— Я вас не понимаю.
— Все очень просто. Без провизии мне не добраться до полюса, а вам без корабля — в Европу. Я отвезу вас домой, а вы дадите мне провизию, чтобы я мог отправиться на Север. За провизию, разумеется, я заплачу сколько потребуется.
— Вы предлагаете мне еще одну зимовку?
— Мы вместе перезимуем на моем корабле. Я с половиной матросов уеду на север, половина останется здесь во главе с лейтенантом, а с ними — и ваш экипаж.
— Капитан, мои люди в полном изнеможении. Есть больные… а лекарств никаких.
— Велите перенести их сюда; поверьте, доктор у нас прекрасный! Всех вылечит.
— Они в тяжелом состоянии, почти при смерти. Будьте милосердны, согласитесь плыть прямо в Европу.
— Не понимаю, почему вы так на этом настаиваете? Ваши матросы не бабы, не могли они ослабеть от одной экспедиции!.. Быть может, это ваше личное побуждение…
— Но, господин капитан…
— Уж не боитесь ли вы лишиться своего преимущества передо мной в каких-то три градуса?
— Прежде всего мне жалко людей, но… есть тут и мой личный… интерес… Вы должны меня понять, — смущенно произнес Прегель.
— За чем же дело стало? — вскричал де Амбрие, воодушевляясь. — Мое положение тяжело, но и ваше не легче. Не нужны вам ваши припасы без корабля! Забудем о соперничестве, объединим усилия, будем работать на благо науки и подарим миру результаты наших трудов…
Немец спокойно выслушал де Амбрие и, вперив в него острый, пронзительный взгляд, ответил:
— Вашим предложением, капитан, вы оказали мне честь, оно весьма лестно, но условий своих я не изменю.
— Повторите их, пожалуйста, капитан!
— Немедленное возвращение в Европу, как только наступит оттепель. Корабль ваш, провизия моя.
— Милостивый государь, после того, что я предложил вам, это похоже на оскорбление.
— Оскорбление?! Просто я стараюсь извлечь максимальную выгоду из создавшегося положения.
— Довольно. Вам не удастся воспользоваться моими трудностями..
— Это ваше последнее слово?
— Да!
— Хорошо, я подожду.
— Чего?
— Начнется у вас голод, по-другому заговорите…
— Думаете, голод заставит нас принять позорные условия? Ошибаетесь! Корабль — не осажденный город. Здесь нет ни женщин, ни детей. Одни мужчины. А мужчины умеют смотреть смерти в глаза. Моряки не сдаются… Прощайте, господин Прегель! Вы еще раскаетесь в своем упорстве!
ГЛАВА 15
Немецкая логика. — Дипломатическая ложь. — Негодование боцмана. — Геройская решимость. — Последние приготовления. — Флотилия на льду. — Свободные воды. — Грабители. — Последний привет. — Взрыв.
Прегель ушел раздосадованный, но полный надежд. Он, собственно, не рассчитывал, что французский капитан сразу примет его условия. Но не за горами день, когда де Амбрие прибежит просить провиант. Иного выхода у него нет. «Красивых слов можно наговорить сколько угодно, — думал по дороге Прегель. — Ничего, я подожду… Злоупотреблять своим преимуществом неблагородно, а воспользоваться можно».
Немец вернулся в свой лагерь в прекрасном расположении духа.
Тяжелобольных у него не было. Напрасно он так бессовестно врал французскому капитану. Лишь кое-кто отморозил носы и пальцы. А о скорбуте или вообще о чем-нибудь серьезном и говорить не приходилось.
Прегель не жалел красок, чтобы как-то оправдать свое эгоистичное желание возвратиться в Европу.
Де Амбрие тем временем собрал экипаж, чтобы поговорить о положении дел на корабле, но тут Геник Трегастер снял шляпу и откашлялся.
— Простите, господин капитан, что я встреваю без спросу, но мне хочется сказать от лица всех матросов, что этот проклятый немец не заслуживает звания моряка…
— Да он, Геник, и не моряк, — с улыбкой заметил де Амбрие, — а самый обыкновенный географ.
— Тем лучше для моряков, потому что он — скотина… дело в том, господин капитан, что мы слышали ваш разговор с ним… Здорово вы ему сказали, что моряки не сдаются. У нас даже сердце запрыгало!.. Нет, мы не сдадимся.
— Никогда… Ни за что!.. — раздались возбужденные голоса.
— Матросы уполномочили меня как старшего, — продолжал боцман, — заявить, что вы можете на нас рассчитывать. Мы готовы на все! Но не ради дисциплины. Нами движет беззаветная преданность. Клянемся, капитан, быть с вами и в жизни и в смерти!..
— И в жизни и в смерти! — эхом откликнулись матросы, вскинув вверх руки, как для присяги.
Тронутый до глубины души, капитан крепко пожал боцману руку и произнес:
— Спасибо, Геник!.. Спасибо, друзья!.. Я как раз собирался посоветоваться с вами, как быть дальше, но вы сами предложили мне помощь… Принимаю ее с благодарностью. Вперед, матросы!.. За Францию, за родину!..
Было три часа пополудни. Не теряя времени капитан дал каждому поручение.
Первым делом перенесли на лед шлюпку. Винт и руль сняли; в шлюпку впряглись восемь человек, и она легко и свободно заскользила по снегу.
— Браво!.. — вскричал помощник капитана. — Так я и думал. Шлюпку можно снабдить провизией и двигателем, впрячь в нее собак и ездить по льду.
Под двигателем он подразумевал аккумуляторные батареи, хранившиеся в трюме и служившие для передачи энергии и электроосвещения.
Батареи перенесли на шлюпку и установили. Туда же погрузили оружие, лекарства, мореплавательные инструменты, просто инструменты, карты, книги о полярных землях, палатку, шубы, табак, две лампы, запас спирта и немного провизии.
Де Амбрие в это время с верхушки мачты обозревал местность.
Очень довольный результатами своих наблюдений, он взял двух матросов и обошел льдину, а вернувшись, тихим голосом обратился к доктору:
— Обстоятельства благоприятствуют нам. Появилась свободная вода.
— Не может быть!
— Совершенно точно. Правда, течение очень сильное, но именно благодаря этому вода не замерзает.
— Прекрасно!
— Кроме того, на канале, проложенном нами, образовалась гладкая ледяная поверхность, будто специально для саней.
— Нам повезло! Шлюпка вон какая тяжелая!
— Что делают матросы?
— Работают, притом весьма усердно.
— Вот и хорошо. Через сутки все должно быть готово.
— Что вы! Раньше управимся!
Лодок на «Галлии» было много, в том числе три больших вельбота и одна плоскодонка, легкая, но устойчивая. На два вельбота погрузили провизию, уцелевшую после урагана. Всего около четырех тысяч пайков. Этого едва могло хватить на семьдесят дней, учитывая, что на корабле двадцать человек.