Цигглер. – По моим сведениям, гестапо устраивает облаву за облавой, участились проверки и жилых, и нежилых помещений. Подполье несет потери и тоже уходит из города в леса, в пригороды, в соседние населенные пункты. В Праге сейчас опасно. Все, я исчезаю, пока меня не увидел мой шеф. Удачи…
– И тебе того же, – прошептал Сосновский, не поворачивая головы.
«Береги себя, Герда, или как тебя там зовут на самом деле. Ты сейчас для нас как помощь Родины, как дыхание родной земли».
Кое-какой инструмент тайком из мастерской вынес Карел, кое-что удалось купить на рынке. К месту, где к реке выходил ливневый тоннель, они вышли на рассвете. Для этого пришлось тихо подойти к берегу ночью на лодке, а потом ждать рассвета. Хотя Сосновский и сообщил, что на заводе не знают, как именно сбежал русский пленный, приходилось опасаться. Могли быть и засады, и мины. Как ни пытался отговорить Павла Буторин, старик решил идти с ними.
Коган похлопал чеха по плечу:
– Спасибо, ты же русский солдат. Война эта ведется против твоего Отечества, против дома, где ты родился. И не важно, где ты живешь сейчас. Важно, что ты помнишь, где могилы твоих предков. Будешь у нас переводчиком. Это тоже важно. Мало ли как все сложится.
А сложиться могло действительно все по-разному. Пройти путь, который прошел Черняев, до самого подземного цеха они могли втроем, да еще со снаряжением, гораздо быстрее. Если бы была уверенность, что тоннель не заминирован немцами.
– Осматриваем вход, а потом маскируем его, – распорядился Буторин. – Ты, Павел, ложись вон там, за кустом, и наблюдай. Крути головой во все стороны. Могут появиться фашисты, так что не проворонь!
Сложив снаряжение в стороне от полузасыпанного входа, разведчики стали осматривать землю перед входом в поисках возможных мин. В правой руке щуп, в левой финка. Эти щупы они изготовили сами из толстой упругой проволоки. Щупы осторожно пронзали землю, сантиметр за сантиметром расширяя обследованную зону. Если щуп упирался во что-то, кончиком финки очень осторожно начинали раскапывать это место до препятствия. Каждый раз это оказывался камень или ржавая железка, реже – обломок подгнившей доски. Мин не было. Разведчики за час обследовали всю территорию перед входом и сам завал. Теперь предстояло углубиться в тоннель.
Приготовленную заранее маскировочную сеть развернули и закрепили так, чтобы она закрывала незаметный лаз, чернеющий на фоне травы. Сеть закрепляли железными штырями, загоняя их глубоко в землю. Спрятав в начале тоннеля снаряжение и оставив снаружи для наблюдения одного Павла, разведчики стали продвигаться вглубь. Даже ту часть пола, который не был погребен под слоем земли и засохшей грязи, приходилось осматривать очень тщательно. Стены, сводчатый потолок и пол были выложены из красного керамического кирпича. Разведчики опасались, что мину могли установить, разобрав кладку на полу и восстановив ее поверх минированного участка. Но таких подозрительных мест было немного. Больше труда требовали захламленные участки, там сквозь протекающий потолок набралось на полу много жидкой грязи, которая потом засохла. Метр за метром, осторожно исследуя пространство, они продвигались вперед, освещая путь фонариками.
Через полтора часа работы Буторин и Коган вернулись обратно, ко входу. Убедившись, что опасности нет, они растянулись, греясь на солнце. Вскипятили на спиртовке кружку воды, заварили крепкий кофе. Павел рассказал, что по реке за это время прошли две лодки на веслах. В каждой было по одному человеку. Наверное, рыбаки. В бинокль он их больше не видел. Куда они уплыли, непонятно.
– Плохо, – констатировал Коган. – Рыбак садится в лодку, выплывает на реку и сидит с удочкой. Или сеть забрасывает. А эти что, катаются?
– Думаешь, наблюдатели? Стерегут реку? Если один русский беглец вышел к реке, то и другие могут? Если ты прав, то это очень плохо. Сейчас они таким образом переодетыми агентами патрулируют реку, но скоро могут и пешими патрулями обследовать территорию вдоль реки. Наверняка они так уже делали, но тогда не нашли вход, не попался он им на глаза. Иначе они бы прошли по нему и поняли, что к чему, и устроили бы засаду или заминировали. Или вообще взорвали бы его к чертовой матери.
И снова работа, и снова метр за метром разведчики продвигались по коридору. Но вот впереди показалось что-то темное. В лучах света ручных фонариков красовалась куча земли. Она была несвежая, хотя верхняя ее часть имела следы чьего-то воздействия.
Буторин внимательно осмотрел кучу и сделал вывод:
– Скорее всего, это Черняев переползал через нее. Жалко, что он был тогда в таком состоянии, что не может хоть примерно рассказать обо всех препятствиях и расстоянии. Он помнит только, что они были. Может получиться так, что в одном месте на такой вот куче его следы, а в следующий раз это будут следы минирования.
– Мы знали об этом, когда собирались сюда, – пожал плечами Коган. – Ты лучше внимательнее посмотри, нет ли следов свежей осыпи, держится ли там потолок?
– Вроде держится. Здесь от влаги разрушился свод, а вообще кладка надежная, хоть и древняя. Давай перебираться на ту сторону…
Но тут со стороны входа снаружи раздался голос. Разведчики узнали Павла, тот, видимо, так волновался, что второпях закашлялся, ругаясь на себя. А потом хрипло, через кашель, все же крикнул:
– Немцы!
Бросив инструмент, Буторин и Коган кинулись по тоннелю назад, к выходу. Чеха не было видно. Может, он вернулся на свой пост, а может… Эта мысль заставила Когана, бежавшего впереди, взять автомат двумя руками. Там сейчас может происходить что угодно. Сбавив шаг, старясь не топать и дышать без шума, разведчики подошли к куче земли, наполовину завалившей выход. Они залегли и стали смотреть через маскировочную сеть.
Павла не было. Хотелось, конечно, чтобы он сейчас был рядом, а еще лучше вообще за спиной. Кто его знает, как он умеет прятаться и умеет ли. И как справится с собой и с оружием в момент, когда надо тихо лежать и не выдавать себя.
Буторин хотел было уже предложить выбираться по одному наружу, когда они вдруг услышали голоса. Говорили по-немецки, кажется, даже ругались. Еще несколько секунд, и послышался шум осыпающейся земли где-то рядом. Голоса стали громче. Появились трое немцев. Рукава засучены, пилотки засунуты под погон, воротники расстегнуты. Значит, без офицеров и, видимо, давно тут ходят. Эти поиски или, точнее, патрулирование им не нравилось. Буторин не мог разобрать слов, но недовольство такой службой сквозило в разговоре заметно.
И тут крайний солдат остановился и оглянулся. Разведчики перестали дышать, замерев, как мумии. Им через сетку казалось,