Не стой под стрелой, и все такое…
Во всем творящемся вокруг дерьме был один мелкий плюсик: Савину самому не хотелось получать втык от начальства, а потому у меня был шанс разобраться по-тихому в ситуации. Ну и, плюс, может, выделят дополнительное тех оснащение, чтоб я за сотрудниками не только при помощи древней подзорной трубы и меловых крестиков следил…
Все остальное уходило в жесткий минус.
«Ну, ничего, с этим тоже можно работать», — как говорил один ученый, получивший в реторте вместо питательной среды для новой Нобелевки, говно на палочке.
Я с ним по молодости сотрудничал недолго.
Абсолютно ебанутый, к слову, был мужик.
Дочь своего отца
— Мама, я скучала, — Сонька трется носиком о мое плечо, вздыхает тихо и так жалобно, что у меня, буквально, сердце рвется.
Я — ужасная мать, просто ужасная…
Столько испытаний для ребенка, и все за одни неполные сутки.
И, самое главное, так ведь все удачно получилось, прямо не отнять, не прибавить.
Перелет в родной город, занимающий всего лишь час, дорога до загородного дома дяди Сережи Бойцова, где с Сонькой сидела одна из его дочек. Под присмотром охраны и Тирана, само собой.
Мне стало дополнительно стыдно. Людей, вовлеченных в мою судьбу, становится все больше и больше, и это уже вообще ни в какие ворота…
Сергея Бойцова, очень серьезного и крайне занятого человека, я вообще не хотела бы беспокоить. Это Вадим все придумал, ему-то что? Ему Сергей Бойцов не посторонний, а практически дядя. Но мне все же неудобно до жути.
Соньку забрала, за пару часов вещи наши собрала, Машке позвонила и даже хотела приехать в патологию беременных, где она лежала на сохранении, но подруга отговорила. С использованием матерных слов. Чувствовалось, что Машка там осатанела уже валяться. Ну, хорошо, что это не моя печаль, пусть Вадим страдает.
Мне удалось ее немного успокоить, рассказывая перипетии своих отношений с Зубовым (хотя, какие там отношения, кроме постельных? Все по фен-шую, как он и хотел), чуть-чуть про работу, в общих чертах, а больше Машке и не требовалось. Мы, хоть и учились на одном факультете когда-то, но все же были разного склада ума. И ей все мои восторги по поводу нового направления в науке были глубоко по барабану. В итоге, я ее немного успокоила, привела в нормальное настроение. Вадим должен меня прям благодарить-благодарить.
Потом удалось немного поспать и утренним рейсом — назад, в Москву.
Ребенку все понравилось, прямо качели-карусели-горки. Первый раз летела, ни заложенности ушек, ни тошноты. Папина девочка, не иначе. Стойкая. Я сама без конца мучаюсь от перепадов давления во время полета и потом еще несколько часов отхожу, с гулом в ушах и головной болью, а ей — все нипочем!
С самого утра пришлось побегать по делам дочери. Вместе с дочерью на буксире, само собой, что значительно осложняло передвижение и растягивало временные рамки.
Потому что медкарта для сада у нас была готова, и все прививки имелись, но требовалось свежее заключение педиатра и новые результаты анализов. Хорошо, что в Москве за деньги можно решить любой вопрос.
И вдвойне хорошо, что у меня эти деньги имелись в достаточном количестве.
Мне даже удалось во второй половине дня отправить Соньку на пробные несколько часов в новый сад!
Конечно, все неправильно, конечно, так нельзя адаптировать ребенка… И я откровенно не знала, что буду делать, если Сонька будет плакать и не захочет без меня оставаться.
Верней, знала, конечно.
Ничего.
Ничего не буду делать.
Позвоню Васильеву, откажусь от вакансии и уеду с ребенком домой. Хватит уже ее мучить. И так столько перемен, что и мне, взрослому человеку, не по себе. А трехлетней крошке?
Короче говоря, я была готова ко всему.
Но Соня, чудо мое черноволосое, совершенно спокойно отправилась играть с другими детьми, помахав мне ручкой на прощание.
Я настолько удивилась, что какое-то время простояла с открытым ртом, пока воспитательница не спохватилась и не выдворила меня из группы шустренько:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Идите, идите скорее! Пока она отвлеклась, пока играет…
— Но как же она… А если она повернется, а меня нет…
— Вы попрощались? Сказали, что мама скоро придет? Ну вот и все. Идите скорее. Я вам позвоню, если что-то не так будет.
Я кивнула, вышла за ворота сада… И уселась на ближайшую скамейку возле подъезда жилого дома. Посидела, бессмысленно сжимая в руках Сонькины перчатки, которые почему-то не оставила в группе… И разрыдалась.
Прямо разрыдалась, не могла остановиться никак.
Все напряжение этих суток, перелет, жалость к дочке, то, как дико и безбожно я по ней, оказывается, скучала, все это вылилось тяжелыми слезами. Истерикой.
Я рыдала, некрасиво развесив губы и закрыв лицо руками.
И очень хорошо, что меня никто не видел в это время. Отлично просто.
Потому что через пять минут меня отпустило так же неожиданно, как и накрыло.
Я вытерла мокрое лицо влажными салфетками, избегая разглядывать себя в зеркале, достала телефон, про который все это время вспоминала исключительно эпизодически, посмотрела количество непринятых от Зубова, с досадой сунула телефон обратно в сумку.
Мне было категорически не до него.
Все, что произошло за эти сутки, как-то настроило на другой лад, можно сказать, отгородило меня от моего любовника. Горячего, безусловно, подарка для любой женщины… Но и только.
Неожиданно в голову пришла мысль, что я могла бы попросить помощи у него.
Зубов же хотел увидеть дочь, а тут такой случай, ага…
Самой смешно стало от этой мысли.
И настолько как-то все то, что между нами происходило, было далеким от моей реальности, в которой, как выяснилось, было место только Соньке. И никому больше.
Если до этого я еще задумывалась над тем, чтоб уступить Зубову и, при повторном предложении о знакомстве… Может быть…
То сейчас все встало на свои места.
Мозг, как всегда, в критической ситуации, сам за меня все решил.
Мы с дочкой на одной стороне, в одной реальности… А мы с Зубовым… Да нет никаких «нас». Это грустно, конечно, но это данность.
Естественно, я объяснюсь с Зубовым, и обязательно. Но не сейчас. Не сегодня. И даже не завтра. Чуть-чуть выдохну, приду в себя… И расставлю все точки над i. Поиграла — и хватит. Я теперь не могу вести себя, словно на курорте завела необременительный романчик.
Я теперь не одна тут.
Конечно, учитывая его тяжелый характер и такую же пробивную мощь, которую моя Машка называла не иначе, как деревянным лбом, это будет непросто.
Но я справлюсь.
В конце концов, война план покажет, так?
Настроив себя таким позитивным образом, я просидела на лавочке остаток отведенного для пребывания Соньки в саду времени и побежала к воротам сада, едва увидев, как распахнулась дверь, выпуская воспитательницу и ворох мелких, похожих на разноцветные веселые бусинки, ребятишек.
Моя звезда была довольной и радостной.
Вот только прижималась ко мне неожиданно сильно.
— Мама… Я скучала…
Сонька тяжко вздыхает, но потом отпускает меня, смотрит пристально:
— Я пойду еще погуляю?
— Конечно, моя хорошая, — я торопливо надеваю на маленькие ладошки перчатки, и дочь убегает играть с другими ребятишками.
А я подхожу к воспитателю.
— Все прекрасно, — уверяет она, — Соня — очень общительная, заводила. Она не выглядит ребенком, не бывавшем в детском саду, очень свободно себя ведет, не зажимается.
Поясняю, что Соня привыкла находиться без меня, под присмотром родственников.
— Ну тогда завтра приводите с самого утра. Посмотрим. Если будет плакать во время сна, то позвоню вам. Предупредите начальство, что, возможно, завтра вы поработаете неполный рабочий день.
— Хорошо.
Дожидаюсь, пока Соня наиграется, забираю ее домой. Пока едем, немного напрягаюсь, опасаясь найти под подъездом Зубова. Он так настойчиво названивал, запросто может там оказаться… Но убегать я, естественно, не собираюсь.