Я подпрыгиваю, ступенька ломается под моим весом, и я приземляюсь на не очень прочную крышу.
Мия бежит к единственному доступному спасению – разрушенной части крыши.
Мои мышцы горят от приложенных мною усилий, но открывшийся мне вид стоит того.
Мия бегает вокруг, почти полностью обнаженная, ее груди подпрыгивают, а соски затвердели. Мой член выпирает и упирается в брюки от потребности прикоснуться.
— Не советую тебе идти дальше, — я засовываю руку в карман и неторопливо иду к ней. Даже останавливаюсь, чтобы стряхнуть пыль с моих выглаженных брюк и рубашки. — Эта часть так же опасна, как и поле применения ядерного оружия.
Она слушает?
Конечно же, нет.
Она внезапно покачивается, и пол уходит у нее из-под ног. Скрип дерева эхом разносится в воздухе, и за ним следует ее вопль.
Первый раз, когда я слышу испуганный звук, слетающий с ее милых губ. Затем Мия поскальзывается и падает в яму, которую сама же и сделала. Единственное, что удерживает ее от падения на второй этаж – это локти по обе стороны от дыры.
Я встаю над ней и ухмыляюсь.
— Нашел тебя.
К счастью, еще не изобрели орудие убийства, которое можно привести в действие взглядом. Иначе я бы уже превратился в жареное мясо.
Я протягиваю ей руку.
Она не берет ее.
Вместо этого она пытается подняться.
— Не будь самоубийцей, — я указываю подбородком в направлении своей руки. — Возьми.
Она украдкой бросает на меня взгляд, затем, словно одержимая своими упрямыми демонами, снова пытается подняться.
Пол трясется подо мной, когда дыра поглощает ее. В последнюю секунду я ловлю ее протянутую руку и со всей силы вытаскиваю.
Мы оба падаем назад на пол. Вот и все, что нужно для того, чтобы стряхнуть пыль с моей одежды.
Моя рука сжимается на спине Мии с тех пор, как я понял, что она упадет на меня сверху.
И они еще говорят, что я не джентльмен. Богохульство.
Грудь Мии неистово поднимается и опускается над моей, как на войне, которая вот-вот начнется. Я провожу рукой по ее спине и боку, затем по изгибу ее груди.
Она лежит на мне, обнаженная, готовая к тому, чтобы мой член вошел в ее маленькую тугую киску, и это опьяняет.
На самом деле, мой член делает неброские намеки и упирается в низ ее живота.
Мия приподнимается и ударяет меня по плечу, затем показывает:
— Прекрати лапать меня, извращенец.
— Я просто хочу убедиться, что ты нигде не пострадала. Мы должны быть очень осторожны, когда дело касается здоровья моей маленькой музы, — я провожу пальцем по ее соску, и она вздрагивает.
Затем бьет меня в грудь.
В одно мгновение она оказывается на мне, в другое – я переворачиваю нас так, что она оказывается подо мной. Ее вздох эхом отдается в воздухе, но превращается в жуткую тишину, когда я оказываюсь между ее ног.
Я раздвигаю их, наслаждаясь ее стоном, когда лижу внутреннюю сторону ее бедра, а затем кусаю. Сильно. Пока она не сжимает меня между своих бедер.
Однако это еще не конец.
Далеко нет.
Я срываю с нее трусики и наслаждаюсь видом ее молочно-белой кожи, которая кажется голубоватой в свете полуночной луны.
Первый раз вызвал у нее дрожь, а мой член просил продолжения. Поэтому я делаю это снова, проводя языком до самого ее клитора. Как я и подозревал, она насквозь мокрая. Возможно, даже больше, чем раньше.
— Возбуждение от погони. Есть, — я говорю в ее складки, и она извивается, поворачивая голову в сторону, но не пытается оттолкнуть меня или показать мне свой любимый средний палец. — Уверен, с тобой у меня точно будут заняты руки.
А затем я наслаждаюсь ее маленькой розовой киской. Провожу языком по ее складочкам до самой щелочки, чувствуя, как она вздрагивает.
Пока она дрожит, я провожу языком по ее клитору. Раз. Два. Затем посасываю и играюсь с ним.
Спина Мии выгибается дугой в руинах разрушения. Только от меня уже никуда не убежать.
Когда ее бедра дергаются, я засовываю в нее два пальца. Она извивается и впивается ногтями в мои волосы, затем тянет достаточно сильно, чтобы вызвать боль в моем черепе.
Но я не из тех, кто бросает вызов.
Все еще толкаясь в нее, я обнажаю ее чувствительный бутон и покусываю кожу вокруг него, затем обвожу и провожу языком.
Бедра Мии дергаются вверх и вниз, ее вздохи и стоны смешиваются и эхом разносятся в воздухе.
Это самый прекрасный звук, который я когда-либо слышал.
И, что удивительно, я хочу большего.
Поэтому я ускоряю ритм, пока она не садится мне на лицо и не пропитывает его своим сладким вкусом.
Лучшая киска, которая у меня была в… когда-либо.
И это все осложняет, потому что я не привязываюсь к кискам.
Никогда.
Даже к такой захватывающий, как у Мии.
Я облизываю ее во время оргазма, когда она содрогается и шипит, как чертова Богиня секса.
Когда я поднимаю голову, я демонстративно облизываю губы, но не испытываю того чувства триумфа, к которому стремился, начиная эту игру.
И это все из-за того, как она смотрит на меня.
Невинно. С благоговейным трепетом.
Без ненависти, свирепых взглядов или средних пальцев. Опершись на локти, Мия смотрит на меня так, как будто я Бог.
И хотя я мог бы принадлежать к некоторым малоизвестным религиям, я определенно не ее Бог.
Я бы раздавил ее в мгновение ока.
Уничтожил бы ее прежде, чем она смогла бы сделать следующий вдох.
Я позволяю ухмылке приподнять мои губы.
— Тебе лучше стереть это выражение со своего лица, иначе я буду склонен думать, что ты в меня влюбилась.
Она моргнула один раз, затем сузила глаза и отмахнулась от меня.
Вот это территория, на которой я могу играть. Что бы это ни был за взгляд, он должен быть уничтожен и не возрождаться в течение всей жизни.
— Я думал, что сказал тебе, что произойдет, если ты снова оттолкнешь меня, — я хватаю ее за руку, а затем засовываю в нее этот средний палец своим собственным средним пальцем.
Своего рода поэтическая справедливость.
— Ты снова кончишь на меня, а затем используешь ту же энергию, чтобы подавиться моим членом, маленькая муза.
Как только я закончу с Мией Соколовой, не останется осколков, которые можно было бы собрать.
Какая жалость.
Глава 17
Мия
Надежда – худшая эмоция, которую можно испытать, когда в конце туннеля нет света.
Ты ждешь.
Ты молишься.
Ты даже пытаешься обманывать себя, что это происходит не с тобой. Что это просто не может происходить с тобой.
Но в этом-то и проблема надежды.
Ложноположительный результат. Ощущение, что ужасная ситуация может закончиться в любой момент, хотя это далеко не так.
Это фальсификация реальности.
Стремление к другой мечте.
Ощущение пребывания в облаке, которого невозможно достичь в реальном времени.
Я снова возвращаюсь в кромешную тьму. Черные завитки скользят по моим рукам и ногам, все глубже затягивая меня в объятия небытия.
Мои легкие сжимаются от умирающей надежды когда-нибудь снова увидеть свет.
— Мама… Папа… — мой затравленный шепот эхом отдается в темной тишине, как жуткая колыбельная.
Мои конечности дрожат, а сердце сжимается. Слезы снова щиплют глаза, и я шмыгаю носом как можно тише.
Если я вызову гнев монстра, он прижмет меня к стене и будет смеяться над моим громким плачем.
Он смеется, когда я говорю, что мама и папа придут за мной.
Он смеется сильнее всех, когда обрушивает на меня всю тяжесть своего гнева. Когда пинает и швыряет меня об стену, как будто я груша для битья в нашем домашнем спортзале.
Снова и снова.
И снова.
Пока я не захочу, чтобы это уже закончилось.
Но оно не заканчивается.
Монстр снова здесь, его клыки видны сквозь сардоническую улыбку. Его глаза такие же мертвые, как у бугимена из папиных сказок на ночь.