такого вопроса.
И замелькали, мгновенно сменяясь, одинаково темные и безлицые матери-одиночки, страшные в своем безнадежном, глухом одиночестве, и дети, теребящие их, ноюще задающие один и тот же вопрос: «А где папа? Где папа?»
«Да, началось, – стучал кровяной молоточек в мозгу, мешал произнести хоть что-то в ответ, – началось… как у всех…» Сколько она выслушала жалоб безмужних подруг: «Так ужасно – подошел и так прямо в глаза: “А папа где?” – и смотрит, будто я одна виновата, что его нет. А он, подонок, сидит сейчас где-нибудь, с блядьми водку жрет». Ирина тогда кивала сочувствующе, но и с надеждой, что ее минуют такие сцены. Нет вот – случилось.
– Папа? – выдавила наконец. – Он далеко живет. В другом городе.
– Он придет? – Голос Павлика показался ей совсем взрослым, по-взрослому угрюмым; она глубоко вздохнула, чтоб продавить спазмы в горле.
– Да, конечно. Скоро у тебя день рождения. И он приедет… с подарками. Много подарков подарит…
Последний раз Павлушка и Павел встретились месяца два назад. Случайно совсем. Ирина водила его в поликлинику, и по дороге столкнулись… Спросили друг друга дежурно: «Ну, как?» и в ответ услышали: «Да ничего, более-менее». Павел как-то между прочим потрепал сына по голове, поозирался по сторонам и прервал паузу: «Извините, но очень опаздываю. Увидимся как-нибудь». Ирина промолчала, Павлушка, казалось, не понял даже, что это и есть его папа. А теперь вот – всплыло…
– Сынок, давай спать будем ложиться. Хочешь, ложись со мной…
– Нет.
Он дал раздеть себя, залез на свою кроватку, лег, отвернулся. Ирина накрыла его одеялом, поцеловала в щеку.
– Спокойной ночи!
Он промолчал… Ирина выключила свет и тоже легла.
«Ур-род, подонок, – послала мужу с холодной, почти спокойной ненавистью, – показать бы это тебе…»
И снова ей представилось, увиделось будущее. Тысячи и тысячи дней-близнецов, намертво сцепленных между собой, как кольца тяжелой цепи… Тысячи колец, создающих одно огромное, почти непредставимое, но тоже кольцо. И внутри него: домашние заботы, тягостная работа, волнения за сына, которые наверняка будут сильней и сильней; и еще там – пустые, выматывающие разговоры с подругами, со знакомыми вроде Дарьи Валерьевны, стареющие родители, тесная квартира, эта комната, эта кровать, шифоньер, трюмо. Безжалостные вопросы Павлика, а после них – вот такие мысли. Долго-долго, отупляюще одинаково… Говорят, к этому привыкают. Смиряются. Перестают замечать. Хоть бы скорей.
5
Конурка киоска «Табак» давно стала для Татьяны Сергеевны вторым домом. Да и как не стать? Три, а то и четыре дня в неделю с восьми утра до девяти вечера она здесь, на мягком, просиженном стуле, в окружении сигаретных блоков. Перед ней узенькая полоска фанеры, на которую покупатели кладут деньги, а она подает взамен пачки «Союз-Аполлона», «Примы», «Бонда». Под фанеркой ящичек, куда собирается выручка. Если б грабители знали, сколько по вечерам у Татьяны Сергеевны денег, как пить дать давно бы обчистили. Такие капиталы на куреве делаются – никакой водке не угнаться…
Первым делом в зависимости от погоды Татьяна Сергеевна включает или еле живой, годов семидесятых выпуска, обогреватель «Луч», или вентилятор «Вихрь». Вентилятор тоже старый-престарый, крутится рывками, как пропеллер у подбитого самолета, вдобавок он без защитной сетки, и приходится все время быть начеку, чтобы не сунуть руку под лопасти… Какой-то из механизмов необходимо включать обязательно, иначе в два счета задохнешься, отравишься густым, маслянистым табачным ядом.
Запустив «Луч» или «Вихрь», оставив дверь приоткрытой, Татьяна Сергеевна снимает с окон жестяные щиты. Дело это нелегкое, да и опасное – пару раз так доставалось по голове, думала – сотрясение мозга.
Пока она возится со щитами, открывая миру витрины с разноцветными пачками и гордыми, как почетные грамоты, сертификатами, у окошечка выстраивается очередь. Иногда случается, кто-нибудь из мужчин ей помогает, чтобы скорее началась торговля.
Утро, самый оживленный период смены. Люди плотными потоками стекаются к автобусной и троллейбусной остановкам, а киоск Татьяны Сергеевны как раз у них на пути. Только успевай принимать деньги, хватать с полок нужные сигареты. В голове сплошные «Петр I», «Винстон», «Родопи» – кажется, другие слова навсегда стерлись из памяти. Покупатели спешат, нервничают, торопят, и Татьяна Сергеевна тоже нервничает, суетится, в отчаянии вопрошает неизвестно кого: «Да когда ж это кончится?!» Она готова бросить все, убежать из проклятого киоска и в то же время рада этой запарке: время летит стремительно и незаметно, и вот уже одиннадцатый час. Поток людей схлынул, теперь до пяти вечера тоскливый, бездеятельный отрезок. А это в сто раз хуже, чем суета.
К тому же и вентилятор заглох – значит, отключили электричество. Касса тоже становится мертвой железной глыбой; выручку Татьяна Сергеевна записывает в тетрадь, а в конце дня перебьет суммы на чеки. Конечно, нарушение, и если нагрянет проверка, всыпят как следует, но как иначе…
С собой у Татьяны Сергеевны завернутая в полотенце, чтоб не остыла быстро, литровая банка с едой, чай в термосе и что-нибудь почитать. Обычно берет она целый литературный набор: серьезную книгу, вроде Бунина или Тургенева, женский роман или детектив и еще журнал «ТВ Парад». Смотря по настроению, читает то или другое. Серьезных книг у них дома два стеллажа, а детективы и журналы кто-то частенько выкладывает на скамейку возле подъезда; Татьяна Сергеевна подбирает их, а потом возвращает на место – может, понадобятся кому-то еще…
Увлечься чтением особенно не получается. То и дело отвлекают покупатели, но и не читать невозможно. Просто сидеть и ждать вечера, иногда беря с фанерки сунутые деньги, подавать сигареты – невыносимо. Состояние напоминает бессонницу. Вроде, по всем законам природы, надо забыться, набираться сил для нового дня, а вместо этого лежишь, уставившись в темноту, перебираешь мысли и бог знает до чего в итоге додумываешься. Идешь пить валерьянку…
– «Союз-Аполлон» обычный, в твердой пачке, – раздалось с той стороны окошечка, а на фанерку легла горка монет.
Татьяна Сергеевна пересчитала. Все верно – восемь рублей тридцать копеек. Подала сигареты; рука подхватила их, темным облаком мелькнула фигура. Исчезла.
Муж утром предупредил – сегодня вернется поздно. Намекнул, что намечается подработка, но уточнять, какая, не стал, а Татьяна Сергеевна не настаивала. Хорошо бы, конечно… Зарплата у всех троих в семье приходится на первые числа месяца. Сегодня двадцать девятое мая, среда. С неделю осталось, а денег почти что нет, да и продукты в холодильнике на исходе. Что там… Татьяна Сергеевна наморщила лоб, вспоминая. Килограмм риса, две пачки макарон, штук семь яиц, кусок говяжьей мякоти и тщательно обрезанная кость для бульона… Да, еще пачка фарша в двести пятьдесят граммов – макароны по-флотски сделать можно… Ну и конечно (и