не стала. Она наверняка обидится на меня, но лучше уж так. Потом попрошу у неё прощения. Пусть никто на работе ничего не знает.
Кладу на стол запасные ключи от квартиры.
— За кота не волнуйтесь, — угадывает мои мысли Алекс. — Присмотрим. А теперь глядите, — он передаёт мне распечатки. — Билеты на самолёт. Сейчас зайдём в офис авиакомпании, внесём ваши паспортные данные.
Я смотрю в бумаги, и глаза у меня лезут на лоб.
— Рим?!
— Э-э, а что-то не так? — мужчина хмурится.
— Нет-нет, всё в порядке, — говорю слабым голосом.
Вспоминается, что рассказывала Герману про визу не так давно — я по просьбе матери оформляла её год назад. Мама с последним мужем уже несколько лет живёт в Европе и хотела, чтобы я как-нибудь к ним приехала. Приехать я так и не собралась, но виза ещё действует.
— Бронь в отеле, пребывание оплачено, — продолжает передавать мне документы Алекс. — Здесь билеты в музеи на определённые даты — посмотрите позже, Герман Эдуардович сказал, что вы разберётесь. И карта, — протягивает мне пластиковый прямоугольник. — Пользуйтесь, не стесняйтесь, средств там достаточно.
— Алекс, — медлю и в итоге спрашиваю не совсем то, что хотела: — А откуда вы знаете Германа Эдуардовича?
— Не уверен, что мне можно рассказывать, — он улыбается, — спросите лучше у него самого. Идёмте, сейчас разберёмся с билетами, а потом я провожу вас, регистрация на рейс скоро начнётся.
Я не успеваю оглянуться, как улыбчивая девушка в каком-то служебном помещении, куда меня провёл Алекс, быстро вносит данные моего паспорта в систему и распечатывает новые билеты. Потом на стойке регистрации я получаю посадочный талон, и мой провожатый доводит меня до контроля безопасности.
— Дальше вы уже сами, Анна Николаевна, — Алекс улыбается мне на прощанье. — Хорошего отдыха!
— Спасибо, — растерянно прощаюсь и прохожу через турникеты на контроль.
Я настолько в шоке от всего, что, даже пройдя все досмотры и усевшись возле нужного выхода, не верю в реальность происходящего.
Покопавшись в сумке, достаю непривычный новый телефон и набираю Соболевского. Он отвечает почти моментально.
— Ну что, Аннушка, как вы себя чувствуете? — голос в трубке бодрый.
— Странно я себя чувствую, Герман Эдуардович, — оглядываю пространство вокруг, которое постепенно заполняется людьми, видимо, пассажиры начинают подтягиваться на рейс.
— Странно плохо или странно хорошо?
— Пожалуй… — задумываюсь и говорю с удивлением: — странно хорошо!
— Только это и важно, — убеждённо говорит мой собеседник.
— Герман Эдуардович, — помедлив, решаю задать вопрос, который мучит меня последний час, — как вы всё это организовали? Ну ладно, билеты — хотя я вот и не знала, что можно сначала их купить, а потом данные пассажира поменять. А телефон, гостиница, музеи? А мой отпуск? Как главврач уже успел всё подписать?
— Аннушка, дорогая моя, давайте я побуду немножко волшебником, хоть, конечно, ещё только учусь, — Герман с удовольствием произносит всем известную фразу. — Неважно сейчас, что и как я сделал. Важно, чтобы вы отдохнули, набрались новых впечатлений и не думали о плохом. Вы обещаете мне?
— Что? — я, не удержавшись, шмыгаю носом.
— Не думать о плохом и просто замечательно провести время?
— Да, обещаю, — улыбаюсь.
— Вот и отлично! Если захотите созваниваться и делиться впечатлениями, я буду только рад! Если почувствуете, что устали и не хотите разговаривать — это тоже нормально. Подумайте для разнообразия о себе, дорогая моя.
— Герман Эдуардович, вы знаете, что я вас люблю? — спрашиваю у него ласково.
— Я вас тоже люблю, Аннушка, — старик тихо смеётся. — Напишите мне, когда прилетите.
— Обязательно!
В самолёте я засыпаю — сказывается почти бессонная ночь и напряжение последних дней. А выйдя из аэропорта, погружаюсь в атмосферу чужого, удивительного, вечного города.
Гостиница, которую для меня выбрал Герман Эдуардович, оказывается прекрасной — в двадцати минутах ходьбы от самого центра. Завтраки тоже оплачены, еда отличная, и я, наверное, впервые за неделю ем с удовольствием и аппетитом. Всё-таки последнее время с желудком творилось что-то неладное, но теперь навёрстываю упущенное.
Эти дни, наполненные мягким осенним солнцем, теплом, звуками и запахами, становятся лучшими в моей жизни. Я сама себе напоминаю героиню Одри Хепбёрн в любимом фильме «Римские каникулы». В одиночестве брожу по узким мощёным улочкам старого города, взбираюсь по крутым лестницам, захожу во все храмы и церкви, спускаюсь к древним развалинам Форума.
Среди переданных мне документов нахожу несколько билетов и хожу на экскурсии. Меня восхищают произведения искусства и красота музеев, но общаться с людьми в экскурсионных группах не особенно хочется. Больше всего удовольствия доставляет уходить в сторону от туристических маршрутов, сворачивать в переулки, садиться за столики в уличных кафе и просто наблюдать.
Мне почти удаётся «не думать о плохом», как я пообещала Соболевскому. Даже короткие и яркие моменты с Никитой вспоминаются разве что чуть болезненно. Моё путешествие срывает всю шелуху облепивших меня сплетен, обид, непонимания — рядом с вечными камнями города, видевшего взлёт и падение Цезаря, набеги варваров, Тёмные времена и мастеров Возрождения все проблемы кажутся суетой и мелочью.
Пару раз я созваниваюсь с Германом Эдуардовичем и рассказываю ему о своих впечатлениях. А в остальные дни просто отдыхаю — удивительно, но одиночество меня ничуть не тяготит.
Мои римские каникулы заканчиваются слишком быстро. И прощаясь с городом в свой последний вечер, я обещаю себе, что вернусь сюда. У меня появилось ощущение, что это место поделилось со мной силой, которая никуда не исчезает — ни когда шасси самолёта отрываются от земли, унося меня в позднюю осень моего родного города, ни когда мы приземляемся. Я выхожу из аэропорта, ныряю в такси, называю знакомый адрес и слегка ёжусь от холода снаружи — но внутри сохраняется и продолжает согревать маленький кусочек южного солнца.
Глава 19
Добрынин
Интересно, если б я мог напиться, стало бы мне легче?
Мысли об этом крутятся в голове весь вечер. Пробовать не собираюсь — хватило предыдущего раза. Да и некому теперь будет прийти и помочь.
Вот же бл…
Сдавливаю руками ноющие виски. В детстве мама грозила мне промыть рот с мылом, когда слышала от меня ругательства. Жаль, что для взрослых это не работает — ни мылом, ни алкоголем не выйдет смыть мерзкий привкус слов, которые я сказал сегодня Марго. Они до сих пор ощущаются на языке. А перед глазами стоит бледное лицо с тёмными кругами под глазами. Аннушка…
Едва не застонав вслух, ещё сильнее сжимаю голову. Не выдавить, не вытащить оттуда этот взгляд, последний, который она на меня кинула перед тем как уйти. Резко поднимаюсь, отталкиваю