Первый склад был предусмотрительно расположен в ста метрах от корабля, там, где лед был покрепче. На сани погрузили бочонки и ящики и быстро перевезли в палатку. Так прошли почти сутки, люди работали не переставая, а ситуация, если это вообще было возможно, становилась все хуже. Экипаж разделился на две части. Одна осталась в палатке, выставив часовых, которые менялись через каждый час, чтобы поднять тревогу в случае появления белых медведей, привлеченных запахом псины и продовольствия. Другая — находилась на корабле, готовая покинуть его в случае крайней опасности. Несмотря на вой ветра и скрежет льда, матросы уснули, но сон их был тревожным и беспокойным. Из предосторожности капитан приказал погасить калорифер. В спальнях стоял холод, но люди, забравшись по трое в меховые спальные мешки, казалось, не чувствовали этого. Их товарищам, спавшим в палатках, приходилось гораздо хуже. Предосторожность де Амбрие не была излишней. В час ночи раздался оглушительный треск и матросы почувствовали сильный толчок. Шхуна переваливалась с борта на борт, началась настоящая качка, которой никто не ожидал. Из-за тряски калорифер упал на пол. Если бы он был наполнен углем и работал, без сомнения начался бы пожар. Испуганные моряки вскочили на ноги, схватили карабины, сумки с багажом и, шатаясь, начали спускаться по лестнице.
Погода еще больше ухудшилась, но тревога оказалась напрасной, пока ничего страшного не произошло. В четыре часа работа возобновилась с прежним усердием. Люди, хорошенько подкрепившись и запив завтрак доброй порцией рома, гораздо спокойнее смотрели на возможность катастрофы. За зиму они прочли огромное количество рассказов арктических путешественников и знали, что очень часто полярники, лишившись корабля, тем не менее удачно заканчивали экспедицию. Со своей стороны де Амбрие после серьезных размышлений остановился на плане, который, казалось, отвечал всем необходимым требованиям. Капитан считал, что «Галлия» почти потеряна. Хотя вода не проникла внутрь судна, еще было неизвестно, сможет ли шхуна освободиться из плена во время ледохода?
Как мы помним, на корабле продовольствия хватило бы по меньшей мере года на три, поэтому было решено сделать следующее: три склада с провизией, в каждом — продовольствия на год, расположить на льдине вокруг шхуны в наиболее безопасных местах. Каждый склад должен содержать продукты, спиртное, чай и кофе, медикаменты, одежду, оружие, инструменты, а также сани и лодку. То есть все, что необходимо для жизни. Таким образом, если судьбе будет угодно потопить корабль и, что уж совсем маловероятно, погубить два склада, то останется третий, в котором исследователи найдут средства к существованию.
Каждый склад охраняли четыре человека во главе с офицером, а также шесть собак. Капитан остался на борту с боцманом Геником, механиком Фрицем Германом и двумя собаками — бдительными часовыми, обладающими тонким чутьем и способными вовремя предупредить о приближении непрошеных гостей. Время от времени часовые перекликались, так что в случае тревоги все были бы предупреждены вовремя. В случае опасности всем приказывалось немедленно спешить на помощь пострадавшим.
Работа выполнялась быстро и точно, дисциплина на корабле оставалась железной. Матросы уже не раз доказывали, что могли отлично справиться с самым трудным заданием, в каких бы сложных условиях они ни оказывались. Погода стояла поистине ужасная. Буря все не унималась. Свирепые порывы ветра сталкивали льдины друг с другом. Снег падал густыми плотными хлопьями, буквально ослепляя людей, в двадцати метрах ничего не было видно. Время от времени ветер разгонял тяжелые свинцовые тучи, но эти кратковременные просветы как будто усиливали ярость бушующей стихии, и она вновь обрушивалась на корабль с еще большим неистовством. Внезапно появилось солнце. С непривычки у матросов заболели глаза, a у некоторых начались сильные мигрени. Странная вещь, хотя с появлением солнца температура окружающей среды практически не повысилась, тем не менее на кожу солнечные лучи действовали очень сильно, почти болезненно. Получалось, что человек, стоя на солнце, с одной стороны как бы поджаривался и сильно охлаждался с другой. Ночью температура опускалась до минус тридцати, а днем повышалась до минус двадцати, что было вполне терпимо.
Люди страшно уставали от тяжелой работы. Вечером они быстро засыпали, совсем измучившись за день, а утром просыпались с неприятным чувством, хорошо известным тем, кому приходилось ночевать в снегу. Кажется, что замерзли даже глаза, почти невозможно поднять тяжелые веки, покрытые льдом, десны онемели так, что приходится энергично растирать их, чтобы восстановить нормальное кровообращение. Впрочем, матросы спали не совсем «в снегу». Они, по совету Ужиука, построили снежную хижину — илгу на манер эскимосских жилищ и худо-бедно ютились под этим примитивным кровом.
Разгрузка шхуны, начавшаяся восемь дней назад, была почти закончена. Осталось спрятать каждый склад так, чтобы до него не добрались грабители-медведи, совсем обнаглевшие от голода. Когда погода прояснялась, моряки посматривали в сторону немцев, о которых по безмолвному соглашению почти никогда не говорили. Лишь иногда, во время короткой передышки, кто-нибудь из матросов перемигивался с товарищем и, указывая на «Германию», перебрасывался парой фраз:
— Что плохо для одного, не лучше и для другого.
— Им, должно быть, не веселее, чем нам.
Вот, пожалуй, и все. Но на первый взгляд пустячное происшествие в скором времени заставило матросов «Галлии» столкнуться с немцами поближе.
Однажды, заканчивая устройство третьего склада, парижанин и неразлучный с ним Дюма вдруг увидели перед собой огромного белого медведя.
— У нас гость!.. — вскричал кок. — Где мое ружье?
Плюмован на сей раз оказался проворнее товарища и прицелился, но медведь обратился в бегство. Пуля настигла его, но зверь, зарычав от боли, не остановился.
Дюма тоже выстрелил — косолапый, дважды раненный, продолжал бежать.
— Какая досада! — вскричал Тартарен. — Слушай, Плюмован, неужели мы дадим ему уйти?
Друзья погнались за зверем, на ходу продолжая стрелять. Одна лапа у медведя была перебита, и он волочил ее.
Увлекшись погоней, французы не заметили, как добежали до «Германии», где подранок наконец рухнул, громко рыча от боли и ярости.
Полагая, что никому и в голову не придет оспаривать у них добычу, приятели весело шагали к своему трофею, как вдруг заметили, что пятеро матросов с «Германии» потащили его на свой корабль.
— Извините, господа, — сказал парижанин, — но медведь этот наш: мы его убили.