— Нет, по пробкам долго будет. До метро.
Тон у меня командирский, но, похоже, моему любовнику пока что плевать на доминирующее положение самки.
Он удовлетворен и доволен.
И не спорит по мелочам.
В итоге, я умудрюсь собраться за десять минут, закрутить волосы в гульку, критически осмотреть себя на предмет несоответствия рабочему месту и решить, что в спецкостюме всем будет как-то похер на то, какие на мне брюки.
Васильев должен сегодня попозже, говорил, вроде, про это вчера, надеюсь, его команда меня не сдаст.
На метро мне всего пару остановок, так что рискую везде успеть. Если кое-кто не будет тупить!
Кое-кто послушно довозит до метро, там жадно целует, кладет мою ладонь себе на ширинку, выпрашивая если не минет, то хотя бы теплое и длительное рукопожатие, но я умудряюсь вырваться из круга порока, пока опять не затянуло.
В витрине круглосуточного магазинчика возле метро отражается взъерошенная до невозможности девушка, с горящими глазами и губами-варениками. Глядя на нее, даже недалекому человеку станет ясно, чем она занималась всю ночь напролет и утро тоже.
Но ничего, будем надеяться, что поездка немного остудит.
В принципе, оказываюсь права, потому что, пока бегу от метро до здания второго корпуса, где располагается теперь мое место работы, щеки приходят в норму. Губы нет, но будем делать вид, что ничего не происходит…
Работа отвлекает настолько, что я в какой-то момент вообще забываю про то, чем занималась сегодня ночью. И про любовника своего тоже забываю. Тем более, что в стерильной зоне нельзя гаджеты, а потому он сам о себе никак не сможет напомнить.
Не уверена, что мне все удается так, как надо, все сделать в эксперименте, да и адаптируюсь я пока что, толком не работаю… Но все, все же… Васильев только приглядывает, не лезет с помощью. Другие мои коллеги тоже не торопятся. И я все делаю сама. И даже что-то получается.
В конце концов, даже наблюдать за работой такого уровня специалистов — огромный опыт.
Если Васильев решит, что я ему не подхожу, то, по крайней мере, у меня будет, на кого равняться.
Вечером, уже в кабинете, одном на нас четверых, я переобуваюсь и смотрю на телефон.
Пять ммс от Зубова, которые, вот чует мое сердце, нежелательно открывать при посторонних, еще несколько вызовов от него же…
И десять вызовов от Машки.
А еще пять — от ее мужа Вадима.
И, если у меня сейчас инсульт не шарахнет, то буду считать себя дико везучей…
Форс-мажор и способы выхода из него
— Маш, не волнуйся… Главное, что у тебя все хорошо.
Я разговариваю по телефону с подругой, параллельно рассматривая свои пальцы. Их потрясывает до сих пор. Все же, нервы ни к черту, что бы я там про свою стрессоустойчивость не придумывала.
И это уже остаточное явление. Уже, вроде, и нет смысла трястись, все хорошо же. Практически.
Правда, подруга моя загремела на сохранение, допрыгалась, коза, на своих занятиях.
И моя дочь уже сутки практически под присмотром тандема Вадим + Тиран.
А Вадим дико хочет быть рядом с женой. И еще ему бы поработать не мешало.
Мама Лена не может, они с папой Даней и двумя дочерями рванули как раз отдыхать за границу.
Так что один Тиран остается в активе.
Жалко собачку.
Конечно, явно кто-то из многочисленной родни Машки сможет подхватить на пару часов, они, наверняка, так и делают уже полсуток, но тут уже я не смогу больше напрягать людей, и без того постоянно мне помогающих… Это уже свинство получается…
В сад я Соньку только собираю, как раз в апреле распределение должно быть, а пока что деть ее некуда совершенно…
Значит, надо к бабушке везти, в деревню. А это — не менее суток потерянного времени. И там, у бабушки, тоже не факт, что я не буду волноваться.
Мама вечно в делах, работает, да и дома — подсобное хозяйство. А Сонька моя — существо на редкость доставучее и непоседливое. Только Тиран ее и выдерживает…
— Я сейчас беру билет, приезжаю…
— Не надо! Я же говорю, Вадим посидит… — у Машки на редкость виноватый тон, но это мне виноватиться надо. Взвалила на беременную женщину заботы о непоседливом ребенке… И живу тут, в ус не дую, херней какой-то занимаюсь… Никуда не годится, никуда!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Стыд накатывает, заставляя краснеть.
Неожиданно появившаяся личная жизнь совсем голову задурила, надо же. Вот правильно говорят, что нельзя погружаться в отношения, в мужчину, ни к чему хорошему это не приведет…
— Надо, — отрезаю я, параллельно открывая на рабочем ноуте сайт авиабилетов, — сегодня вечером буду у вас.
— Кать…
— Все, береги себя, дорогая. И прости меня…
— Да за что? Это ты меня прости…
Я прекращаю этот поток ненужных извинений, отключаюсь.
Не до того.
У Машки все хорошо, она под присмотром, риска уже нет, но, зная Вадима, из больницы ее никто не выпустит теперь еще долго. Да и потом, как с писаной торбой носится будет с ней. В такой ситуации опять просить за Соньку — немыслимое нахальство. Так и друзей потерять можно, терпение-то не безгранично.
Да и пора уже самой, своими силами…
Значит, Машка пусть отдыхает на сохранении, Вадим — под окнами патологии, его родители — на море.
Это будет правильно.
Порядочно.
А мне надо срочно заняться логистикой.
И у Васильева отпроситься… Черт, как все не вовремя! Только работать начала! Ну кому нужен работник, который отпрашивается на втором рабочем дне? Да и вообще… Кому нужна мамочка с ребенком? Нас, таких, нигде не ждут с раскрытыми объятиями, предвидя все ужасы дальнейшей работы: бесконечное отпрашивания, больничные, невозможность оставить на сверхурочные, на выходные упросить поработать… Я это все знаю, на своей шкуре испытала.
Но деваться некуда.
Ребенок не может воспитываться собакой.
У собаки тоже нервы не железные.
Коллеги косятся на мое нервное лицо, с красными пятнами, но помалкивают.
А я мало что замечаю вокруг, погруженная в поиск вариантов дороги. Естественно, самолет. Лоукостер? Скорее всего. Если вечерний рейс, то я на месте уже через два часа, затем забрать Соньку, созвониться с мамой, но это можно будет сделать по пути, и ехать к ней, в деревню. На ночь глядя… Но выбора нет. Если все удачно получится, то я утренним рейсом вернусь и на работу опоздаю буквально на полдня…
В каком я при этом буду состоянии и смогу ли работать в лаборатории, соблюдая все правила техники безопасности, неизвестно. Но выбор у меня небольшой…
— Екатерина Михайловна, все у вас в порядке?
Голос Васильева раздается, как гром среди ясного неба, заставляет подпрыгнуть. Я пугаюсь, таращу глаза, соображая, как себя вести сейчас. Я на рабочем месте занимаюсь нерабочими вещами. И меня на этом деле застукало начальство… Круто, Катя. Круче и быть не может!
Хотя…
Будем извлекать выгоду из положения, да?
— Евгений Федорович, простите пожалуйста, но у меня форс-мажор, — спокойно отвечаю я, поднимаясь с кресла, но Васильев, махнув рукой, чтоб садилась обратно, берет стул у соседнего стола, устраивается напротив.
Я оглядываюсь, понимая, что никого, кроме нас, уже нет в помещении. Это что, уже рабочий день завершен? Ничего себе я…
— Рассказывайте, Катя.
Я делаю паузу, обдумывая разговор и построение фраз, но затем выдыхаю. Черт с ним. Как будет, так и будет.
И рассказываю все по порядку. Про Соньку, про Машку и про форс-мажор, из-за которого мне нужно полдня завтра.
Васильев думает, барабаня пальцами по столешнице.
— Катя… Вы же понимаете, что сейчас на испытательном сроке?
Черт… Вот оно. Кажется, меня сейчас просто пошлют. И будут правы.
Держись с достоинством, Катя.
— Да, конечно.
— Хорошо… Я, признаться, упустил из виду то, что вы у нас практикантка… И проживаете в гостинице… Уже, практически, принял вас в штат…
Держись, Катя, просто держись…
— Евгений Федорович, я вас уверяю…