Читать интересную книгу Дело Дантона. Сценическая хроника. - Станислава Пшибышевская

Остальные многозначительно переглядываются.

КАРТИНА 3Часть I

Революционный Трибунал. В глубине на эстраде суд, перед ним, на стоящих друг против друга скамьях, два ряда обвиняемых. Первый ряд: Дантон, Демулен, Филиппо, Делакруа, Фабр, Эро, Вестерман. Фабр в кресле, как главный обвиняемый, дабы подчеркнуть, что он симулировал «conspiration de l’étranger» – «иностранный заговор», находящийся в запутанной связи с шантажом Индийской компании и объединяющего всех обвиняемых, числом шестнадцать. Во втором ряду девять человек, среди них Шабо. Присяжные на скамье вдоль стен. Внизу, в пространстве, составляющем несколько метров в ширину, у стен отделенные от остального зала галереи, битком набитые публикой. Свободное пространство между барьерами вмещает около десятка стульев, но и здесь публика преимущественно стоит. Толпа состоит из частных лиц и агентов лиги. Последние вооружены, что они тщательно скрывают; рассыпавшись среди обычных зрителей, они знаками переговариваются друг с другом, а впоследствии и с Дантоном. Публика очень разношерстная. Женщины из двух различных классов – разумеется, имущественных – в пылком меньшинстве. Преобладающий пролетариат пребывает в зловещем расположении духа, поначалу выжидательном. Эти с энтузиазмом поддаются гипнозу Дантона, так как он играет на человеческой страсти к возмущению, – за исключением сторонников Робеспьера, среди которых женщин больше, чем в другой партии, и которых остальные в критические моменты высмеивают, третируют – словом, всячески обескураживают. Молодежь горячится шумно и совершенно бездумно: именно она передразнивает прокурора и первая начинает бомбардировать его бумажными шариками. Немного мещан, которые поддерживают обвиняемых с известным достоинством; несколько щеголей обоих полов – они развлекаются тем, что шутки ради подстрекают других в погоне за острыми ощущениями. Некоторая доля серьезных людей из различных классов; они сопротивляются в высшей степени эффективному внушению и предостерегают других.

Преобладающее настроение: выжидательное напряжение. Все знают, что сегодня четвертый день, и чуют приближение кризиса. Поначалу тон задают активные щеголи и молодежь: установка на ехидное веселье на фоне напряженной тишины.

ДОБСАН (обращаясь к Филиппо). Вы принадлежали к личным друзьям Дантона?

ФИЛИППО. Нет. Я присоединился к нему в последние недели на несколько дней…

ФУКЬЕ (ужасно охрип. На галереях еле слышное – да и есть ли оно – передразнивающее эхо). Но как раз это время и было решающим!

ФИЛИППО. Не спорю. Однако вскоре я убедился, что наши взгляды и цели значительно разнятся, и разорвал эту мимолетную связь.

ФУКЬЕ. Между тем факты указывают на то, что вашим атакам в вандейском деле отводилась роль в их заговоре – определенная и оплаченная из-за границы.

ФИЛИППО. О господа. Моя жизнь в вашем распоряжении, но от моей чести руки прочь!

Садится. Невнятный гул одобрения.

ДАНТОН. Ты жестоко ошибаешься, Фи…

Сохраняя молчание, толпа дрогнула – напряглась.

ФУКЬЕ. Вам не давали слова, Дантон!

Первое, очень приглушенное, однако отчетливое передразниванье и хихиканье. Негромкое шиканье, призывающее к тишине.

ДАНТОН. Не давали слова! Так отберите его у меня, давайте! Осмельтесь признать публично, что получили задаток за наши головы!

Толпа понемногу оживляется; ропот: «Набирает ход – тихо, слушайте!», голоса еле-еле повышаются до шепота. После каждой saillie[65] все более распространяющееся, однако пока еще очень сдержанное хихиканье и выражения одобрения.

Не дай себя надуть, Фукье: голова Человека Десятого Августа стоит, как ни крути, побольше тридцати франков!

ЩЕГОЛИ (вполголоса, с тем же общим настроем). Вот-вот – Совершенно верно! – Давай, давай!..

ФУКЬЕ. Вы называете себя Человеком Десятого Августа… (передразниванья становятся смелее и многочисленнее; раздраженное шиканье) но когда суд спросил вас, почему весь период подготовки вы просидели в деревне, а почти всю ночь переворота дома, то в свою защиту вы буквально ничего не…

РОПОТ (стал чуть громче; восхищенный, взволнованный). Ой, что сейчас будет… Начинается! Внимание! – Ты… нет, ты посмотри… – Посмотри на него!..

ДАНТОН. И ты, жалкий писаришка из Шатле, смеешь бросать вызов мне?! Думаешь, у меня, как и у тебя, настолько нет ни капли достоинства, что я стану марать себе рот, отвечая на твою вонючую клевету?!

Одобрение проявляется в виде гула; щеголи и молодежь веселятся, однако пролетариат угрюмо молчит. Два возгласа шепотом: «Браво, Дантон!» и «Давай, покажи им!».

ФУКЬЕ. Вместо фактов – пустые фразы. По каждому пункту одно и то же.

ДАНТОН. Ах, фразы? Послушай-ка, Фукье, благодарил бы на коленях Господа Бога, что я не соизволил пока разгромить твоих идиотских наветов… одним из фактов, которые мне известны! Кто выдумал, будто я сидел дома? Робеспьер! Тот самый Робеспьер… (Эрман неистово звонит в колокольчик до самого конца реплики Дантона) который десятого августа целые сутки не то что трясся дома, а вообще прятался в погребе, зарывшись в уголь!

…..

СМЕХ И ПРОТЕСТ (все еще вполголоса). Вот так отбрил! – Бесподобно! – Ложь! – Что за гнусная выдумка!

ЭРО. Ничего удивительного, что он завидует славе Дантона – это он-то, что позавидовал и похоронам Марата!

…..

В смехе и протестах слышатся более резкие нотки.

ФУКЬЕ (хлопает папкой по столу, когда Дантон снова открывает рот). Дантон! Мы потеряли три дня на ваши пустые крики… (Одобрительный гул во втором ряду.) Если не хотите отвечать, так замолчите в конце концов!

Агенты обмениваются взглядами; вновь воцаряется напряженная тишина ожидания.

…..

ДВА ГОЛОСА. Стой! Он имеет право говорить! – Не перебивать обвиняемых!

Нетерпеливое шиканье обескураживает протестующих.

ФУКЬЕ. Кто из вас может что-нибудь добавить в свою защиту?

…..

Среди обвиняемых внезапное волнение, испуг, переполох. Ропот, поначалу шепотом, перерастает в приглушенные крики.

ОБВИНЯЕМЫЕ. Как добавить?!. – Но я даже не начинал! – Мне вообще не дали сказать! – Что все это значит?.. Уже?! – Да ведь на ор Дантона ушло все время! – Три вопроса, и… – Что за дела?!.

ЭРМАН. Вашу защиту прервали, Филиппо.

ФИЛИППО (к негодованию остальных). Я сказал все, что собирался сказать.

ФУКЬЕ. Итак, никто?

Неистовый, уже несдерживаемый, отчаянный, хаотический протест.

ДАНТОН (вполголоса своим). Тихо… пускай перегнут палку!.. (Кое-как успокаивает свой ряд; тишина, нарушаемая негромким ворчанием.)

ЭРМАН (встает). Допрос обвиняемых окончен, предписанный срок истек вчера. А потому я спрашиваю вас, граждане присяжные, достаточно ли вы проинформированы?

Члены жюри беспокойно поглядывают на галереи, совещаются, выражают сомнение. Настроение публики меняется: с этого момента преобладают активный пролетариат и агенты. Серьезная упрямая агрессивность, пока что в форме напряженной готовности. Среди щеголей и тому подобной публики робость и нечто вроде дурного предчувствия.

…..

РОПОТ (первый – нервный, шепотом). Ах, уже… Ну, скоро увидим… О, а теперь внимание!.. (Второй – удивленный.) Как, уже?!.. Как это может быть? Как же так, они ведь едва начали!..

ОБВИНЯЕМЫЕ, ПЕРВЫЙ РЯД (шепотом). Ну, время близится… Ты дрожишь, не притворяйся! – Это от напряжения. – Все получится. Я совершенно спокоен. – Н-нну…

…..

РЕНОДЕН, ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ЖЮРИ (несмотря на то что некоторые выражают сомнение). Да.

Во время совещания, а также сейчас первые неуловимые признаки общения между Дантоном и агентами.

ДАНТОН (вскакивает, как если бы ответ Ренодена был паролем). Слушания закончатся тогда, когда закончу я!

Ропот во втором ряду. Новое потрясение в толпе, страстное и серьезное.

ЭРМАН (равнодушным жестом предоставляет ему слово, одновременно подавая знак жюри, которое с готовностью снова садится). Мы только что вас допрашивали, почему же вы сразу не заявили?

ДАНТОН. Франция! Ты дожила до дня, когда самые прочные столпы Свободы оказались смешаны с немецко-еврейским отребьем и брошены на позорную скамью!