Впрочем, и на суше ему легче не стало. Брести несколько сот миль по бесплодной пустынной местности, населенной лишь медведями и волками, без пищи и оружия, а значит, без шанса подстрелить что-нибудь на обед, означало медленное самоубийство. Выход у него был только один: держаться как можно ближе к железной дороге и надеяться на то, что он сможет незамеченным пробраться на какой-нибудь поезд.
И вот неустрашимый лейтенант Мюллер выступил в поход, намереваясь сначала удалиться от лагеря на безопасное расстояние, а потом, сделав крюк, выйти к железной дороге. Он отсутствовал день и ночь. Тем временем комендант лагеря выслал по его следам поисковую партию, в которую входило несколько местных индейцев – знатных следопытов. Через день они вернули Мюллера обратно, или, вернее, вернули его тело. Лейтенант был мертв, а во лбу зияла дырка от пули. По словам лагерного доктора, он был застрелен с близкого расстояния. Нам заявили, что при аресте Мюллер оказал сопротивление и попытался напасть на поисковую группу, размахивая импровизированной дубинкой.
Мы не испытывали симпатии к тогдашнему коменданту лагеря, но надо отдать ему должное – он был потрясен трагическим исходом дела. Мы похоронили нашего товарища, а после церемонии комендант лагеря предложил нам вычеркнуть прошлое из памяти и начать наши отношения с новой страницы. Мы согласились.
Конечно, это никак не повлияло на наши попытки бежать, и они продолжались. Капитан Крамер, бежавший из Суонвика в одно время с Францем фон Веррой, совершил побег и из этого лагеря. Возле колючей проволоки была зона, невидимая со сторожевой вышки, и именно там Крамер вырвался на свободу. Ему также удалось добраться до железной дороги, но, к несчастью, его заметили путевые обходчики и он, помня о судьбе лейтенанта Мюллера, почел за лучшее сдаться и был водворен в лагерь даже прежде, чем там заметили его отсутствие.
Старейшим членом нашего «лагерного клуба» был подполковник фон Ведель, который служил летчиком еще в Первую мировую войну. Хотя ему было уже за пятьдесят, он пошел на фронт добровольцем, в силу своего опыта был принят на военную службу и получил «мессершмит». Однако воздушный бой – это все-таки прерогатива молодых, точно так же, как и боевые действия под водой. Адмирал Дёниц с самого начала отчетливо понимал это, и, хотя многие участники Первой мировой войны выразили желание воевать в составе подводного флота, он был непреклонен. Реакция человека в возрасте от сорока до пятидесяти лет уже не так быстра, как у молодых людей, а она жизненно необходима и на подводной лодке, и в авиации. Поначалу Геринг еще принимал ветеранов, однако после нескольких печальных инцидентов он положил этому конец и был совершенно прав, при этом нисколько не желая оскорбить доблестных ветеранов.
Военная служба подполковника фон Веделя закончилась трагически. Его самолет был подбит над Британией, и он совершил вынужденную посадку. Навозная куча во дворе фермы, в которую он приземлился, спасла его от увечий, но, к несчастью, обломками «мессершмита» был убит единственный сын фермера, который в тот момент играл во дворе.
Если бы в этот момент фермер набросился на несчастного пилота с вилами, это вполне можно было бы понять, однако он этого не сделал. Фермер и его жена понимали, что фон Ведель не виноват в случившемся. Когда он сам осознал, что случилось, он был глубоко потрясен и на своем ломаном английском попытался выразить свое сочувствие. Фермеры увидели, что перед ними благородный и искренний человек – которым фон Ведель, без сомнения, и являлся, – поэтому они пригласили его в дом и напоили чаем, пока он ждал местную полицию, которая должна была забрать его. Когда фон Ведель рассказывал нам эту трагическую историю, в глазах его блестели слезы.
Из-за раны, полученной еще в Первую мировую, он прихрамывал и его общее физическое состояние было далеко от удовлетворительного, однако стальная воля и кипучая энергия помогали ему держаться в строю. И только когда перед ним замаячила перспектива репатриации, он начал усиленно притворяться больным, и в 1944 году его действительно отправили в Германию. Он был одним из тех, кто вернулся на родину, чтобы там погибнуть. Как участник ополчения, он защищал Берлин от русских и пал в одном из уличных боев.
В нашем лагере икс мы частенько посмеивались над стариной фон Веделем за его спиной. Порой молодость бывает жестока и эгоистична. С тех пор я не раз сожалел о наших насмешках над фон Веделем. Он был прекрасным человеком и одним из тех старых прусских офицеров, для которых превыше всего было чувство долга, который никогда не жалел себя и отдал жизнь за свою родину, пав смертью храбрых.
Нашим признанным лидером по-прежнему был майор Фанельса, за тем лишь исключением, что теперь он носил звание подполковника. Военнопленные не принимали участия в боевых действиях и поэтому не могли сами зарабатывать продвижение по службе, однако очередное звание все же присваивалось им наравне с их воюющими товарищами. Например, я прослужил один год в звании капитан-лейтенанта, прежде чем попал в плен, однако через три года мне присвоили звание капитана 3-го ранга.
Подполковник Фанельса оставался нашим лидером до побега Мюллера, после которого в беседе с комендантом лагеря заявил, что берет на себя всю ответственность за все попытки побега в нашем лагере и считает побег долгом каждого пленного офицера. В результате этой беседы он был посажен в карцер на четырнадцать дней за предосудительное поведение, а также смещен со своего поста.
В действительности работа, выпавшая на долю Фанельсы, была не такой уж легкой. Он не только должен был от нашего лица общаться с властями, но ему также часто приходилось иметь дело с горячими головами в наших собственных рядах. Большинство из нас готовы были до последнего отстаивать свои принципы и взгляды, впрочем, часто благоразумие брало верх и мы готовы были пойти на компромисс. Положение осложнялось тем, что все эти канадские коменданты лагеря были людьми неопытными и к каждому нужно было искать особый подход. В нашем лагере сменилось бессчетное количество комендантов, так как после каждого происшествия – а у нас они случались регулярно – в лагере появлялся новый комендант.
В лагере икс мы пережили короткое лето и красивую осень, которую можно увидеть только на севере Канады, и хотя мы находились примерно на широте Парижа, климат здесь больше походил на Северную Финляндию. Летом к нам даже прилетали колибри, а однажды нас навестил дикобраз, которого совсем не испугало проволочное заграждение вокруг лагеря. Нам казалось чудом, что эти животные, обитающие преимущественно в теплом климате, забрались так далеко на север, но самым большим чудом нам представлялось небо. Мы смотрели на закаты так, словно никогда не видели их прежде, а по ночам часто стояли у бараков и любовались красочными сполохами северного сияния.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});