Наша лагерная жизнь, вероятно, была очень похожа на жизнь британских офицеров, находящихся в немецком плену. Мы занимались различными видами спорта, музыкой, изобретали различные игры. В целом скучать нам было некогда. Например, мой день был заполнен до отказа, и я нередко сожалел, что мне не хватает времени сделать все, что я запланировал.
Справедливо будет отметить, что в наших усилиях занять и развлечь себя мы находили поддержку у комендантов лагеря. Христианская ассоциация молодых людей обеспечила нас музыкальными инструментами и спортивным инвентарем, а Красный Крест прислал нам книги и сделал все от него зависящее, чтобы удовлетворить самые разные вкусы. Кроме того, к нам поступало много посылок от германо-американской ассоциации, большинство из которых мы, впрочем, переправляли в другие лагеря, где содержались военнопленные прочих званий. Некоторые посылки осели в нашем лагере, чему в особенности радовались наши курильщики. Однажды пришла партия шоколада для некурящих, которым нечем было поживиться в предыдущих посылках с табаком. И тут, к всеобщему изумлению, обнаружилось, что у нас в лагере довольно много «некурящих». Позже, когда у нас появилась собственная столовая, мы стали получать там табак и шоколад в неограниченном количестве, так что каждый мог курить и есть шоколад сколько влезет.
Когда наступил май и холодная зима осталась позади – хотя ночные заморозки продолжались вплоть до середины июля, – мы разметили поле и каждый день играли в футбол для поддержания хорошей физической формы, а также занимались легкой атлетикой. Когда в лагерь прибыли первые музыкальные инструменты, в наших рядах обнаружилось сразу несколько замечательных музыкантов. Например, капитан Фёзе оказался первоклассным скрипачом, а лейтенант Ганс Позер, который до призыва на военную службу был студентом консерватории, сколотил небольшую группу музыкантов, которая вскоре разрослась до размеров небольшого симфонического оркестра и даже рискнула взяться за исполнение симфонии Брамса. Насколько безрассудной была эта попытка, станет ясно, если я скажу, что я сам сидел среди вторых скрипок и вовсю водил смычком.
Именно в лагере я впервые взял скрипку в руки, и в начале моего обучения мне приходилось довольно трудно, но еще тяжелее было моим товарищам, вынужденным слушать мои упражнения. Моей основной проблемой было найти где-нибудь укромный уголок для музицирования, чтобы не провоцировать моих товарищей. Каждый день в течение пяти часов я практиковался то в уборной, то в пустом карцере или других необычных местах и в конце концов достиг вполне приличного уровня исполнения, хотя, когда по возвращении домой я продемонстрировал свою игру, мои родные не смогли сдержать смех. Поистине, нет пророка в своем отечестве и таланты часто не получают признания среди ближних своих…
Большинство моих более одаренных коллег играли, разумеется, куда лучше, чем я, и однажды наш оркестр даже выступал по канадскому радио в программе, транслировавшей выступления военнопленных.
Все сказанное выше может создать впечатление, что мы полностью смирились с нашей участью, но в действительности это было далеко не так и, наряду с нашей творческой и спортивной деятельностью, мы по-прежнему уделяли много времени разработке планов побега. В марте 1941 года в лагере, находившемся неподалеку от нашего, совершили побег сразу двадцать восемь пленных. Сначала они обрадовались снегопаду, который должен был содействовать их побегу, однако вскоре он перерос в настоящую снежную бурю. Один или два беглеца сделали единственно правильную вещь в такой ситуации: они вернулись в лагерь и сдались. Остальных поймали более привычные к такой погоде полицейские патрули, и через двенадцать часов после побега на свободе оставалось лишь семь человек.
Эти семеро из последних сил преодолели несколько миль, пока не наткнулись на заброшенную охотничью хижину, где свалились, полумертвые от усталости, и забылись сном. К следующему утру метель утихла и погода заметно улучшилась, но семеро беглецов остались в хижине. Там их и обнаружил отряд канадских солдат. Канадцы выломали дверь и в течение нескольких минут два беглеца были убиты на месте, еще двое тяжело ранены и позднее скончались от полученных ран. Один из легкораненых был вскоре направлен в наш лагерь, и эту историю, которая не делает чести канадской армии, я услышал именно от него.
Вскоре подобный инцидент произошел и в нашем лагере. Мы снова были поглощены рытьем туннеля. К несчастью, прежде, чем мы смогли завершить нашу работу, один из канадских охранников что-то заметил, и внезапная проверка застигла нас врасплох. Наши бараки стояли на сваях, но под бараками был насыпан песок, чтобы ветер не задувал под дощатые полы. Это, конечно, способствовало тому, что наша работа оставалась незамеченной. Кроме того, нам не надо было думать, куда девать вырытый песок – мы просто раскидывали его вокруг. После обнаружения туннеля канадцы убрали песок из-под бараков, и рытье туннелей стало невозможным.
Неожиданная проверка нагрянула так внезапно, что у человека, рывшего в этот момент туннель, не было возможности выбраться из него, и он остался под землей, надеясь на лучшее. У нас и раньше бывали проверки, и ни одна из них не обнаружила туннель, но на этот раз нам не повезло. Туннель был обнаружен, и невезучий землекоп – это был лейтенант Мюллер – был извлечен на свет божий и препровожден в карцер, находившийся за пределами лагеря. Той же ночью ему удалось выбраться из карцера. На берегу озера он нашел лодку с веслами, оставленную каким-то заботливым человеком, и спустил ее на воду. Однако, хотя по другую сторону озера простиралась американская территория, она находилась в сотне миль от канадского берега и, разумеется, совсем не была видна. Этот водоем хоть и назывался озером, но больше походил на внутреннее море, где могло сильно штормить, поэтому лейтенант Мюллер, не являвшийся моряком, решил, что у него будет больше шансов на суше. Он вернулся на берег и оставил там лодку.
Впрочем, и на суше ему легче не стало. Брести несколько сот миль по бесплодной пустынной местности, населенной лишь медведями и волками, без пищи и оружия, а значит, без шанса подстрелить что-нибудь на обед, означало медленное самоубийство. Выход у него был только один: держаться как можно ближе к железной дороге и надеяться на то, что он сможет незамеченным пробраться на какой-нибудь поезд.
И вот неустрашимый лейтенант Мюллер выступил в поход, намереваясь сначала удалиться от лагеря на безопасное расстояние, а потом, сделав крюк, выйти к железной дороге. Он отсутствовал день и ночь. Тем временем комендант лагеря выслал по его следам поисковую партию, в которую входило несколько местных индейцев – знатных следопытов. Через день они вернули Мюллера обратно, или, вернее, вернули его тело. Лейтенант был мертв, а во лбу зияла дырка от пули. По словам лагерного доктора, он был застрелен с близкого расстояния. Нам заявили, что при аресте Мюллер оказал сопротивление и попытался напасть на поисковую группу, размахивая импровизированной дубинкой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});