Читать интересную книгу Дело Дантона. Сценическая хроника. - Станислава Пшибышевская

ФУКЬЕ (с силой). Итак, Робеспьер?!

РОБЕСПЬЕР (облокотился на стол, наклонившись над ним. Говорит спокойно, как будто о чем-то очевидном). Итак, Фукье, три дня истекли сегодня; завтра Дантон должен умереть.

ФУКЬЕ (подавшись назад в кресле, гневно сдвигает брови). Какой же это ответ?

РОБЕСПЬЕР (по-прежнему спокойно). Завтра смертный приговор должен быть объявлен, Фукье. Ваше дело обосновать его и вынести. О последствиях позаботимся мы.

ФУКЬЕ (не может прийти в себя). Поймите, влияние Дантона на массы превосходит наше. Нас поддерживают закон и совесть; его – ничего, но на его стороне все. Если только он завтра опять начнет…

РОБЕСПЬЕР (comfortably[55]). Лишите его слова.

ФУКЬЕ (рванувшись вперед). Обвиняемого?! Народ разорвал бы нас – и поделом!

РОБЕСПЬЕР. Народ проникся бы… проникнется к вам уважением. Самое время, прокурор! Дантон вызывает нас на суд общественности? Прекрасно! Чем его откровения могут нам повредить? (Отходит от туалетного столика и оглядывает свой туалет в зеркале со всех сторон.)

ФУКЬЕ. Есть еще кое-что… (Осторожно, неуверенно.) Вчера мы направили в Конвент письмо, содержащее требования обвиняемых. Мы послали его напрямую в Комитет спасения… (Смотрит на товарища.)

БАРЕР (в ужасном смятении). Почему… куда же… что….

РОБЕСПЬЕР (медленно возвращается и садится на стол). Что с ним случилось? Я его похитил. Оно у меня в кармане. (Хлопает себя по бедру.)

БАРЕР (оторопело, невинно). За-чем?!

РОБЕСПЬЕР (очень спокойно, но с несколько большим нажимом). Потому что не хочу, чтобы Конвент решал столь важный вопрос без моего контроля.

ФУКЬЕ (неподвижен, побагровел, жилы на лбу вздулись, как веревки). Робеспьер, это цинизм деспота.

РОБЕСПЬЕР (по-прежнему мирно). Я взял на себя ответственность за то, чтобы Дантон предстал перед судом. Кто возлагает ответственность, тот вручает и пол-но-мо-чия. Конвент ответит на ваше письмо, когда узнает, что об этом думаю я. Я прочту его – если прочту, – когда настанет подходящий момент.

БАРЕР. Но теперь ведь каждая минута!..

РОБЕСПЬЕР. Ответ Конвента, если он последует, будет отрицательным.

ФУКЬЕ. Но это извращение закона столь позорно, что должно всколыхнуть даже самых равнодушных.

РОБЕСПЬЕР. Если мы отступим хоть на дюйм, мы пропали. (Чуть мягче.) Я понимаю вас, Фукье. Однако закон всеобщего блага нейтрализует любые параграфы. Если вы считаете уничтожение Дантона на таких условиях беззаконием, то должны это беззаконие осуществить.

ФУКЬЕ (встает с истинным достоинством). Робеспьер, я судья, а не палач у вас на службе.

РОБЕСПЬЕР (продолжает сидеть на столе, однако уже в застывшей позе). Не у меня, но на службе у общества вы действительно палач. (Фукье слегка отступает, ошеломленный.) Мы выдаем вам врагов Республики, которых надо уничтожать, а не судить.

Фукье задумчиво садится.

БАРЕР (дрожит от нервного возбуждения). Бога ради, подумайте хорошенько! Дантон уже три дня восстанавливает Париж против нас. Куда же дальше провоцировать и без того разъяренные массы?

ФУКЬЕ (выйдя из задумчивости). Именно. Повторяю: вы не видели, что творится. Мы должны пойти на какие-нибудь уступки, чтобы вообще удержа…

РОБЕСПЬЕР (соскользнув со стола, как змея). Только посмейте выразить сомнение еще хоть словом, и я отправлю вас в тюрьму прямо из суда. Предупредите коллег – это касается вас всех. Комитет безопасности наблюдает за вами. У Вадье на каждого наготове ордер. (Тише.) Довольно жеста или взгляда.

Фукье смотрит ему в глаза, стиснув челюсти.

БАРЕР (негодующе). Но Робеспьер, суд не может отправлять свои функции под угрозой террора!

РОБЕСПЬЕР (откидывает голову со смехом, открывающим сверкающие зубы). Вот и посмотрим, как он не может! Террор, господа, это закон всеобщий! (Бареру.) Теперь вы начинаете понимать мое продолжительное сопротивление, а? (Смотрит на часы. Посетители встают.) Я опаздываю. O, bother![56] (Хватает шляпу и перчатки.) Я достаточно разъяснил вам ситуацию?

ФУКЬЕ (иронически). О, более чем. Я вас понял. (Посерьезнев.) Вы можете рассчитывать на безоговорочное повиновение.

РОБЕСПЬЕР (на бегу к двери подает ему руку). That’s the style[57]. (С Барером, который стоит поодаль, прощается кивком.)

ФУКЬЕ. Желаю вам, чтобы ничей кинжал не достал пока до вашего сердца… но только ради государства.

Робеспьер разражается звонким, приятным смехом; исчезает.

БАРЕР (направляясь к двери, задумчиво, шепотом). Зато я отныне ему этого не желаю.

Фукье бросает на него проницательный взгляд, без тени удивления.

ДЕЙСТВИЕ V

КАРТИНА 1

Консьержери – тюрьма средневекового типа. Камера, сообщающаяся с соседней посредством решетки вместо двери. Четыре койки: две в глубине и по одной у каждой стены. Делакруа сидит на койке; Демулен стоит на столе, за которым читает Филиппо, и смотрит на закат через слуховое окошко.

ГОЛОС ВЕСТЕРМАНА (из соседней камеры). Я уже три дня голову ломаю… Эй, вы там уже спите?

ДЕЛАКРУА (подскочив к решетке). Сегодня спать? Завидую тем, кто на это способен!

ГОЛОС ВЕСТЕРМАНА. …голову ломаю, могут ли они доказать мое уча…

ГОЛОС ЭРО (слышно, как он спрыгнул с койки. Яростно). Ни про кого они не могут ничего доказать! Абсолютно ничего! Так что им придется подделать доказательства!

ДЕЛАКРУА. Фукье давно бы уже заткнул Дантону рот, кабы было чем… хотя… (Стоит задумавшись, чешет в затылке.)

ГОЛОС ЭРО. Ради Бога, не делайте этого!..

Камилл спрыгивает и подходит.

ДЕЛАКРУА (в изумлении опускает руки). Чего?

ГОЛОС ЭРО. Ничего… ничего. Все уже в порядке. (Нервно рассмеявшись.) Я так волнуюсь, что со мной вот-вот будет припадок!

КАМИЛЛ. Я тоже. Меня шатает от усталости, а я не могу усидеть на месте.

ГОЛОС ЭРО. Три дня кряду по восемь битых часов в этом ревущем и воющем аду – кто бы такое выдержал!

ГОЛОС ФАБРА. Братцы, усталость – это ничего: нас мучит надежда.

Преувеличенно неистовый протест.

ГОЛОС ВЕСТЕРМАНА. Глупая болтовня!

КАМИЛЛ. Что за идея!

Из-за наступления сумерек Филиппо откладывает книгу и боком садится на свою койку – ближайшую к двери, – откинувшись и опираясь на локти.

ДЕЛАКРУА. Знаешь, Фабр, а ты ведь правду сказал. Пока я полагал, что нам конец, – спал как сурок. Но с тех пор, как смотрю на успехи Дантона, – глаз не могу сомкнуть. Все прикидываю и прикидываю наши шансы ночь напролет. Так и впрямь впору спятить!

ГОЛОС ЭРО. О да, этот Дантон наконец-то показал, на что способен. Чтобы со скамьи подсудимых – за один-единственный час – буквально загипнотизировать публику и превратить ее в свое оружие – тут, господа, нужен… гений.

КАМИЛЛ. То-то Трибунал уже капитулирует! Он ведь согласился вызвать нам свидетелей, а известно, что это…

ГОЛОС ФАБРА. Ну, ну; не согласился, а только предоставил решать Конвенту.

ДЕЛАКРУА. Два дня назад! А ответа нет до сих пор!..

КАМИЛЛ. Ну и что из этого?! Не может же Конвент отказать. Значит, выходит то же самое!

ГОЛОС ВЕСТЕРМАНА. Друзья мои… а вы знаете, что сегодня истек третий день?..

Красноречивое отсутствие ответа.

ДЕЛАКРУА (после мрачной паузы). И зачем ты напоминаешь?! Бьюсь об заклад, что с самого утра каждый из нас тщетно пытается об этом забыть…

Снова тишина.

ГОЛОС ЭРО (со значительным запозданием). Мужайтесь, друзья! Общественное мнение нас поддерживает. Трибунал уже еле держится. Они не могут…

ГОЛОС ФАБРА. Знаешь, чего я опасаюсь? Трибунал не решается осудить нас из-за народа – но из-за Комитета не смеет и освободить. Пока одна из чаш не перевесит, мы можем провести в подвешенном состоянии несколько недель.

Тихие возгласы, выражающие испуг и ошеломленный протест.

ФИЛИППО (неожиданно, без единого движения). Опасаться нечего. Три дня прошли – завтра нам вынесут смертный приговор. (Все повернулись к нему, разом онемев. Гробовая тишина.) Даже если Трибунал окажется не в состоянии взять слово, приговор он вынесет.

К остальным возвращается дар речи, однако голоса у них дрожат.