спать приходит, да и то не всегда. Он же боится, чтобы я не напомнила про полку – эта скотина ее уже месяц вешает! То гвоздей у него нет, то молоток отдал соседу, то спину заклинило, то фурункул на шее выскочил, то уморился…
– Может, ему попить воды захочется, – предположил Пепел, не теряя надежду каким-то чудом избежать неизбежного.
– Какой воды, Василий? – сердито сказала Василиса. – Он одну воду пьет. С градусами.
Пепел признал ее правоту – другие жидкости Костылем не котировались.
– Нет настроения, – решился на отчаянный шаг, и уши его заалели сильнее обычного. – Вот с самого утра и нет. Я днем не привык, стесняюсь.
Василиса теряла остатки терпения, и ему почудились струйки пара, выбивающиеся из ее ноздрей. Дело плохо, по всему следовало, что пора сдаваться.
– Ты, Василий, не юли. Не привык, видите ли. Хочешь, Толику расскажу, где, сколько и в каких позах только за последний месяц?
Пепел не хотел.
– Он нас обоих убьет, хоть и инвалид. И вместо полки повесит – тебя за шею, меня за причинное место.
– Пусть, – громко и отчаянно сказала Василиса. – Пусть! Разве это жизнь? Сплошные мучения! Чтоб он сдох вместе со своим домино!
И она решительно содрала с Пепла рубашку.
Он на протяжении всего процесса боялся, что в ответственный момент в комнату ворвется Костыль и накостыляет по самые помидоры, поэтому не мог сосредоточиться и пугался от каждого звука, а особенно от голоса Толика, периодически долетающего через форточку.
– Что ты делаешь? Прибью, скотина! – неожиданно заорал Костыль. Пепел вздрогнул и обмяк, но спустя мгновение понял, что это рядовая перепалка за игральным столом. Однако тонус был утрачен и пропал настрой.
Василиса в отчаянии показала кулак и грозно подняла бровь, усугубляя ситуацию. Пепел нравился себе больше живым, чем задушенным ревнивым мужем-рогоносцем. Он мысленно перекрестился, собрался с силами и приступил к делу, намереваясь побыстрее покончить с сомнительной честью выполнять за Костыля супружеский долг.
Вскоре Пепел поспешно натягивал штаны, путаясь в штанинах, и судорожно застегивал рубашку. Пуговицы не хотели лезть в дырки.
Голоса за окном одновременно смолкли, и он разнервничался.
– Я пошел, – объявил он в надежде, что самое страшное позади и он проживет одним днем дольше.
– Куда? – спросила Василиса, поправляя бюст. – Поешь, а то тощий, смотреть страшно. Небось, дома бутербродами давишься.
– Я не голоден, – Пепел мечтал поскорее оказаться где угодно за пределами этой квартиры – хоть на подводной лодке, хоть в шахте, хоть в эпицентре ядерного взрыва – всяко безопаснее.
– Поешь! – Василиса снова подняла бровь, выражая степень крайнего раздражения.
Пепел покорно сел и энергично взялся за гречневую кашу, норовя прикончить ее как можно быстрее. Гречка, как назло, оказалась сухой и не лезла в горло.
– Воды, – прохрипел он с набитым ртом.
– Пей, – Василиса налила в кружку кипятка из чайника, – говорил, жрать не хочешь, а вон как в рот напихал. Да ты не части, а то подавишься, не ровен час.
Пепел жадно выхлебал невкусную воду из кружки. Пока боролся с остатками гречки, Василиса смотрела на него мечтательным взглядом, от которого каша становилась поперек горла.
– Был бы ты нормальным мужиком, – размечталась она, – пошел бы, взял за шкирку и шмякнул о стену, чтоб он сдох.
Пепел от таких слов поперхнулся.
– Да как-то не по-людски!
– Нашел человека! – завелась Василиса. – Который год мучаюсь, а этот старый хрыч никак не сдохнет. Ты на ряху-то его посмотри, любой кабан позавидует, – она вздохнула. – А ведь он от цирроза печени должен три года как преставиться. Был бы обычным человеком, давно бы копыта откинул. А он нас с тобой переживет.
– Жестоко, – Пепел дожевывал остатки каши. – Инвалид все-таки.
– На голову инвалид! – разгневалась Василиса, и Пепел решил промолчать и лишний раз не провоцировать.
Голоса в форточке смолкли. Он прислушался и с мерами предосторожности выглянул в окно, готовый тут же нырнуть под стул при виде опасности.
Там стоял этот лощеный франт в пиджаке из администрации. Кажется, звали его Платон, если Пеплу память не изменяла. Платон что-то рассказывал Костылю, тот отвечал, а остальные с любопытством слушали, прекратив игру. Потом мужики захохотали, а Костылев вылез из-за стола, едва не смахнув ногой Клеща со скамейки, и вместе с Платоном удалился к турнику.
Пепел догадался, что происходит какое-то важное событие, на котором необходимо присутствовать. Он напялил кепку и бросил Василисе на ходу:
– Я побежал.
Она осмотрела его критическим взглядом.
– Гречку с рожи вытри, – сказала она с любовью в голосе.
Пепел выскочил на лестничную клетку, на бегу вытирая лицо рукавом.
Платон въехал во двор на служебной машине и приказал водителю остановиться возле доминошников. Ему претило якшаться с этим сбродом – еще живы были яркие воспоминания о предыдущем опыте, но так требовалось в рамках реализации первой части плана.
Он не хотел общаться одновременно со всеми и решил поговорить отдельно с Костылевым, являвшимся в компании заводилой.
– Добрый день! – Платон пожал присутствующим руки.
– Здорово! Давненько тебя не наблюдали, прогулы ставим, – Костылев приподнял бровь и осмотрел Платона с головы до пят. – Это не тебя давеча по ящику передавали?
– Меня, меня… Но я по другому вопросу.
– Прям, как живой, – гнул Костыль. – И пиджачок тот самый. Какие люди в наших рядах! – обратился он к доминошникам, ладонью указывая на Платона. – С самого верху, а и те не гнушаются нашей компанией!
Мужики натужно посмеялись.
– Надо поговорить, – тихо прошептал Платон, – важное дело есть.
– Говори, – милостиво разрешил Костыль.
– Хотелось бы большей приватности.
– Интиму, что ли? – захохотал Костылев, а остальные поддержали.
Он, не переставая смеяться, перелез через лавку, задев ногой Клеща, вытащил из-под сиденья спрятанный костыль и, тяжело на него опираясь, пошел за Платоном, с удивлением обнаружившим, что у никогда не вылезающего из-за стола Костылева ниже колена отсутствует левая нога. Ее заменял деревянный протез.
«Попугая не хватает», – подумал Платон. Его озарило, что кличка Костыля обусловлена не только подходящей фамилией, а и более грустной причиной.
Они отошли к турнику с облезлой синей краской, где их никто не мог услышать.
– Ну, говори, что у тебя особо секретного.
– Меня проинформировали, что вы по специальности технолог пищевой промышленности…
– Ага, – сказал довольный Костылев. – Всю жизнь от звонка до звонка на мясокомбинате отработал, пока не закрыли в прошлом году.
– Замечательно, – Платон надеялся, что навыки технолога не пропиты подчистую за этот год.
– Вот тебе, кстати, результат травмы на производстве, – Костыль с довольным лицом показал на деревянную ногу, как на предмет особой гордости.
– И что же случилось? – спросил Платон, приблизительно догадываясь.
– Да знамо что, – ответил Костылев. – Фарш из человечинки видал? На внешний вид от свиного не сильно отличается. Сейчас доктора руки-ноги пришивают, а у меня и шить было нечего.
«Фу, какая гадость», подумал Платон и озвучил вслух:
– Фу, гадость какая.
– Почему сразу гадость? – не согласился Костылев. – Мяснику зрелище привычное.
– Кстати, отчего так по-старомодному, из дерева? – спросил Платон. – Столько замечательных материалов есть – и более