– Что допустить? – нервно уточнила Алена, не выдержав затянувшегося молчания. Кроме того от нее не укрылась и перемена в настроении Кости.
– Как интересно, – зловеще процедил он, ничуть не добавив ей душевного равновесия. – Неплохо устроились… танцовщицы.
Она мгновенно поняла, что маски сорваны, играть на полутонах и недосказанности и дальше – бесполезно. Смышленый оказался лисеныш. Ему же хуже. Застигнутая врасплох, но не чувствующая за собой ни вины, ни уж тем более угрызений совести, Алена не собиралась оправдываться. В конце концов, они с Женькой этим двум отечественным хорькам вообще ничем не обязаны.
– А не пойти ли тебе, хм, на пленэр… порисовать, – ощетинилась Ковалева. Даже румянец на щеках проступил, и между бровей залегла небольшая хмурая складочка.
– М-м-м, синьорина весьма осведомлена обо мне, – не без ехидства произнес Костя. – Это льстит.
Алена скривила губы:
– Хотела бы обойтись без подробностей, да некоторые везде достанут. Казалось бы, – она картинно обвела рукой пространство, – совершенно непересекающиеся реальности, но нет. Ваше сиятельное эго и тут слепит со всех сторон.
Лисовский ухмыльнулся:
– Так, я не понял. Что конкретно тебя не устраивает?
Воинственно настроенная Алена задумалась, сбитая с курса нападения во имя защиты.
– А тебя? – сориентировалась она, уперев руки в бока, будто хотела выглядеть повнушительнее.
– Бесит просто, – обескуражил чрезвычайно бесхитростной искренностью Костя. Ну кто бы от него ожидал.
– Да? Э-э-э, сочувствую… наверное. А что именно?
Лисовский восхитился живостью неподдельного интереса на личике своего противоречивого ангела.
– Вот прямо сейчас?
Похоже, соперники оказались достойны друг друга, и либо их происхождение уходило к одним и тем же корням, либо сказывался недюжинный опыт в курощении и низведении ближнего своего.
– Достал ты меня, – пожаловалась Алена, окончательно утеряв нить разборок.
Следующие действия никто из них впоследствии не мог объяснить, как ни пытались, даже сами себе. Будто помешательство какое нашло и затуманило ум. Костя без всякого предупреждения и предпосылок сграбастал утратившую бдительность Алену, а в следующий миг уже страстно целовал. Но и она не выказала ни малейшего сопротивления, охотно обвила руками его шею, податливо подчиняясь малейшим волевым ноткам в движениях мужчины.
А уж он себе ни в чем не отказывал. Как-то очень быстро выяснилось, что под туникой у Алены совершенно ничего нет, что ни капли не способствовало благоразумию двух и без того не слишком нормальных индивидов.
– Ты вконец границы потеряла, так расхаживать… тут, – хрипло и будто бы обвиняюще выдохнул он, на краткий миг прерываясь.
– Заткнись и не останавливайся, – больно куснув за мочку уха, прошептала его несносная ни разу не леди.
Лисовский хмыкнул и решил, что выяснять отношения они могут продолжить и позже. Тем более, в самом деле, ну какая муза и в полной экипировке? А вот тонкий лоскут ткани на голое тело вполне в духе традиций.
Он легко подхватил девушку за талию и усадил на лакированную крышку рояля. Едва касаясь проскользил кончиками пальцев от шеи по плечам и ниже до самых запястий, будто обрисовал контур скульптуры. Столько нежности и ласки было в этом нехитром движении, что с губ Алены слетел тихий стон. Она прикрыла глаза, наслаждаясь ощущениями, запрокинула голову, открывая возбуждающе беззащитную шею.
Руки Лисовского уже гладили шелк ее бедер, коленей. Алена запустила свои ему в волосы, притягивая мужчину ближе, заставляя прижаться как можно теснее. Ее ножки упирались в кресло позади Кости, сама девушка, выгнувшись в пояснице, откинулась на спину, давая возможность спутнику любоваться умопомрачительным видом.
И он любовался.
Изящные линии тела, высоко вздымающаяся грудь и такой безупречный ракурс. Santo cielo! Perfetto![16] Алена лежала на глянцевой, белоснежной поверхности инструмента, будто на изысканной простыне, лишая последних остатков разума. Теплая, живая, мурчащая – это как поймать настоящую музу, только круче. Потому что эта была не бесплотна, он мог вдыхать ее аромат, сжимать в объятиях, извлекать звучание голоса. Воплощенная, одновременно недосягаемая и абсолютно естественная в своих желаниях.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Костя провел ладонью вдоль ее тела, склонился, целуя живот, смял ягодицы, с удовольствием запечатлев новую порцию стона на выдохе. Ткань туники ничего не скрывала от ставших безумно чувствительными пальцев, но этого показалось мало. Хотелось не только ощущать, но и видеть. Он подцепил край подола и мучительно медленно, словно дразнил их обоих, заскользил вверх.
Своя одежда начала откровенно тяготить, жажда соприкоснуться кожа к коже стала практически нестерпимой. Вобрать в себя красоту момента всеми возможными способами…
Он поторопился.
Одно неловкое движение спровоцировало резкий, ломающий всю гармонию звук – клавиши не простили столь вероломного обращения. Алена вздрогнула и распахнула глаза, будто очнулась от наведенного транса. Несколько мгновений она с удивлением созерцала зеркальный потолок. Нетрудно догадаться, что именно девушка там обнаружила. Костя замер, ощутив, как закаменело еще пару ударов сердца назад расслабленное и податливое тело девушки.
Черт, черт, черт!
Опережая, любые ее действия и слова, напряженно позвал:
– Madonna?..
И вновь Лисовскому захотелось заложить лучшую картину бесам, лишь бы суметь проникнуть в мысли повторно вздрогнувшей при звуке его голоса музе. Алена судорожно вздохнула и села, в слегка расширенных зрачках еще оставались следы стремительно таявшей страсти. Она уступала место просьбе.
Костя мог бы прикинуться, что ничего не понимает, но это было бы нечестно. Это утро слишком прекрасно, чтобы испортить мелодию фальшивыми нотами.
Он помог Алене соскользнуть вниз, принять вертикальное положение и почувствовать твердый пол под ногами. Однако не смог удержаться от искушения прижаться напоследок всем телом, без стеснения позволяя ей ощутить силу собственного желания. На удивление девушка не отстранилась, наоборот, потерлась щекой о плечо, ткнулась носом в шею. Хватка Лисовского стала сильнее, так не хотелось ее отпускать. Казалось, он готов простоять так целую вечность. И никакие слова им не нужны.
Но также он и сознавал, что сейчас и здесь совершенно не время. О чем он только думал вообще? Кривая улыбка тронула губы: ни о чем! Пусть тот, кто смог бы думать в подобной ситуации, первым кинет в него камень. Конечно же, Костя не думал, биохимия торжествовала победу.
Явно не отказывая себе в удовольствии, Алена ощутимо прочертила ноготками чуть повыше его поясницы, бессовестно забравшись под футболку. Костя почувствовал, как она улыбается. Вот плутовка!
– Р-р-р, – честно предупредил он, вспомнив их первую встречу. – Нарываешься.
– Прости, не удержалась, – покаянно пискнула та и вновь смачно опробовала на нем маникюр, вызывая у Лисовского состояние легкого когнитивного диссонанса.
Только он изумился столь непривычной сговорчивости, как вредина, опровергая собственные же слова, явила миру несносный характер. Ну все, сама напросилась!
– Эй! – возмущение в голосе Алены было столь неподдельным, что Костя почувствовал себя отомщенным. – Хватит лапать мой зад! Ай!
Она вырвалась, потирая пострадавший филей – рыжий-бесстыжий тоже решил не сдерживаться в своей мсте.
– Болезненно так-то, – обиженно прошипела она.
– Ну так и мне не щекотно было, – плутовато улыбаясь, пожал плечами Костя.
– Все-таки не рыцарь, – удрученно констатировала нахалка. – А я уж грешным делом засомневалась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Это ты зря, – вновь протягивая загребущие ручонки, рассмеялся Лисовский.
Алена юркой ящеркой шмыгнула к выходу, обернулась и показала насмешнику язык. Потом вдруг посерьезнела и уточнила:
– Почему Мадонна?
Костя фыркнул и демонстративно сложил руки на груди, всем видом показывая, что ничегошеньки объяснять не собирается.