у него есть одно явное преимущество: он сидит в кресле врача. Вечеринка проводится у него дома, поэтому он все контролирует, ведь никто никогда не нагрубит хозяину дома. Сколько раз он думал, пока пациент беспечно пустословит, что его тоже посещают такие мысли? Что он испытывает те же самые страхи? Может быть, это ему следует сидеть в другом кресле, едва сдерживая слезы, сдирать лак со стола, рвать бумажные салфетки в клочья. Возможно, его ночные кошмары такие же яркие, он обливается по`том, а затем у него начинаются долгие, мучительные часы бессонницы. Да, все это тоже о нем.
Так кто же пациент? Со мной все в порядке, Доктор, а с вами?
Читая это сейчас, я ясно вижу, что у меня были «не все дома», но еще раз отмечу, что я пыталась взять ситуацию под контроль. В любом случае после этого письма лекарств мне стали давать больше.
Меня пытался навестить Джон, но я не хотела его видеть. Возможно, чувствовала вину перед ним. Отец Майкл, молодой священник из пресвитерии, где я работала, приходил ко мне каждую неделю, и именно он подарил мне открытку с рукописной цитатой из «Плюшевого кролика» Марджери Уильямс. Позже книга станет одной из моих любимых. У меня до сих пор хранится эта открытка, и я много раз перечитывала написанное в ней, после чего всегда подступали слезы.
Часть цитаты звучит так:
Это не происходит по волшебству. Это очень долго. И трудно. Поэтому люди, которые ломаются, редко становятся настоящими. И те, у кого много острых углов, тоже. Тебя же любят, понимаешь? Обнимают. Прижимают к сердцу. Крепко-крепко, иногда до слез. Пока станешь настоящим – совсем облезешь. Зрение ослабеет, суставы расшатаются, краска облупится… Но это ничего. Это ерунда. Для того, кто тебя любит, ты все равно самый красивый на свете [25].
О моем молчаливом поведении к определенному моменту уже хорошо знали. Однажды Пегги сказала мне, что с нее хватит.
– Сегодня твой великий день, Призрак. Ты сможешь прочитать нам все, что записываешь, – смеялась она, пока тащила меня в кабинет групповой терапии.
Закончив свои утренние записи, доктор поднял голову, оглядел группу и спросил:
– Кто-нибудь хочет чем-нибудь поделиться?
Именно тогда Пегги, моя так называемая подруга, посмотрела прямо на меня:
– Давай, девочка. Говорить полезно.
– Меня здесь не должно быть, – прошептала я.
Все обернулись и посмотрели на меня. Я уже сказала больше, чем за все время до этого.
– Меня не должно здесь быть. Я не безумна, я знала, что делаю, – проговорила я, оглянувшись в поисках понимания. Однако все, что я увидела, – это пустые лица, на некоторых из них были слезы, а на других – улыбки. Я видела, отчетливо видела безумие всей ситуации.
– Итак, Рут, вы считаете, что попытка самоубийства – это нормально? – спросил доктор. – Разве вы не понимаете, что планировали убить себя?
– Понимаю.
– То есть, по-вашему, убийство – это нормально?
– Это другое, – ответила я, повышая голос. – Разве вы не понимаете, что делаете? Вы пытаетесь заставить меня думать, что я сумасшедшая.
Я встала и хотела уйти из кабинета, но остановилась, когда услышала, что другой человек подал голос. Его звали Адам. Он был намного моложе меня, но в его жизни все оказалось намного хуже: отчим растлил его еще в детстве, у него умерла мама, которую он никогда не любил, и это было взаимно; и в попытках выжить он торговал собой на улицах. Адам неоднократно пытался свести счеты с жизнью, но ему не удалось убедить врачей, что он шел на это сознательно. Как и всем нам, ему давали успокоительные, и он проходил электротерапию, которую ненавидел.
– Я согласен с ней. Это не убийство, это нечто другое. Я знаю, потому что я пытался сделать это много раз, – сказал Адам, глядя на доктора своими серьезными голубыми глазами. – Она права: мы не сумасшедшие. Но если останемся здесь, то станем такими.
Некоторые пациенты закивали в знак согласия.
– Я вижу это так, – вмешалась Пегги. – Врачи изо всех сил стараются вылечить нас. Нас кормят три раза в день, мы спим ночью в чистой постели, мы можем мыться каждый день – всяко лучше, чем во время войны в Англии. Это особняк Безумного Шляпника: все мы немного сумасшедшие, даже медсестры и врачи.
Все присутствующие присоединились к диалогу, задавая самые разные вопросы:
– Кто оценивает уровень безумия?
– Если мы все безумны, то кто скажет, что такое норма?
– Безумие – это норма?
– То есть, чтобы быть в своем уме, я должен быть сумасшедшим?
– Если врачи – психи, то мы должны возглавить группу!
– А мне нравится считать в уме. Это значит, что расчеты производятся в голове и ты ничего не пишешь на бумаге. Это не безумие.
Медсестра захлопала в ладоши, точно в ее голове кто-то нажал на тревожную кнопку, и призвала к вниманию.
– Спасибо всем вам за это групповое обсуждение, которое было таким интересным и заставило нас о многом задуматься. А сейчас доктору Джонсону нужно кое-что сказать перед тем, как вы пойдете на обед.
Доктор поднял взгляд и улыбнулся доведенной до совершенства улыбкой. Поправив бумаги на коленях, он начал читать.
– Пегги, ты на этих выходных можешь отправляться домой. Запишись ко мне на прием через две недели. Это же касается следующих людей… – далее он назвал еще несколько имен и продолжил: – Список людей, которые могут отдохнуть на выходных, повесят на доску. А сегодня все, кто в состоянии, пойдут на прогулку.
– Куда мы пойдем? – спросил кто-то.
– Мы пойдем в зоопарк.
Лучше места было не найти.
____
Пока я находилась в больнице, я обратила внимание, что мое сердцебиение иногда было нерегулярным: порой я задыхалась и чувствовала слабость. Врач сказал, что причина аритмии в передозировке и что беспокоиться не о чем. Он выписал мне лекарство, которое следовало принимать всякий раз, когда я буду чувствовать приближение приступа, и добавил, что эта проблема будет со мной до конца жизни.
– Просто не забывайте носить с собой таблетки, не подвергайте себя слишком сильному стрессу, не курите, не пейте алкоголь и хорошо питайтесь.
На тот момент я не курила и не пила, но предыдущие годы взяли свое. Очевидно, что стресс сказался не только на моем разуме, но и на теле.
Обстановка в больнице была напряженной. Мы жили на пятом этаже, и двери по понятным причинам всегда запирались. Тем не менее Адам каждый божий день проверял их. И однажды он обнаружил, что балконной двери просто не