погибнуть.
Парень попал в точку. Алексей выдыхает устало, припоминая мимоходом, что так не утомлялся даже от выходок своих сыновей. После слов о братстве чужой волчий взгляд даже нравится. Князь усмехается, кивает и наклоняется вперед, глядя так же пристально и глубоко.
— Я полагаю, ты смотришь на меня так, говоря, что готов на многое ради его безопасности. Я прав?
— Да, я… Конечно. Я за ним на край света пойду. Любой из нас.
— Любой? Ты про Теней Джахана? Как выяснилось, не любой. Ты тоже был бы осторожен на всякий случай. Я знаю, чего хочет ваш посол, но его методы… — В свете садовой лампады в мочке Айташа вдруг блеснула серьга, и князь вспомнил об одной занятной детали. — Твое ухо. В бою кусочек потерял или это одна из тех историй, когда вы не ладили?
— Ага. Это он откусил, собака. — Айташ расплывается в довольной ухмылке. — Я не хотел носить серьгу, снимал постоянно. А хозяин вешал ее каждый раз обратно, вот почему-то именно туда, и ни в какое другое место не соглашался, сколько я ни умолял. Ухо болело, не заживало. Я не мог спать и ходил злой, как демон. Кир заметил это. Мы тогда еще не были в ладах, так что… Он полез в драку. И откусил сережку вместе с куском уха. Кровью весь двор залили. До меня не сразу дошло, зачем он это сделал. Но мои уши не трогали больше, чтоб от заразы не подох, да и некрасиво уже было. А его снова высекли.
— Снова высекли. Так вот откуда его шрамы… Как же вы дошли до того, что стали назваными братьями?
Парень выглядит довольным, рассказывая про откушенное ухо, и вообще кажется действительно преданным, а не помешанным, как тот, первый.
— Да всякое в жизни случается. Как говорится, каждый может откусить тебе ухо, но не каждый после этого станет облизываться. — Айташ широко улыбается в ответ. Конечно, поговорки такой нет и, скорее всего, никогда не будет: слишком абсурдна. Он поднимает взгляд к небу, отслеживая положение луны. — Меня скоро хватятся. Когда шел сюда, слежки не было, но так… Им лучше быть начеку, господин. — Он кивает в сторону стражников на летней кухне и опускает взгляд. Не надо бы так смотреть на князя, верно? Вздыхает, трет ладонью лицо. Мысли нелегкие, он мрачнеет снова. Помнит, что отсюда обещал уйти под стражей.
— Спасибо за честность, Айташ. Хочешь передать ему что-то? — князь спрашивает и предлагает сам. Это было бы вполне естественным желанием для друзей. На предостережение кивает. Конечно, его стража не так беспечна, какой может показаться, но осторожность не будет лишней. Впрочем, нужна она не везде, и следует знать меру.
— Я отпускаю тебя сейчас. И буду надеяться, что ты оставишь нашу встречу в секрете. Иначе от этого может пострадать он, а не я.
Чувствуя, что разговор идет к завершению, Курт подбирается, накидывает покров на голову и прячет в одеждах подвеску, которая некстати выглянула из-под жилета. Но смотрит на князя с удивлением и заинтересованностью, когда тот не зовет стражу и не приказывает взять его, как договаривались. Поднимается, склоняясь перед Алексеем:
— Благодарю за доверие, Солнце Хазарии. Буду рад помочь в любом деле, если понадобится. — Он собирается уже было раствориться в темноте, пока представилась такая возможность. Но ноги останавливаются, так и не переступив порога ротонды. Голос становится тише и глубже. Айташ заглядывает куда-то далеко, где среди песка и солнца их тела находил лишь металл и камень. Такими они и выросли. — Его шрамы на спине… Не знаю, известно ли вам, но от пары наказаний такие не остаются. Многое заживает со временем. И меня били — все прошло. Кир не унимался. Его не удерживала ни тяжелая работа, ни наказание в яме, ни угрозы. Он был безумен и своим безумием умел заражать всех вокруг. Прошло не так много времени, и он поднял людей на бунт снова. На этот раз он замыслил не побег — битву.
Это был страшный день. Они вооружились, они нападали. Десятки мальчишек, еще почти детей, решивших, что смогут выжить, если пойдут открыто сражаться за свою свободу. И когда нелепое восстание подавили, наказать одного лишь зачинщика оказалось недостаточно. Их бы казнили всех, но потеря велика. Это случилось за пару дней до большого торга, и хозяину нужны были живые души. Причастных приказали высечь — не розгами, плетьми. Бунтовщики дрогнули, готовые отступить от него. Кир развернулся к ним тогда.
— Я помню, как он на них смотрел… — продолжал Айташ. — Не хотел бы я знать, о чем в такой момент можно думать.
Когда первого поволокли по коридору, Кир вырвался. Выскочил на середину двора и успел прокричать одно только слово. Он потребовал, чтобы их судили по чести, как мужчин, за их преступление. Назвал их семьей. Потребовал, чтобы его гнев утолили справедливостью. Чтобы их отпустили, а он принял бы наказание за каждого. У хозяина не было выбора. Проигнорируешь такой вызов при городской страже — и даже о богатом уважаемом человеке начнут ходить слухи.
— Кира били всю ночь. И никто в эту ночь не спал. Но никто не мог подойти к нему наутро — мучила совесть. Меня бы тоже мучила, если бы я позволил выдержать такое вместо себя. Но тогда я вдруг понял, что, окажись в числе восставших, я бы остался с ним. Разделил наказание хотя бы надвое. И я один пошел к нему. Выхаживал его, пока заживала спина. Так мы перестали враждовать. — Речь обрывается. Слышно только ночь. Но потом Айташ добавляет вполголоса: — Я говорил, что верен своему господину. Но мой господин не Джахан. — В разноцветных глазах отражается мимолетно качнувшееся пламя. Айташ еще раз кланяется. — Поспешу оставить нашу встречу в секрете. Я бы предпочел, чтобы и Кир не знал о ней, но, полагаю, это невозможно. Позволите мне идти?
Когда Курт уходит, услышанная история долго еще не оставляет разум князя в покое. Нужно обладать огромной волей, уверенностью и безграничной добротой, чтобы сделать такое. Чтобы раз за разом воевать безоружным. Когда Айташ собирается уйти, князь действительно отпускает его без слежки: сказанные последними слова отзываются в душе человеческой благодарностью. И мурашки бегут по загривку от догадки, кому этот Волк на самом деле отдал свою верность.
Звуки в ночном городе стихают, гаснут факелы, и вместе с крупным редким дождем опускается вожделенная прохлада.
Спрятав голову под накидкой, Алексей возвращается к башне, где спрятано его сокровище. Ладно, еще не совсем его. Пока — нет. Князь