— Да.
Она сжимает губки упрямо, смотрит с неожиданной злобой. Словно я… Словно я не в свое дело лезу! Охренеть!
Женщина, с которой ты занимался сексом, женщина, которую пустил в свою жизнь намного дальше, чем вообще это считал возможным до нее… Она просто тебя сливает. Прямо в глаза глядя.
Да вот нихера!
Ты мне расскажешь сейчас, что у тебя за дела такие!
А потом уже будем решать, настолько ли они значимы, чтоб не брать трубки и игнорировать меня!
И решать это буду я.
— Пошли в машину, расскажешь, что за дела.
Тон мой совершенно не совещательный.
Потому что у нас не демократия, блядь.
И, если она сейчас заявит, что я не имею права, или еще чего-то не имею… То я ей наглядно покажу, что имею.
И право. В том числе.
Все, хватит из меня идиота делать. Я не в том возрасте уже…
— Хорошо.
Она резко высвобождается и топает к машине, твердо печатая шаг. Сама.
Мне только и остаётся, идти следом.
И в очередной раз подавлять офигение.
Катя идёт так и ведет себя так, словно она в своем праве, словно это я — досадная помеха, а она кругом права.
После суток ледяного молчания, это выглядит слегка странно, если не сказать больше. Странно и непонятно.
Открываю дверь, сажаю Клубничку на пассажирское, прыгаю на водительское.
— Здесь недалеко, — командует она и вбивает в навигатор адрес.
Самостоятельная какая. Нахальная.
Реально, недалеко, кстати. И зачем нам туда?
Но ладно. Поиграем пока что по твоим правилам, Клубничина ты ароматная. Хоть и не заслуживаешь. И я потерплю чуток, не буду тебя прямо тут наказывать, в машине. Хотя уверен полностью, что бы ты ни сказала сейчас, какие бы доводы не привела в оправдание своего идиотского и совершенно неправильного поведения… Оно так и останется идиотским и совершенно неправильным.
Ехать буквально две минуты, я не успеваю ни накрутить себя ещё больше, ни раскрутить обратно. А, может, Клубничкин аромат ноздри забивает, но хочу я уже не столько наказывать, сколько целовать и трахать. И я это сделаю, обязательно. Прямо вот очень скоро.
Перед воротами детского сада, где мы тормозим, меня начинает настигать осознание.
Правда, оно пока что еще неполное, словно паззл никак не складывается.
Детский сад. Мы сюда приехали.
Ну да, ну да.
Клубничка, презрительно и холодно глянув на меня, выходит и спокойно направляется к воротам.
Детского сада.
Детского…
Сада…
Паззлы в моей тупой башке наконец-то со щелчком встают на место, а пот, выступивший на лбу, подтверждает верность догадок.
Ну и все остальное становится в строй.
Ее внезапный срыв, отсутствие, скорое возвращение. Неотвеченные. Детский сад.
Руки тянутся к бардачку за сигаретами. И я их даже достаю. Но тут же кладу обратно и выметаюсь из машины.
Иду следом за Клубничкой, как на привязи, уже понимая, кого я увижу сейчас.
Понимая, и словно деревенея внутри.
Потому что вот это — гребанная неожиданность.
Вот это — оправдание. Не оправдание. Причина. Причина!
Дети в разноцветных куртках бегают по территории сада, а я, дурак-дураком, лихорадочно и жадно всматриваюсь в детские лица, пытаясь угадать. Которая из них моя. Моя. Дочь.
И не угадываю! Не угадываю!
Руки сжимаются в кулаки сами собой, я только и успеваю сунуть их в карманы.
И провожаю взглядом Клубничкину спину.
Она подходит к невысокой женщине, стоящей чуть в стороне от детей, весело носящихся на площадке, что-то говорит, что-то спрашивает.
А затем…
Затем от цветной толпы отделяется горошина в светло-зеленой куртке и полосатой шапочке и катится к Клубничке…
И я замираю в этот момент, ощущая, как даже сердце перестает стучать.
Жадно вглядываюсь в детские черты, пытаясь увидеть… Что? Знакомое что-то? Да?
Клубничка разворачивается, обнимает горошинку, подхватывает ее на руки.
Я смотрю, взгляд оторвать не могу. Только что-то двоится, что ли?
Удивленно смаргиваю влагу, охреневая от происходящего и от своей реакции.
Пока Клубничка несет мою дочь. Мою. Дочь…
Пока она несет ее к воротам, я не дышу. Просто не дышу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Смотрю, пытаясь навсегда этот момент в памяти запечатлеть.
Моя женщина идет ко мне с моим ребенком на руках.
Невозможно передать словами ощущения. Нет таких слов. Просто нет. Не придумали.
— Мама, а это кто? — детский голос, удивлённый такой.
Клубничка спускает дочку с рук, и та, любопытным котенком, топает ко мне. Маленькая, кругленькая в этой куртке, смешная в полосатой шапочке и шарфике.
Только глаза видно и щеки розовые от бега.
Я присаживаюсь перед ней на корточки, словно ноги подламливаются, не держат. И смотрю. Жадно смотрю, в упор.
— Привет, Соня, — голос у меня хриплый, разбойный… Испугаю сейчас ребенка.
Страшилище чертово. Идиот…
— Драстуйте, — спокойно, с достоинством и тщательным проговариванием «р», отвечает она, потом косится на маму, — а вы кто?
— Это твой папа, Соня, — совершенно спокойно и даже как-то буднично говорит Клубничка, в очередной раз утверждая меня во мнении, что женщины — гораздо жестче и бесчувственнее мужчин. Во многих ситуациях.
По крайней мере, убивают они, не моргнув глазом. И сразу наповал.
Вечер с семьей
— Папа, папа! Еще хочу! Еще!
Я смотрю, как здоровенный мужик послушно наклоняется к разноцветной кнопке, тянущей к нему ручки, мягко подхватывает ее, осторожно пристраивает на широченное плечо.
Поднимается на ноги и кружится по асфальту, аккуратно придерживая свою наездницу, чтоб не свалилась от переизбытка чувств.
Кнопка радостно визжит, ерзает, не ощущая никаких неудобств от того, что неожиданно стала на два метра выше ростом.
Никакой боязни высоты.
Папина дочка.
А я смотрю на то, как они кружатся по скверу, такие совершенно не похожие друг на друга, и в то же время чем-то неуловимо одинаковые.
Одинаковые настолько, что прохожие с улыбкой косятся на веселую парочку, и у многих явно повышается настроение.
Я смотрю и думаю о том, что иногда спонтанные решения — самые лучшие.
Я не собиралась знакомить Зубова с дочерью. По крайней мере, сегодня точно не собиралась.
Но, неожиданно и неконтролируемо дико разозлившись на наглость и упрямый напор Зубова, очень не вовремя вставшего на моем пути, и явно настроенного показать, кто тут из нас двоих самец, решила… Решила не церемониться.
В конце концов, что бы я ни думала по поводу своего нежелания знакомить дочь с отцом, но в глубине души понимала, что так или иначе это произойдет.
Если бы Соня оставалась в родном городе, то были возможны варианты.
Ну а, перевезя дочь сюда, в столицу, я практически все варианты отсекла. Кроме одного, самого очевидного.
И потому оставался только один вопрос — вопрос времени.
Зубов сегодня, своим нахальством, этот вопрос тоже решил.
И вот теперь, наблюдая, как они моментально сошлись и вовсю дурачатся в весеннем сквере, я думаю, что не стоило тянуть, наверно.
И это — самое правильное решение.
Конечно, ничего не изменилось ни в наших с Зубовым отношениях, ни в целом, в ситуации.
Он по-прежнему, ничего определенного не говорит и не обещает. Его отношения к себе я не знаю, хотя и предполагаю, на основе полученных путем эмпирического наблюдения аналитических данных, что ничего хорошего я не услышу.
Про его работу я, естественно, тоже ничего не знаю, и не узнаю никогда. Как не узнаю и того, когда это все завершится.
И когда он исчезнет из нашей с Сонькой жизни.
Но моя дочь, проявившая себя неожиданно взрослой и очень даже понимающей особой, достойна правды.
И я ей эту правду скажу, когда придет время.
В конце концов, у нее есть папа, и этот папа, совершенно очевидно, рад, что она у него тоже есть.
А такое — много значит.
Соня запомнит эти легкие веселые моменты с отцом, они отложатся у нее в памяти, как что-то приятное и светлое.