— Будем надеяться, что вам понравится и водитель!
Мы покатили по улицам Нориджа. На Дайане была юбка горчичного цвета, жакет, шоколадно-коричневая блузка, поверх которой мерцало рядами жемчужин ожерелье, и шляпа в тон, лихо сдвинутая набок.
— Вы выглядите по-боевому! — заметил я, когда машина свернула за угол и устремилась вниз по склону холма.
Норидж весь был расположен на холмах.
— Вы тоже! — вернула она комплимент.
— Я похож на англичанина?
— А чем плохо выглядеть американцем?
— Мне хочется слиться с англичанами, — ответил я, обняв ее за плечи, — во всех смыслах этого слова.
— Кончится тем, что вас похоронят вместе с ними, если вы будете пытаться соблазнять меня на ходу, когда мы на полной скорости несемся по Нориджу!
Я со вздохом откинулся на сиденье и стал любоваться проносившимися мимо картинами. Прошло некоторое время, прежде чем мы выехали из Нориджа, так как движение в городе оказалось очень оживленным. Окрестности были очаровательны. Но вот, наконец, дорога пошла через разгороженные изгородями поля. Я потерял счет домам, крытым соломой. Одну за другой миновали мы высокие церкви, напоминавшие о том, какие глубоко религиозные люди здесь когда-то жили. Река в Вроксхеме и Хорнинге кишела парусными и моторными лодками, и я вспомнил, как восторженно рассказывал Пол о многих милях водных путей, соединявших Норидж с морем.
— Теперь мы въезжаем в наш озерный край, Бродленд, — заметила Дайана. — Вы, наверное, слышали о Норфолкских озерах?
Мне каким-то образом удалось не обнаружить свое невежество. Пол наверняка был более осмотрительным.
По сторонам дороги мелькали указатели с великолепными старыми названиями, вроде «Поттер хайгхем» и «Хиклинг», и я уже подумывал о ленче, украдкой поглядывая на часы, когда Дайана, свернув на проселок, объявила:
— А вот и дорога в Мэллингхэм.
В открытых ветру полях паслись овцы. Я смотрел на громадное голубое небо, по которому плыли белые облака, а лицо мое обвевал ветер с моря, усиливая ощущение бескрайности свободного пространства. По обеим сторонам дороги теперь было видно немного, так как мы ехали между высокими живыми изгородями, и напряженное ожидание стало для меня уже почти невыносимым, когда мы въехали в самую очаровательную деревушку. Она выглядела, как картинка из художественного альбома. С раскрытым от восхищения ртом я смотрел на деревья, на утонувшие в зелени дома и на гигантскую церковь из серого камня. Среди этой сказочной красоты шли по своим делам вполне реальные люди. Пара пожилых крестьян направлялась в пивную, на вывеске которой были выведены слова «Пиво и ветчина».
— Это восхитительно! — возбужденно вскричал я. — Прямо как в кино! Господи Иисусе, и как это я не захватил с собой фотокамеру! Такое замечательное местечко!
Дайана хмыкнула. Я протянул ей носовой платок раньше, чем сообразил, что она вовсе не собирается чихнуть. Она едва не рассмеялась.
— Черт возьми! — досадливо буркнул я. — Я совсем забыл об английской сдержанности.
— О, Стив! — со смехом проговорила она, — что может быть плохого в доброй порции американского восторга? Прошу вас, пожалуйста, не считайте себя обязанным казаться англичанином!
— Но мне вовсе не хочется, чтобы вы считали меня неприрученным, нецивилизованным дикарем.
— Дорогой мой, — растягивая слова и подскакивая на сиденье из-за разбитой дороги, отвечала она, — мне вовсе не хочется думать о вас иначе. А вот и Мэллингхэм Холл.
Он оказался вовсе не таким, каким я его себе представлял. Я ожидал увидеть солидный старинный английский замок, но Мэллингхэм Холл оказался всего лишь не очень большим домом, раза в четыре меньше моего в Лонг-Айленде. И все же я сразу почувствовал в нем что-то присущее ему одному. С дороги он казался словно растущим из земли под неусыпным оком талантливого садовника, а когда мы подъехали ближе, я увидел жимолость, разросшуюся с обеих сторон от парадного входа, увитые плющом каменные стены и местами поросшую мхом, крытую соломой потемневшую крышу. На меня внимательно смотрели высокие, как в церкви, окна. У меня было такое ощущение, словно меня оценивает какое-то почтенное официальное лицо, и, осознав своеобразную индивидуальность этого дома, я уже довольно легко поддался очарованию его неброской старинной прелести.
— Сколько ему лет? — благоговейно спросил я.
— Дом был заложен давно, еще до завоевания Англии норманнами, но центральная часть гораздо моложе. Большому залу больше шестисот лет.
Я попытался представить себе, что значит шесть сотен лет, и не сумел этого сделать. Я мог без всякого труда визуально представить себе эмиссию ценных бумаг на миллион долларов, но вызвать в своем воображении образ продолжительных периодов времени был не в состоянии.
— Шестьсот лет! — повторил я в преувеличенном восхищении, стараясь скрыть за ним то, что это число ничего мне не говорило, и, когда она насмешливо взглянула на меня, я поспешил ее заверить: — Мне он нравится, Дайана. В самом деле, очень нравится.
— Я знаю. — Впервые в этот день она оставила светские манеры и подарила мне свою самую теплую улыбку. — Я рада, Стив. Пойдемте, я вам все покажу.
Потолок громадного зала опирался на могучие балки. Да, шестьсот лет назад строить умели. С двух сторон к залу примыкало несколько комнат, небольших, но комфортабельных и уютных, как в лондонском доме Дайаны. Стеньг были изящно расписаны, и все формы доведены до совершенства. Окна общей комнаты выходили на каменную террасу, нависшую над лужайкой, спускавшейся к небольшому, заросшему тростником озерцу, и, задержавшись у окна, я увидел игравшего около лодочного сарая Элана.
Элан отвел меня в комнату для гостей, когда Дайана отправилась на кухню отдать какие-то распоряжения экономке.
Окна моей комнаты выходили на озеро, в одном ее углу стоял умывальник, но больше не было никаких следов обычных удобств, и поэтому, распаковав свой чемодан, я спросил у Элана, где находится ванная комната. Он удивленно посмотрел на меня, но покорно отвел в большую комнату, где в одиноком великолепии стояла на четырех маленьких ножках огромная ванна. «Уж не так ли стар здесь и водопровод, как большой зал?»
— А где здесь… — я затруднился найти достаточно нейтральное английское слово.
— Туалет, — как-то не очень одобрительно ответил Элан, — там, в конце коридора.
Мы уселись за ленч. Элан со своей няней присоединились к нам, чтобы съесть по бифштексу и по пирожку с начинкой из почек, после чего с его тарелки быстро исчез и шоколадный пудинг, и мы с Дайаной скоро остались наедине за бутылкой портвейна.