Впрочем, ненадолго. Полчаса спустя все наручники были перепилены. Когда канадцы заметили это, они принесли новые наручники, которые постигла та же судьба. Затем прибыла партия сверхпрочных наручников, но оказалось, что их легко открыть с помощью импровизированного ключа, и офицеры освободились уже через несколько минут. Я подозреваю, что комендант был прекрасно осведомлен о происходящем, но предпочел не вмешиваться. Все происходящее ему нравилось не больше, чем нам, поэтому постепенно об инциденте забыли.
Однако у нашей «битвы» был еще и эпилог. Молодые канадские солдаты, которых прислали, чтобы подавить наше сопротивление, решили обзавестись сувенирами на память о своей победе. Часы, авторучки, медали и другие портативные вещицы исчезали из наших бараков в огромном количестве. Мы подали жалобу, и из Оттавы в лагерь прибыла комиссия. Мы составили список пропавших вещей и через несколько дней получили назад большую часть своих ценностей.
Это был один из самых приятных эпизодов, связанных с нашим лагерем. Были и другие, в том числе и неприятные, порожденные злобой и мелочностью. Думаю, нет необходимости воскрешать их сейчас в памяти.
Глава 18
ЛЮБОВЬ ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ
В целом мы не могли пожаловаться на лагерь в Боуманвиле. Пища – во многом благодаря ферме, на которой мы управлялись сами, – была очень хорошей, да и время свое мы проводили с пользой. Во-первых, мы смогли организовать что-то вроде университета. Наши усилия в этом направлении были поддержаны университетом Торонто, который присылал нам профессоров для чтения лекций. Дважды в неделю у нас проходили киносеансы. У нас был собственный симфонический оркестр и много возможностей для занятий спортом. В лагере был даже свой небольшой драматический театр. Мы выпускали лагерную газету. Фактически нам для полного счастья не хватало только одного – свободы.
Впрочем, изредка нам удавалось почувствовать ее вкус. Раз в неделю нам под честное слово позволяли покидать лагерь. Мы должны были обещать, что не станем использовать эту привилегию для побега или его подготовки. К сожалению, такие прогулки могли совершаться только в группах и под конвоем, который должен был следить за тем, чтобы мы не контактировали с местным населением. Сам Боуманвиль во время таких прогулок мы обходили стороной. Иногда мы ходили на озеро купаться и по пути пересекали шоссе Торонто – Оттава, по которому то и дело проносились машины. Они символизировали мир веселых, беззаботных людей, из которого нас временно исключили.
Порой мы видели прекрасно одетых, привлекательных женщин, и это зрелище нарушало наше душевное равновесие. Естественно, мысли о женщинах часто посещали нас, но мы прилагали все усилия, чтобы отогнать их прочь. Проще было делать это вообще не видя женщин, и именно по этой причине я, в конце концов, отказался от таких прогулок. Они лишь вносили бесполезное волнение в наше почти монастырское существование. Кроме того, когда я возвращался с прогулки и ворота лагеря с грохотом захлопывались за мной, я снова осознавал, что вернулся в тюрьму, и чувствовал себя еще более подавленным, чем прежде.
Много было написано о заключенных и отсутствии женского общества. До того, как у меня появился собственный опыт, я прочел книги Эриха Эдвина Двингера «Армия за колючей проволокой» и «Между белым и красным», в которых он пишет о своем пребывании в русском лагере для военнопленных во время Первой мировой войны. Несколько глав посвящены сексуальным проблемам заключенных-мужчин, в течение долгого времени лишенных возможности общения с женщинами. Должен сказать, что мои собственные впечатления совершенно отличаются от тех, что описывал Двингер. Мне кажется, что в стремлении к сенсационности он в значительной мере преувеличил свои переживания. Мы все были молоды, здоровы и хорошо питались. У нас были нормальные инстинкты здоровых мужчин, но с помощью самодисциплины и благодаря тому, что постоянно были заняты, все эти трудности мы преодолевали сравнительно легко. Позднее, когда мы стали недоедать, сексуальные желания у нас вообще пропали. Вот почему мне так трудно поверить в то, о чем пишет Двингер. По его словам, мужчины в русском лагере для военнопленных тоже вели полуголодное существование, но в то же самое время ощущали такое непреодолимое сексуальное желание, что их лагерь представлял собой просто скопище пороков. Во время пребывания в плену мы не общались со своими женами, да и вообще с женщинами, но никогда не испытывали ничего подобного, и сейчас мне на ум приходит только один случай проявления гомосексуальности.
Разумеется, у нас в ходу были обычные грубые шутки и остроты на эту тему. Я вспоминаю, что, когда мы услышали о первых пленных немецких женщинах, отправленных в Канаду, один из наших лагерных юмористов только мимоходом заметил:
– Они не пьют, не курят, к тому же они сами – женщины! Так о чем же им беспокоиться?
Хотя в том, что касалось курения, нам самим не о чем было беспокоиться, по крайней мере до тех пор, пока у нас были деньги. А тратить их было на что. Например, в нашем распоряжении был пухлый каталог одной канадской фирмы, и мы могли заказывать все, что нам понравится, за исключением разве что лопат. В конце концов многие из нас обзавелись вещами, которые помогали скрасить лагерное существование: удобное кресло, шкаф или ковер. Перед отправлением домой мы продали эти вещи нашим охранникам за сигареты, кофе и тому подобные ценности, и наши менее удачливые товарищи, прибывшие из Англии, с изумлением наблюдали за нашей солидной экипировкой, так как в Англии, разумеется, все было нормировано.
Но пока еще слишком рано было говорить о возвращении домой. Прежде чем мы отправились в Германию, прошло немало времени, и нам пришлось пережить ряд неприятных инцидентов, о которых я не стану упоминать здесь. Когда мы впервые ступили на канадскую землю в январе 1941 года, нас переполняла уверенность в победе Германии. Потом эта уверенность начала понемногу таять, но не умирала окончательно до самого последнего момента. Мы возлагали большие надежды на новое «секретное оружие» Гитлера. Оно призвано было сотворить чудо и обратить ход войны в нашу пользу. Примерно в это время в наш лагерь стали поступать первые партии солдат Роммеля из Северной Африки, а следом за ними первые заключенные из Нормандии. Произошло самое настоящее «вторжение». Мы, «старые канадцы», все еще мерили мир категориями 1939-го и 1940 годов, но солдаты Роммеля были куда опытнее нас. Они не поддерживали нашу веру в победу. Впрочем, вслух выражать сомнения в «окончательной победе» было нельзя, и те, у кого такие сомнения были, предпочитали помалкивать. Может быть, лишь некоторые действительно верили до конца. В таком случае их разочарование должно было оказаться поистине ужасным. Большинство из нас постепенно уже начинали понимать, что готовит нам будущее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});