паузу и добавил где-то услышанное: – На карачках удобнее.
– Хм, да я не насчет карачек… отрицания. – Стахеев, кажется, слегка смутился. – Я о том, что мы за пустое зарплатки свои получаем. Это, старик, не работа – рассказывать о Зощенко или о «Полку Игоревом» или учить двадцатилетних олухов правописанию.
– Почему ж не работа?! Мы направляем молодежь, ориентиры даем, так сказать, стимулируем. Создаем базу знаний.
– Интеллигентный человек сам в двадцать лет должен разбираться, а остальные… Они хоть десять раз «Войну и мир» прочитают, ничего не поймут, – вставил Дмитрий Павлович, но Губин уже не слушал, а говорил свое:
– Конечно, можно лекции по вечерам читать, после какой-нибудь настоящей работы. После смены на заводе, к примеру. Правда, в таком случае мы развиваться не будем, будем повторять их, как попугаи. А студенты – спать в это время, тоже на заводе упахавшись… Да это, кстати, было уже. Помнишь, любительские театры везде насаждали? Профессиональные собирались закрывать…
– А сейчас, извини, ты развиваешься? Ты лекции не штампуешь?
Юрий Андреевич поражался, как быстро и из ничего возник их спор и как он сам вдруг разгорячился. Хотелось сказать: «Ладно, Дмитрий Палыч, чего это мы, как с цепи сорвались…» Но вместо этого он с напускным достоинством пожал плечами.
– Стараюсь не штамповать. Вот перечитываю сочинения соратников Аввакума, собираюсь расширить тему…
– И как? Удачно?
– Гм-м… – Ответить сразу и твердо не получилось; в первый момент хотел признаться, что идея пока только оформляется (хоть оформляется она уже несколько лет), но потом решил ответить более оптимистично: – Да. Думаю, в этом году успею опробовать.
– Молоде-ец. Послушать-то пустишь?.. А у меня чегой-то период такой… Все по-прежнему. – Голос Дмитрия Павловича стал на этот раз не злобный и не ироничный, а явно и просто грустный. – Вроде столько нынче открытий в литературе, особенно двадцатых-тридцатых годов… Вот вышли записные книжки Платонова… года три назад… Уникальная вещь, старик! Отдельной лекции заслуживают, а то и спецкурса бы, а я о них только упоминаю, почитать всё советую. И ведь уверен – никто не почитает. Им вдалбливать надо…
«Жигули» пробежали по коротенькому мосту через Самусь и словно пересекли границу между лесным севером и степным югом. И разговор заглох.
Стахеев закурил новую сигарету, обиженно смотрел вперед. Юрий Андреевич, вжавшись в сиденье, желал лишь одного – скорее доехать до дачи. Его ошарашили откровения коллеги-приятеля – уж от кого-кого, но от Стахеева он подобного не ожидал. Казалось, все у него легко и гладко и в жизни, и в профессии, знает на любой вопрос ответ, а на самом-то деле… И неприятней всего Юрию Андреевичу было то, что Стахеев озвучил его собственные размышления, выразил его горечь, а он с ним спорил, не соглашался, пытался подшучивать. Честно ли, что не поддержал? Не сказал, как он боится встреч со своими бывшими студентами, теперь кондукторами, торгашами, милиционерами; что давно чувствует себя каким-то фрезеровщиком, вытачивающим ради зарплаты никому не нужные шестеренки… Но признаться, сказать – это крах, крах!..
«А Илюшин! Илюшин! – вспомнил и рассердился на себя за малодушие Юрий Андреевич. – Пускай фанатик своего Серебряного века, сумасшедший в прошорканном пиджаке, но ведь он – настоящий. На таких и держится!..» – «Да не для студентов же он читает, – тут же самому себе и ответил. – Аудитория для него как декорация, допинг. А на экзаменах пеньком сидит, ему все равно… И ставит одни четверки без разбора. Он, может, хуже нас… в этом плане».
Машина поднялась на широкий гребень, напоминающий заросшую землей древнюю стену, и Губин увидел впереди и внизу огороженные темно-серыми заборами прямоугольнички участков, коробки домишек, белые пятна цветущих вишен и слив, зеленые клочки травы. Дачный поселок «Учитель»…
– Базу давать… ориентиры… – заворчал, точно проснулся Дмитрий Павлович. – Филологи… Одни вон жизнь положить готовы, чтоб «парашют» через «у» стал писаться, другие не знают, что еще из Толстого с Достоевским высосать… Прочитал на днях кандидатскую… «“Кушинство” и “иранство” в русской прозе десятых – тридцатых годов». Чуть голова – веришь? – не лопнула… Или одному тут нашему выпускничку статью заказал про историю азартных игр. Ну, в виде рекламы казино… Написал. Про кости, про карты, рулетку, этих «одноруких бандитов». Читаю. Нормально вроде. И тут… Я, старик, наизусть сразу запомнил. Слушай: «Главные стилизованные персонажи карт называются королями – по имени основателя первой средневековой европейской империи, франкского монарха Карла Великого». И в скобках: «Тысяча семьсот шестьдесят девятый – тысяча восемьсот четырнадцатый гэгэ правления». Уловил? Нет?
– Да нет пока…
– Да он этого несчастного Карла на тысячу лет вперед передвинул! Франкский монарх… Какие франки в девятнадцатом веке?!
– Ну, может, в газете или где там напутали, – предположил Юрий Андреевич, – при наборе.
– Не смеши. Я это по рукописи читал, в его присутствии. В читальном зале встретились… Чуть со стула не рухнул. Показываю ему на эти годы правления, а он только плечами жмет, не понимает… Вот он – историк наш, педагог с дипломом… Он бы и в школе детям эти даты втемяшивал. И девяносто процентов, старик, из тех, кого мы выпускаем, такие.
Асфальт кончался сразу при въезде в поселок. Дальше посыпанная щебнем грунтовка.
«Жигули» побежали медленнее, по днищу застучали камешки, а за машиной густым, непроглядным столбом поднималась пыль и постепенно оседала за заборами ближайших дач.
– Так я с дочерью воевал, когда она с нынешним своим, с Денисом жить стала… – В очередной раз изменился на усталый и горький голос Стахеева. – Даже приказывал уйти от него… Хм, в патриархальных традициях… Он тогда, лет десять назад, кассетами на улице торговал. Никаких вроде как перспектив, и сам он конченым дебилом казался. Даже внешне… А теперь… Все кассеты через него идут, к тому же – один из владельцев хлебозавода и пивзавода, в думе городской свои люди. Как их там? Лоббисты… В казино вложил уйму денег, но это так, больше, сам говорит, для души… Я возле него в ранге консультанта, а на самом деле – дядя на побегушках. Оказалось, все он знает, все может, кучу всего перечитал, по-английски и по-немецки шпарит, политех закончил… Просто, понимаешь, другой склад ума у него совсем, речь другая, рожа бульдожья. И в сегодняшней жизни он, как ни тяжело сознаться, старик, во всем прав стопроцентно…
Татьяна Сергеевна встретила обыкновенным для большинства женщин ее возраста:
– А мы заждались уже! Как, нормально?
– Не нормально – отлично! – широко улыбаясь, выскочил из кабины Стахеев. – Доставил в целости и полной сохранности!
– Ой, спасибо вам, спасибо, Дмитрий Павлович. Не знаю, как и благодарить…
– Да перестаньте! Свои же люди.
Он открыл багажник, ухватил верхний