на плечо.
Бессонка резко обернулась и посмотрела на своего собеседника. Она пыталась принять свой обычный равнодушный вид, но у неё плохо получалось. На лице Ковалевской читались стеснение, недовольство и ещё что-то, что она пыталась скрыть более тщательно, чем это.
— Ты плакала? — шёпотом спросил Вася, аккуратно проведя рукой сначала по плечу, а потом по предплечью Инны.
— Нет, — ответила бессонка, как только могла холодно. Впрочем, её щёки выдавали всё, пылая бледным румянцем…
— Я очень хочу тебе помочь, — сказал тогда тихо Воронцов, дотронувшись до лба Инны и убрав с него белые кудри, — Поверь, то что говорил этот Пьетр — полный вздор.
— Нет… — снова сказала бессонка, поднявшись на софе.
— Я ведь вижу, что ты ко мне неравнодушна, — продолжал шпион с лукавой улыбкой, — Почему же ты так стесняешься своих чувств? Тебе ведь самой плохо. Ты держишь всё в себе. Так нельзя.
— Нет… — Инна тяжело вздохнула, собрав все свои внутренние силы, чтобы не разрыдаться, — Нет… — она зажмурилась.
Шпион ничего не ответил ей на это. Он поцеловал её… В губы… Она так устала, что не сопротивлялась.
Инна понимала, что для него она просто игрушка. Понимала, что всё же влюблена в него. Что влюблена в него сильно…
Поцелуй мог бы получиться долгим, но Инна всё же нашла в себе силы и осторожно оттолкнула от себя собеседника.
— Ну вот, — сказал он с досадной улыбкой, — Было ведь так хорошо…
Инна вытерла губы рукой и еле видно растерянно улыбнулась. В её глазах блестели слёзы. В душе обосновалась какая-то приятная пустота, какая бывает после просмотра интересного спектакля или фильма, эстетичного, но не имеющего глубокого смысла и особой почвы для размышлений. Одновременно с этим на Инну нахлынула волна очень противоречивых эмоций и чувств, которые требовали вырваться наружу.
Ковалевская устала, была странно расслаблена, её одолевало желание опять лечь, погрузиться в полудрём…
Но она, безусловно, знала, что прежде надо вернуться домой. Или, по крайней мере — уйти отсюда! А затем покинуть и этот ужас, эту глупую трагикомедию, начать наконец жить нормально!
«Нет, истерики не будет… — решила она для себя, — Мне надо бежать, выплакаться в одиночестве, покричать, посмеяться… Ах да, уже нужно идти на учёбу… О как я устала!..»
— Я должна уходить… — сказала Инна, — Иначе опоздаю на пару в консерватории. И больше… Больше никогда… Ни-ког-да не подходи ко мне, никогда не разговаривай со мной, а тем более… не прикасайся…
— Почему же? — осторожно спросил Вася, посмотрев ей в глаза.
— Мне не нужно, чтобы ты мне нравился…
— Почему? — вновь сказал шпион, — У меня нет никого кроме тебя. И я не лгу. А Пьетр просто ревновал тебя ко мне, вот и всё.
Бессонка резко встала с кровати и направилась к двери.
— Ну подожди… — шпион взял её за руки, — Не надо так…
— Нет, — проговорила Инна, вырвавшись, — Я не…
— Подожди, прошу тебя…
— Пожалуйста, не нужно…
— Что с тобой? — спросил Воронцов и с театральным удивлением посмотрел на бессонку.
Инна повернулась к зеркалу. Руки похолодели, задрожали коленки. Скрутило живот. Ковалевская была бледна, словно мел. Она поняла, что… У неё из носа течёт кровь, которой она ужасно боялась.
— Я сейчас принесу салфетку, — шпион ушёл по коридору в кухню.
Вася вернулся, неся в руках бумажный платок. Инна пристально смотрела на своё отражение… Её лицо вновь стало холодно-спокойным.
— Спасибо… — тихо сказала бессонка, вытирая кровь.
— Не за что, — прошептал шпион, с трепетом наблюдая за Ковалевской, — И прошу тебя… Скажи, что всё сказанное тобой мне чуть ранее — о том, чтобы я не подходил к тебе, не разговаривал с тобой и так далее, было шуткой.
— Хорошо… — Инна грустно улыбнулась. Она поняла, что всё зашло слишком далеко, и выбраться если и возможно, то очень сложно теперь. Ковалевская слишком устала, чтобы пытаться и дальше идти против течения, — Но мне пора…
— До встречи, — сказал шпион, улыбнулся и проводил её в подъезд.
Глава 39
В консерватории было хорошо и интересно. В группе с Инной училось двадцать человек, ни с кем она особо не общалась. А главное — никто к ней ни с чем не приставал.
После же учёбы бессонка взяла свою гитару и пошла петь в кабаре.
Ковалевская стояла за кулисами, ощущая запах дерева и пыли, смотрела на своих будущих слушателей. И внезапно среди людей, сидящих за столиками, увидела… Васю. Он курил сигару, а рядом с ним была красивая девушка в открытом красном платье. Шпион обнимал её, так же, как Инну, когда они сидели около её дома. А потом поцеловал её, также крепко…
Ревность жгла горло бессонки, её брови были нахмурены. Сердце билось очень быстро, казалось, словно оно вот-вот разорвётся от такого бешенного темпа, или вовсе остановится, чтобы раз и навсегда отдохнуть.
Инне прежде казалось, что Воронцов говорит всё очень искренне, она поверила ему, она, можно сказать, согласилась встречаться с ним…
Как только он мог?! Что ж, Петя был прав. О да, он был прав… Но теперь Петя мёртв…
Вот Ковалевская вышла на сцену с каменно-бледным лицом. В её глазах мерцали тускло усталость, отчаяние, недоверие, разочарование и скрываемый гнев.
Бессонка села, начала дрожащими пальцами брать аккорды. Но нет, не те, что планировала. В этот раз она будет петь свою песню. Впервые в жизни она будет петь свою песню при всех, уже ничего не боясь. Она могла бы бояться, если бы знала, что потом ей придётся смотреть кому-то в глаза, объясняться, но она знает, что не придётся… Она знает, что впредь будет избегать смотреть людям в глаза, а тем более — говорить с ними.
Сегодня я, увы — совсем не в духе,
Запела Инна своим чарующим, звенящим голсом:
И догорает мрак мой при свечах.
Я