— Я не знаю, — кисло призналась Майя. — По правде, я ничего о нем не знаю, что могло бы помочь в его поимке. Я даже не знаю, как с ним связаться. Зато есть несколько догадок, — оживилась она, но, увидев иронично поднявшуюся бровь Эльдара, уточнила: — Понимаю, у тебя нет причин мне верить. Но просто выслушай. Возможно, это поможет тебе…
Она рассказала о коронации, хотя не смогла сказать ни места, ни имени второго кандидата. Похоже, запрет договора не давал ей выдавать слуг Маскарона. Тогда она повторила все то же, что узнала от Лауры. О том, что Маскарон замешан в создании Академии. О том, что ритуал Лесаны должен послужить какой-то цели. Рассказала она и том, что в Чарогорье некогда жил народ, что исчез, а маг в маске — последний из их рода, так называемый «гений места». Похоже, это Маскарон не находил уж таким большим секретом, раз Майя спокойно все это выдала.
Эльдар слушал ее внимательно. Не перебивал. Иногда лишь щурился, но трудно было понять, насколько он верит ей. Когда она закончила, парень заговорил не сразу. Обдумывал услышанное. Затем легко соскочил с подоконника и подошел к ней почти вплотную. Майя напряглась, когда парень заглянул ей в глаза.
— Откуда мне знать, что ты не даешь мне ложный след? — спросил он.
— Доказать мне нечем. Хочешь — верь, а хочешь — нет, — держала его взгляд Майя и надеялась, что ее сердце стучит не так громко, чтобы выдать смешавшийся страх с иным, совсем нежеланным чувством.
Эльдар отступил и глянул на доску, где висел рисунок маски и фотографии города. Видно, опять задумался. Но очень скоро заговорил:
— Я тоже это заметил: Академия в планах Маскарона имеет какое-то значение. Поэтому я вернулся. Ритуал Лесаны единственная зацепка к его задумке.
— А как насчет Царя Самоцветов? Он у тебя? Ты понял, как его использовать?
— Так я все сейчас и расскажу Темной Княгине, — смерил ее взглядом Эльдар.
Майя поджала губу, но спорить не стала. Обидно, конечно, но Эльдар верно осторожничал. Скажи Маскарон Майе какой-нибудь ночью, чтобы она выдала ему все секреты и планы по его поимке, и она это сделает. В ее ситуации стоило полагаться на Эльдара, не зная его козырей.
Она подошла к двери. Повернулась к парню, наблюдавшему за ней. Не знала, что еще должна сказать. Обычное «Всего хорошего» казалось неуместным, но молча уходить тоже не хотелось.
— На занятиях тебя не ждать? — спросила она.
— Сейчас немного занят. Город надо спасать, — обыденно ответил Эльдар.
— Ну, тогда я пошла. Мне отгул никто не давал.
— Будь на уроках внимательна. На тебя весь темный мир возлагает большие надежды.
— Иди в… пень! — буркнула Майя.
Парень довольно ухмыльнулся, и она поспешила по лестнице.
Встреча с Эльдаром оставила смешанные чувства. Майя не знала, радоваться их пусть хрупкому, но союзу, или ждать очередного подвоха, как с прошлым договором. Похоже, теперь в большой игре за город их трое: она, Яхонт Красный и Маскарон. И два других игрока куда лучше ее умели носить маски.
«Да-да, Семироз, ты влезла между молотом и наковальней», — констатировал ехидный внутренний голосок.
Глава 12. Смертельный антракт
Сколько Майя себя помнила, столько ее тянуло к магии. Ей всегда казалось, что без чародейства ее мир будет неполным. И чем больше ее ограничивали в ней, тем отчаяннее она цеплялась за крошки желанного волшебного мира. Этими крошками для нее были небольшие заговоренные амулеты на такие мелочи, как успех в учебе и защиту против сглаза, или ручка, зачарованная менять цвет чернила. Простые и обыденные вещи в глазах рядового чародея для маленькой Майи были на вес золота. Ее личные сокровища, что она прятала по комнате или в саду, надеясь, что ни тетя Эмма, ни служанки не найдут их.
Но особо Майя ценила вещи, что остались от ее прежней жизни. Больше всего девочке нравился деревянный двухсторонний гребень с инкрустацией рогатого месяца и солнца с волнистыми лучами. Проведешь по волосам одной стороной гребня — и у тебя кудряшки, как у барашки. Проведешь другой — и локоны ложатся ровно, как потоки дождя. При взгляде на этот гребень Майя вспоминала сидящую за трюмо маму, расчесывавшую свои золотисто-каштановые волосы и что-то мягко напевавшую. Помнила она, как мама усаживала ее себе на колени и начинала заботливо водить гребнем по ее прядям, а после заплетала косы или завязывала кучерявые хвостики.
После переезда девочка держала мамину вещицу поближе к себе, пряча ее в щели между матрацем и изголовьем кровати. И однажды тетя Эмма ее нашла…
— Что это? — строго спросила тетя.
Она возвышалась над двенадцатилетней племянницей, смотря не нее с прищуром таких же, как у мамы, голубых, но поразительно холодных с изничтожающим взглядом глаз. Тонкая линия губ от недовольства, ходившие под кожей желваки — все это служило первыми признаками грядущего наказания.
— Гребень, — опустив голову, тихо сказала Майя.
— Я вижу, что гребень. На него наложены чары.
— Совсем капелька, — решилась поднять глаза девочка.
Тетя Эмма, как и мама, обладала бесспорной миловидностью, но она умело свела все это на нет строгими прическами, очками-полумесяцами и резкостью в движениях. Она всегда ходила с ровной спиной, словно проглотила меч, всегда слегка хмурилась, словно что-то ей постоянно натирало в туфле, и всегда говорила размеренно и четко, будто давала команду псам. Совершенная противоположность жизнерадостной и шаловливой Юте Камели.
— Скажи мне первое правило проживания в этом доме, — потребовала тетя Эмма.
— Но…
— Говори!
Майя снова потупилась себе под ноги.
— Никакой магии, — буркнула она.
— А что это? — кивнула женщина на расческу в руке.
— Магия.
— Верно. А что в моем доме делают с магией?
— Но это мамы! — вскинула голову девочка. — Его нельзя выкидывать!
Глаза тети Эммы потемнели. На миг она замерла, словно заявление окатило ее ледяной водой. Затем резко развернулась и кинула гребень в пылающий огонь камина.
— Магия — везде магия, — сухо констатировала она.
Майя пораженно смотрела, как языки поглощают тонкие зубцы, как чернеет дерево с рисунком. Не до конца давая себе отчет, девочка присела у камина и сунула руки в огонь. За спиной испуганно вскрикнули, но острая боль в ладонях перекрыла все вокруг. Не в силах удержать расческу, Майя выпустила ее, и та упала на узорный ковер. Тетя тут же наступила на горящее дерево и потушила мелкое пламя.
— Ты что творишь?! — выкрикнула тетя и схватила за запястья девочку. — Элиз! — закричала она. — Элиз! — В комнату вбежала служанка. — Тазик воды сюда! Немедленно! — Служанка тут же выскочила в коридор. — Ты, глупая, глупая девчонка! — повернулась тетя к племяннице, сдерживавшей слезы. — Зачем ты полезла в камин?
— Но так оно мамино… — всхлипнула девочка. — Ей папа подарил…
— Папа? — скривилась тетя и, видно, хотела сказать какую-то колкость в сторону того, кого так же презирала, как и магию, но промолчала.
В гостиную вбежала служанка и поставила медный тазик с водой на стол. Тут же тетя Эмма опустила руки девочки в прохладную воду. Острая боль на коже притупилась прохладой. Вынув руки племянницы из воды, тетя Эмма осторожно замотала покрасневшие ладони в полотенце, принесенное следом. На миг на ее лице проступила вина, но после она снова посмотрела на девочку с прежним негодованием.
— Твой отец — прославленный чародей — позволил магии погубить твою мать. Ей не стоило связывать свою жизнь с тем, в ком живет эта страшная сила.
— Магия не страшная, — тут же буркнула Майя, держа руки в полотенце. — Не вся точно.
— Магия развращает человека. Дает ему иллюзию, что все можно получить, только произнеся пару слов и сплетя какую-то закорючку. Но магия поедает душу, заманивает ее во тьму.
Майя промолчала. Не могла сказать, что не видит смысла беречь душу, если она и так угасает в лишенных смысла днях. И даже тьма не так пугает, когда знаком с тем, что истязает тебя еще больше — пустотой.