class="v">Вот мы варим на ужин в котле карася,
Вот нам песню щебечут скворцы.
Вот полкан прикатил, подбородком тряся:
«Так держать, — говорит, — молодцы!»
Воронья полно, глины, гнуса,
И при помощи кобеля
Нас курирует пьяный мусор,
И черна вокруг мать-земля.
Я пузырь нашёл из-под виски
И записку вглубь запихал:
«Всем привет — родным, дальним, близким,
Я в плену погряз, я пропал!»
Сургучом бутыль закупорить
Я хочу, а мне: «Кыш, балда!
Здесь же озеро, а не море,
Как ей плыть, скажи, и куда?»
…Лето кончилось. Мы обратно
По пустым полям прочь пошли.
Мы работали за бесплатно.
Мы дворец ему возвели.
Спины скрючены от печали.
Рожи белые, словно мел.
«Ни хрена себе, погуляли!» —
Петька челюстью прогремел.
Поезд. Едем домой. Нас тоска обожгла,
Словно к сердцу приставили ствол.
Снова шарик. Напёрстки. Портвейн из горла́.
«Ложьте деньги на стол!» — нам шипят из угла.
У Петрухи заначка. Была не была!
Есть рубли! Мы их ложим на стол…
1997
«В окнах знакомых погасли огни…»
Следующие несколько песен связаны с темой отъезда моих земляков на чужбину, за моря разные океаны, за лучшей долей. Миллионы россиян живут вне своей Родины — географически, по крайней мере, Бог им в помощь — нормальная, в принципе, история, но с советских ещё времён отъезд в эмиграцию близких мне людей был для меня настоящей драмой. «От прощальных рукопожатий похудела моя рука» — писал мой любимый поэт Александр Галич. У меня, пожалуй, в этом смысле рука почти отсохла за все прожитые годы — настолько много моих товарищей уехало. В общем, я по-настоящему обожжён этой темой, отсюда и песни, где она звучит.
В окнах знакомых погасли огни.
Братцы, вас нет и не будет, я знаю.
В небе луна, словно рана сквозная.
Пыль да потёмки, куда ни взгляни.
Светка, прощай, нам чаи не гонять
В старой квартире на Сивцевом Вражке.
Бравый балбес в милицейской фуражке
Дрянь здесь какую-то хлещет из фляжки, —
Радость, раздолье ему, благодать.
Ветер трамвайные рвёт провода.
Душу сквозняк леденит и пронзает.
Родине плохо, с отчизной беда,
Если друзья насовсем уезжают.
В сердце, в упор, словно в борт корабля,
Лупит тоска, как шальная торпеда.
Светка мне пишет: «Не жди, не приеду,
Вот и дошла до кромешного бреда
Наша с тобою родная земля».
Братцы, мой город без вас не жилец,
Снова его холода окружают.
Родине крышка, отчизне конец,
Если друзья навсегда уезжают…
1999
««Покинь этот дом, с ним всё ясно, чего же ты медлишь…»
«Покинь этот дом, с ним всё ясно, чего же ты медлишь?
Измена и страх здесь ночуют за каждым углом!» —
До судорог стонут дверные скрипучие петли,
И печь, задыхаясь, им вторит: «Покинь этот дом!»
Пропащие годы мне шепчут: «Мы были, да сплыли,
Твой поезд ушёл, ты один на перроне пустом»,
И сад за окном, сквозняками прошитый навылет,
Последним листом шелестит мне: «Покинь этот дом!»
Бродячие призраки — тени убийц и убитых
Шершавыми лапами мнут и мусолят мой мозг.
С утра мне в лицо — ветер с моря, как вечности выдох,
И тот околел, и к ступеням осклизлым примёрз.
Он сдал все дела, мой товарищ далёкий и давний,
И звёздное небо шальные таращит глаза
На чёрные сучья, что, выбив и стёкла, и ставни,
Сквозь дом проросли, искромсав, изломав образа.
«Покинь этот дом, или сразу вскрывай свои вены,
У Бога до буквы расписан последний погром —
Скрипят, холодея, и хрипнут от хохота стены, —
Мы рухнем сегодня, беги и забудь этот дом!»
Сивухой несёт от земли, от горбатого пола,
И гнилью, и гарью от шкафа, где тысячи книг.
В дырявой бадье домовой поселился весёлый,
Последний наш с ним под гармонь репетирует крик.
Когда этот дом дух испустит и будет не в духе,
Я снова начну ладить доски, стучать топором —
Потом, а пока что я обух грызу с голодухи
И, челюсть ломая, ору себе: «Брось этот дом!»
И сердце в груди, как кувалда, стучит и колотит,
Кричу в небеса: «Эй, хоть вы там, откликнись, кто жив!»
Но вязнут слова мои, тонут во мгле, как в болоте,
И падает дом мой, роняя обломки в обрыв…
1989
««Богом проклята эта земля, здесь дышать уже нечем»…»
«Богом проклята эта земля, здесь дышать уже нечем» —
Так решил он — здесь только и будет, что смерть и беда.
Он по улицам бродит родным целый день, целый вечер.
Завтра утром ему улетать насовсем, навсегда.
Всё растает, уйдёт, уплывёт — этот снег, эти лица,
И вот это кафе — он сто раз здесь гулял, пил до дна.
…Если дома весь день не сидеть, чудо может случиться —
Вон, в углу — свечи, стол, и она в полутьме у окна.
Он зашёл, он присел. Ну и ну, десять лет пролетело.
«Как ты, где? Муж? Семья? Что вообще-то? Какие дела?
«Да тебя, дурака, всё ждала, а потом надоело.
А потом — суп с котом. Мужа нет. Был да сплыл, прогнала.
Ну, а ты, сам-то как?» «Жизни нету вокруг, уезжаю.
Так возьму вот и взмою на лайнере в синюю высь.
Там, Бог даст, вдалеке всё, что здесь упустил, наверстаю».
«Что ж, удачи, —