первых. Отец Тимофей как раз уплетал жареную свинину. Поразительным было не то, что батюшка кусал румяное мясо с ножа длиной с ослиное ухо, а то, что, согласно православному календарю, шел девятый день Великого поста и уж кто-кто, а священнослужитель должен был с ним считаться. Учитель задумался: «Странный поп», а отец Тимофей, ни капельки не смущаясь, пригласил разделить с ним трапезу.
– Больным и странствующим можно? – испытующе спросил Шерстобитов, кивнув на жаркое.
– Все ешь – только людей не ешь, – серьезно ответил отец Тимофей и достал из-под стола склянку с вонючим, но отменным самогоном. – По лампадочке?
Такой поп – самостоятельный и решительный – Шерстобитову понравился. Оба быстро прониклись другу к другу доверительным мужским интересом, и отныне светское образование в Мыльново шагало в одной упряжке с религиозной проповедью. Поп рассказывал в церкви, что Земля имеет форму шара, а учитель на уроках говорил, что без Бога человек – калека, но у каждого свой путь к вере. Иначе она ничего не стоит. Если бы Мыльново находилось поближе к столице, очаг вольнодумства ликвидировали бы на три счета, но в провинции на многое смотрят сквозь пальцы.
Драго и Какаранджес вошли в деревню перед закатом.
– Эй, кучерявый! Ты чего здесь ищешь? – обратился к путникам бородатый мордоворот, который, присев на крылечке, точил косу.
– Какой тут у вас шерстобитовский дом, не скажешь? – спросил цыган.
– Зачем тебе? Шерстобитов коней не держит, – бородач демонстративно наклонился к косе. Других комментариев от него не дождались.
Какаранджес краем глаза заметил, что хозяйка соседней избы, увидав чужаков, загнала детей за забор. «Плохая деревня, где цыган так боятся. Могут избить от страха», – рассудил коротышка.
Они двинулись дальше. У колодца Мыльново загибалось буквой «Г». Здесь их атаковал жирный белоперый гусак. Вытянув шею параллельно земле, он хотел с разбега щипануть коротышку, но тот ловко пнул его по оранжевому клюву, и гусак отскочил.
На учительский дом они напоролись методом тыка.
– Народ! – позвал Драго через калитку, но вместо народа навстречу им кинулся цепной пес. В окошке дернулась занавеска. Из глубин огорода показалась стройная девушка лет двадцати. У нее были красивые карие глаза, а губы – пухлые, темно-багровые; переспелая вишня и то бледнее! Любой, кто увидит, – сорвать захочет!
– Шерстобитов-учитель не здесь живет? – спросил цыган с самым учтивым видом.
«Красавчик… Повезло кому-то», – подумала девушка, а вслух сказала:
– Заходите.
Какаранджес с опаской покосился на пса.
– Не бойся. Он только воров кусает, – улыбнулась кареглазая.
– А вы дочка учительская?!
– Жена.
У коротышки вытянулось лицо. Драго тоже удивился, но вида не подал.
Они вошли в избу. Трое мальцов, остриженных под горшок, устроились на полатях. Услышав незнакомые голоса, они синхронно свесили вниз вихрастые головы.
– Вот, знакомьтесь – банда моя, – с гордостью сказала жена учителя.
– А главарь кто? – подхватил шутку Драго.
– Папка у нас главный разбойник.
– Ты, Настеха, язык не распускай, не распускай, – заворчала сидевшая у окна низенькая безбровая старушонка с похожей на кнопку родинкой возле рта. Это была мать Шерстобитова. К гостям она отнеслась равнодушно, так как плохо себя чувствовала и грела нос куриным яйцом, завернутым в серое полотенце. Единственная внучка застенчиво цеплялась за подол ее сарафана. Девочка была как две капли воды похожа на маму – те же глаза, аккуратные ушки и носик.
Драго снова посмотрел на хозяйку: «Не могла она стольких родить! Слишком свеженько выглядит! Дочка – ее, а мальчишки – Бог знает». Цыган решил, что учитель овдовел и сосватал молодушку.
– Есть не хотите? – спросила хозяйка.
– Спасибо. Мы сытые.
– Да ладно врать-то! Знаю я, какие цыгане с дороги сытые!
– Нам бы Семена Галактионовича…
– Семен Галактионович в Буланиху пошел за получкой.
– А когда он вернется?
– Вот-вот должен быть. Если только попа не встретит.
– А при чем тут поп?
– Увидите, пронеси нас господь.
– Ну так мы его на улице подождем.
– Сначала вы поешьте, а потом ждите где хотите, – сказала хозяйка тоном, означающим, что отказ или спор будет принят ею за обиду.
– Спасибо. Как зовут вас – не знаем.
– Настя она, – ни с того ни с сего вмешалась бабка, опередив сноху.
– Настя? – переспросил Драго. – По-цыгански Настя – это Нюня.
– А по-татарски Наиля! – кареглазая взялась за ухват.
– А ты татарка?
– А ты не видишь?
Драго сверкнул глазами. Цыгану льстило, что красивая белая женщина подает ему на стол пищу и даже легонько заигрывает с ним. Эти витающие в воздухе флюиды не укрылись и от старухи, которая тотчас покосилась на сноху с видом: «Цени доверие да знай меру. Уважай мою мудрость». Наиля ей подмигнула так, чтоб Драго не видел, и бабка, спокойно уткнувшись лицом в платок, оставалась в нем довольно долго, хмыздая носом так, что ей вдобавок ко всему заложило уши.
Драго представился как Алеша. Под этим именем его знали гаже, тогда как подлинное было известно только цыганам.
Оголодавший Какаранджес вскарабкался на самый высокий стул и разве что не стучал по столу деревянной ложкой.
– А тебя как зовут, дружок? – спросила Наиля.
– Какаранджес.
– Ты кто такой?
– Он наш, цыганский, – вмешался Драго. – По-русски – домовой.
– А по-татарски – Йорт Хужалары, – улыбнулась Наиля.
– Дай-ка я на тебя взгляну! – с этими словами бабка встала с места и села за стол рядом с коротышкой. – Вот ты какой. Хорош гусь! Я почти что век прожила, без шестнадцати годов, а первый раз такого богатыря вижу!
Какаранджес, сначала оскорбившийся на «гуся», но почти сразу же вознагражденный «богатырем», не знал, как ему реагировать на старуху, а Драго, услышав про столь преклонный возраст, с изумлением поднял бровь.
– Хорошо держитесь, бабушка, – сказал он не без лести.
В ответ старуха зашлась от кашля, прижимая к груди ссохшийся кулачишко. Потом извинилась:
– Простыла я после бани, дунуло где-то. Третьи сутки из носа бульон течет.
– Дай вам бог здоровья!
– А зачем, милый человек?! – задалась старуха философским вопросом, что было, впрочем, закономерно – не с пустого же места ее сын стал учителем! Она бы и дальше раскрутила какую-нибудь душеспасительную беседу, но сноха помешала.
– Полно, бабушка. Как не стыдно жаловаться! – Наиля достала из печки чугунку с супом. – Подумают, что тебя тут бьют или плохо относятся.
– Меня жизнь бьет. Так старость тюкнула, как не надо бы.
За столом воцарилась неудобная пауза, которую каждый использовал, чтоб подумать о чем-то своем, а Какаранджес с жадностью схватился за суп и обжег язык. На полатях послышались сдавленные смешки.
– А лошадку не держите? – спросил Драго.
– Я за нее, – откликнулась Наиля. – Пашу как лошадь.
– А поешь как птица!
– Почем ты знаешь, как я пою?
– А я тебя насквозь вижу! – Драго обнажил