class="p1">— Пониженное немного, — качает головой, — но в целом нормально. Глюкозу с аскорбинкой по вене тебе уколю.
Киваю и засучиваю рукав халата, Надежда быстро делает всё, что надо. Сгибаю руку в локте, прижимая ватку.
— Посиди! И, Аня, надо за собой следить! В первую очередь нормально питаться, — старшая медсестра сочувственно гладит меня по плечу. — Ты же врач, не маленькая — сама всё знаешь, что я тебе тут буду говорить.
— Да, Надюш, знаю, — прислоняюсь головой к стене, закрываю глаза.
Раздаются какие-то шорохи, шаги.
— Что происходит?
О, господи, ну только не он!
— Никита Сергеевич, не сейчас!
Приоткрываю глаза и вижу, что Надя встала передо мной, закрывая от возвышающегося на пороге заведующего.
— Что с вами?
Голос какой-то… не такой, как обычно, но я не отвечаю, а просто опять закрываю глаза.
— Никита Сергеевич, — Надя мужественно берёт удар на себя, — Анне Николаевне стало нехорошо. Сейчас уже всё в порядке, ей просто нужно немного отдохнуть. Вам что-то нужно?
— Пусть зайдёт ко мне попозже, — слышу через паузу, и мужчина, наконец, выходит.
— Уф-ф, — выдыхает медсестра, присаживаясь рядом со мной, — что-то он злой, молнии из глаз.
— Когда было по-другому? — пожимаю плечами и выпрямляюсь. — Пойду.
— Посидела бы ты ещё, — бурчит Надежда, но безнадёжно машет рукой и тоже встаёт. — Аккуратно только, хорошо?
Киваю в ответ и иду к кабинету, в свой личный ад.
— Анна Николаевна, — Добрынин поднимается из-за стола, я отмечаю пронзительный взгляд из-под бровей, — как вы себя чувствуете? — спрашивает, поколебавшись.
— Вы вызывали, Никита Сергеевич, — говорю равнодушно.
Вопрос игнорирую. Какое ему дело? Силы у меня закончились, как и чувства — такое ощущение, что всё погребено под толстым слоем пыли… или пепла. Вот только феникс из него не возродится.
— Да, вызывал, — он кивает и, помолчав, добавляет: — Я хотел поговорить, объяснить, я не должен был…
— Нам не о чем говорить, — прерываю его, — если только ваш вопрос не по работе. Это всё? Я могу идти?
— Не о чем… ну что ж, хорошо. Нет, подождите минуту, есть ещё одна вещь.
Я смотрю прямо на него, но расфокусированным взглядом, поэтому ничего толком не вижу. Стою и жду, что он скажет. Мужчина откашливается. Не знаю, чего он дожидается, но мне по большому счёту всё равно.
— Я… хм… собирался пригласить вас пойти в театр завтра. Но решил отдать вам билеты. Можете сходить… с кем-нибудь.
Он кладёт на стол и придвигает ко мне глянцевые прямоугольники, отливающие яркими красками.
Внезапно чувствую, как сквозь замороженные эмоции пробивается слабое любопытство.
— Что это должно было быть? — гляжу на растерявшегося Добрынина.
— Опера, — он отводит глаза, — что-то итальянское. Лючия дэ…
— «Лючия ди Ламмермур», — киваю сама себе, а потом опять перевожу взгляд на мужчину.
Какая грустная ирония.
— Никита Сергеевич, я расскажу вам, о чём она. В этой опере девушку обвиняет во лжи и предаёт мужчина, которого она любила… — хочу сказать «больше жизни», но передумываю, — …очень любила.
Смотрю на главного хирурга, на лице которого проступает что-то, похожее на страх, и продолжаю:
— После предательства она сходит с ума и умирает. А затем, не выдержав её смерти, закалывается кинжалом предавший её возлюбленный.
Мужчина сглатывает и приоткрывает рот, но молчит, а я договариваю:
— Это не мой сюжет. Предпочитаю сильных героинь, которые переживают удар и двигаются дальше. А вам рекомендую сходить. Очень познавательное зрелище, — пододвигаю обратно по столу билеты и выхожу из кабинета, аккуратно и тихо прикрыв за собой дверь.
Слава всем богам, рабочий день заканчивается быстро. Вот только, сидя в машине на стоянке, я не нахожу в себе сил ехать домой. Там меня ждёт Дарси, а ещё… воспоминания. Мы с Никитой проводили большую часть времени в моей квартире. К подругам тоже не поехать, у каждой свои дела, своя семья…
Пока размышляю, руки сами собой заводят авто, выворачивают руль, и только повернув со стоянки, я понимаю, куда еду — к Соболевскому. Нельзя мне к нему. У него слабое сердце, начнёт переживать… Но несмотря на все аргументы, приезжаю к знакомому дому и поднимаюсь на нужный этаж.
— Аннушка! — старик, открывший мне дверь, моментально становится серьёзным, видя моё лицо. — Что случилось, дорогая моя?
— Помогите мне, Герман Эдуардович.
Прихожу в себя я только спустя полчаса. До этого действовала, как механическая кукла. Герман успевает втащить меня в квартиру, усадить в кресло. Заваривает крепкий сладкий чай, вливает туда несколько ложек коньяка, а потом просто сидит рядом и внимательно слушает.
Я рассказываю всё с самого начала. Запинаясь, повторяю слова Добрынина, сказанные Марго в кабинете, говорю и про билеты в театр, и про свою реакцию. На этом месте Соболевский мрачно и зло хмыкает, но смотрит на меня даже с какой-то гордостью. И только выговорившись и выпив весь чай, понимаю, что меня, наконец, немного отпустило. Правда, плакать так и не захотелось — а я-то думала, что буду рыдать, размазывая слёзы и сопли по щекам.
— Простите меня, Герман Эдуардович, — вздохнув, отставляю в сторону чашку и смотрю на молчащего мужчину. — Загрузила я вас своими проблемами. Спасибо, что выслушали. Мне… нужно было вам рассказать. Вы только, пожалуйста, не переживайте из-за всего этого. Я справлюсь!
— Дорогая моя, я и не сомневаюсь, что вы справитесь, — Соболевский встаёт и прохаживается по комнате, о чём-то глубоко задумавшись. — Я только хотел бы знать, как именно вы собираетесь справляться?
— Э-э, — я растерянно пожимаю плечами, потому что вопрос ставит меня в тупик.
— Вы что же, собираетесь уволиться?
— Конечно, нет! — выпаливаю резко, но тут же сникаю.
Не представляю, как в ближайшие дни буду работать. А ведь никуда не деться — всё равно придётся как-то общаться с заведующим. С трудом сдерживаю стон и утыкаюсь лицом в ладони.
— Конечно, нет, — повторяет за мной Герман. — Я и не думал, что вы это сделаете. И игнорировать главного хирурга вы тоже не сможете, ведь так?
— Так, — киваю уныло.
— И он не сможет, — Соболевский смотрит на меня внимательно, я открываю было рот, но он продолжает: — Поверьте мне. Не только не сможет, но и не захочет — особенно когда до него дойдёт, что он натворил. Аннушка, вам сейчас очень больно. Я вас понимаю и не буду даже пытаться оправдывать Никиту, тем более что оправданий его поведению нет. Но мозги у него на месте. Во всяком случае, встанут на место, когда перестанут кипеть от ревности, — мужчина хмыкает. — И я не берусь предсказывать, что он сделает в попытке вернуть вас.
Я не согласна с этим, но решаю не возражать. Мы молчим