А еще у нее свидание.
Настоящее официальное свидание. Она будет сидеть в ресторане с мужчиной и смотреть, как он разговаривает и ест. Кто-то хочет забраться на ее «Таити», и сегодня ей предстоит решить, позволит она это или нет. Она стоит возле тостера, нарезая банан, первую из семи порций овощей и фруктов на сегодня, и смотрит на календарь. 15 июля 1993 года — напротив даты вопросительный и восклицательный знаки. Час икс уже близок.
* * *
Кровать Декстера приехала издалека, из Италии; низкая, минималистская черная платформа стояла в центре большой пустой комнаты, как сцена или боксерский ринг. Впрочем, и сценой, и рингом ей иногда приходилось служить. 9.30 утра, Декстер лежит без сна, испытывая страх, презрение к самому себе, сексуальную неудовлетворенность. Его нервные окончания возбуждены, а во рту неприятный привкус, как будто язык побрызгали лаком для волос. Вдруг Декстер встает и, шлепая по блестящим черным плиткам пола, шагает на кухню родом из Швеции. Берет бутылку водки из огромного, промышленных размеров, холодильника, наливает в стакан на полпальца и добавляет столько же апельсинового сока. Он успокаивает себя тем, что, поскольку он еще не спал, это вовсе не первая выпивка за сегодня, а последняя за вчера. Да и вообще, все эти правила насчет того, что днем пить нельзя, сильно преувеличены — вот в Европе все так делают. Фокус в том, чтобы возбуждающий эффект от спиртного послужил противодействием отупляющему эффекту наркотиков; он пьет, чтобы остаться трезвым, что, если подумать, разумно. Вдохновленный этой логикой, он наливает еще на полпальца с небольшим, включает саундтрек к «Бешеным псам» и, пошатываясь, идет в душ.
Через полчаса он все еще в ванной, все еще думает о том, что сделать, чтобы перестать потеть. Он дважды менял рубашку, принимал холодный душ, но капельки пота по-прежнему покрывают его спину и лоб — маслянистые, липкие, как водка, — а может, это она и есть? Он смотрит на часы. Уже поздно. Он решает ехать с опущенными стеклами.
У двери, чтобы не забыть, лежит сверток размером с небольшой кирпич; то, что находится внутри, завернуто в разноцветную подарочную бумагу и перевязано ленточкой. Он берет сверток, запирает квартиру и выходит на зеленую улицу, где его ждет машина — «мазда» ярко-зеленого цвета с откидным верхом. Машина, в которой нет места для пассажиров, багажника, даже для запасного колеса, не говоря уж о коляске; всем своим видом она кричит о том, что принадлежит молодому успешному холостяку. В центральную консоль панели приборов встроен проигрыватель компакт-дисков со съемной панелью, футуристическое чудо из маленьких пружинок и матового черного пластика; Декстер выбирает пять дисков, которые достались ему бесплатно от рекорд-лейблов (еще один плюс его работы), и загружает их в плеер, точно пули в барабан револьвера.
Он едет по широким жилым улицам Сент-Джонс-Вуд и слушает Cranberries. Ему не слишком нравится такая музыка, но, как человеку, который формирует музыкальные вкусы, ему важно знать, что модно. Пробка на Вествей расчистилась, и не успевает доиграть альбом, как он оказывается на шоссе М40, направляясь на запад мимо фабрик и жилых кварталов города, в котором он живет так успешно, так модно. Вскоре окраины сменяются хвойными посадками, маскирующимися под лес. Играет Jamiroquai, и Декстер чувствует себя намного, намного лучше; он такой молодой и беспутный в своей маленькой спортивной машинке, и под ложечкой уже почти не сосет. Он увеличивает громкость. Между прочим, он встречался с солистом Jamiroquai, несколько раз брал у него интервью; не то чтобы они были друзьями, нет, но он знает, что тот неплохо играет на кубинских барабанах и чувствует личную ответственность, когда ребята поют о проблемах на планете Земля. Версия звучащей песни довольно длинная, и время и пространство становятся эластичными, а Декстер подпевает, и ему кажется, что это длится часами, часами; а потом наконец зрение в последний раз затуманивается и обретает четкость — это дают о себе знать остатки вчерашней дури. Он слышит гудок и понимает, что едет на скорости 112 миль в час точно между двух рядов.
Он пытается вернуться в средний ряд, но понимает, что забыл, как выруливать; руки не разгибаются в локтях, и он пытается силой вырвать руль из чьих-то невидимых когтей. Скорость вдруг падает до 85 миль, нога его одновременно выжимает тормоз и сцепление, и он слышит еще гудок — это сигналит грузовик размером с дом, внезапно возникший у него за спиной. Он видит перекошенное лицо водителя грузовика в зеркале заднего вида: бородатый толстяк в черных очках с зеркальными стеклами орет на него, стекла очков и открытый рот похожи на три черные дыры, как у черепа. Декстер снова выкручивает руль, даже не проверив, есть ли кто в правом ряду; он вдруг уверен, что сейчас умрет, прямо здесь и сейчас, — превратится в шар обжигающего пламени, слушая удлиненный ремикс хита Jamiroquai. Но правый ряд, к счастью для Декстера, пуст, и он резко выдыхает через рот — один раз, два, три, как боксер. Выключает музыку и молча едет до своего поворота со скоростью 68 миль в час.
Чувствуя себя опустошенным, он находит место для парковки на Оксфорд-роуд, откидывает назад спинку кресла и закрывает глаза в надежде уснуть, но видит перед собой лишь три черные дыры — лицо орущего водителя грузовика. Солнце на улице светит слишком ярко, машины слишком шумят, да и есть что-то жалкое, что-то нездоровое в том, что он, молодой мужчина, нервно корчится в стоящей у обочины машине в одиннадцать сорок пять летним утром. Поэтому он садится прямо и, выругавшись, жмет на газ и едет, пока не находит придорожный паб, знакомый ему еще с подростковых лет. «Белый лебедь» — сеть заведений, где весь день подают завтраки и невозможно дешевые стейки с жареной картошкой. Он паркуется, подхватывает с пассажирского сиденья сверток в подарочной бумаге и входит в большой знакомый зал, где пахнет полиролью для мебели и ощущается застарелый запах табачного дыма.
По-свойски облокотившись на стойку бара, он заказывает полпинты пива и двойную водку с тоником. Бармена он помнит еще с начала 1980-х, когда он с ребятами приходил сюда пропустить по пивку.
— Я был тут много лет назад, — говорит он, надеясь завязать разговор.
— Неужели? — произносит бармен, унылого вида парень со впалыми щеками. Если он и узнал его, то ничего не говорит, и Декстер берет по стакану в каждую руку, идет к столу и пьет в тишине, положив перед собой яркий сверток — единственный жизнерадостный предмет в этом мрачном помещении. Он оглядывается и думает о том, как многого добился за последние десять лет, какой путь проделал — теперь он известный телеведущий, а ведь ему нет еще и двадцати девяти.