что быть среди его женщин — это великая честь?
От этих мыслей, боюсь, улыбка стала скептической.
Фор опять пошевелил плечами и глянул на меня сверху вниз.
— Собака очень важна для меня, — проговорил он тихо. — Я не чаял найти её живой, а вы делаете меня счастливым, преподнося такой подарок. Неужели покровительство фора этих земель для вас настолько не важно?
Я осторожно, едва заметно покачала головой — нет, неважно.
— Буду благодарна принять от вас на память что-то, что смогу взять с собой. И этого будет достаточно.
Фор Косинэ с тоской глянул на вьющуюся вокруг него псину, и я поспешила уточнить, пока он не вручил мне огромную и злую питомицу обратно:
— Что-то небольшое, что уместилось бы в одной руке, — и показала ему ладонь. — На память.
— Ты необычная женщина, чужестранка, — сказал фор, и в его внимательных глазах сверкнула непонятная искра.
Взгляд я выдержала, у Игоря пострашнее взгляды бывали.
— Прими этот кинжал, — и он отстегнул пряжку от пояса и протянул мне ножны.
— Всёля! Нет ли тут какой неприятности?! — я внимательно рассматривала богато украшенные ножны и рукоять, не спеша протягивать руки к подарку.
— Бери, не бойся.
— Это оружие моего отца, славного воина. Надеюсь, оно защитит и тебя.
Я взяла ножны, и рука некстати сверкнула белыми латами туники. Фор заметил и вскинул на меня вопросительный взгляд.
— Я буду хранить этот кинжал как память о человеке, который любил своего друга, собаку. Прощайте, фор.
Последние слова я произнесла уже над головами ставших на одно колено вслед за своим фором воинов. И пользуясь тем, что все головы были склонены в уважительном поклоне, а значит, на меня не смотрели, я поспешила исчезнуть — как можно тише, но со всей возможной скоростью рванула вправо, туда, где меня должна была ждать открытая дверь станции.
Кинжал до сих пор был у меня. Иногда я доставала его, рассматривала, любуясь блеском камней, украшающих ножны. Но Машэ показывать не стала, как не стала рассказывать про эту встречу с фором, любившим собак. И про воспоминания об Игоре, которые будила в памяти эта история. И про долгие размышления, от которых с трудом меня отрывала Всёля для очередной порции «роликов», рассказов и пачки толстых бумажных книг, каждая из которых раскрывала мне огромный пласт новых знаний о костях, лёгких, мозге, коже и так далее.
Долгие размышления касались человека, для которого так важна была собака. Не воин (они там, судя по всему, высоко ценили воинскую доблесть), не друг, не сын, не... любимая. Просто собака, животное, у него такие были ещё. И как он радовался ей, обнимал и терпел облизывание в лицо, как разозлился, когда заметил повязку и подумал, что я навредила собаке...
Собаке!
А Игорь, мой любимый Роом-Шанд, как он поступил со мной? Некоторые даже к собакам относятся лучше... Зачем Машэ это знать? Не стоит. Хватит ей и рассказа о злой собаке, которой я зашивала бок и лапу.
ГЛАВА 7. Первый пациент
Собака фора была моим первым пациентом. Я так считала. Хотя Всёля всегда утверждала, что начала я с себя.
Не знаю, я плохо помнила это. О том времени в памяти остались только обрывки.
Помню, что сначала свернулась в комок от боли, и такой же силы, как и боль, было желание исчезнуть, спрятаться, укрыться там, где никого нет, где тихо и безопасно.
Боль помню очень хорошо. Ноги судорожно поджимались, губы были искусаны в кровь, а из глаз уже не текли слёзы — кончились. Помню, когда судорога, от которой всё скручивалось, стихала, глаза видели то, на чём я лежала. Не с первого раза поняла, что на полу. А потом, когда поняла, удивилась. Вот это удивление помню до сих пор — поверхность под моей головой была блестящей, как старый дедов меч, который отец чистил несколько раз в год, время от времени поднося к прищуренному глазу, будто проверяя его кривизну. Чистил, натирал до такого вот блеска, хотя никогда не пользовался.
А потом на бесконечную минуту, длиною в целую жизнь, накатывала боль, и сознание растворялось. И боль отступала. В эти промежутки в уши врезался тонкий зудящий голос, от которого хотелось избавиться, как от противной мошки:
— Perfectum assistentes inventus est. Assistentes! Surge, sequere me.
Но я отмахивалась, стараясь не обращать внимания, и перебирала осколки видений: Игорь мне улыбается, Игорь протягивает мне чашу с горячим отваром, Игорь целует, а потом отрывается, улыбается криво и шепчет: «Лёля!».
И снова боль! Она заглушала тонкий зудящий голос на целую мучительную судорогу, скручивающую всё внутри. Длинную, бесконечную, изнуряющую.
А когда отпускала, я снова плакала без слёз, перебирала воспоминания и твердила:
— Игорь, Игорь, что же ты наделал!
— Лёля, вам необходима медицинская помощь. Встаньте, следуйте за мной.
— Иди к Проклятым Богам! — шепнула я, впитывая короткую передышку между приступами, бездарно тратя её на жалость к себе.
И тут же боль новой волной накатывала из глубины, и пальцы, ноги и руки снова скручивались в судороге, заставляя прикусить уже прокушенную губу, скулить и выть сорванным горлом. Всё плыло перед глазами, я чувствовала только прохладу поверхности, на которой лежала. Благодатную приятную прохладу...
А тонкий голосок всё твердил:
— Лёля, вам необходима медицинская помощь. Следуйте за мной!
Не нужна мне помощь. Дайте умереть. И следовать никуда и ни за кем, даже если бы захотела, не смогла – ноги, сведенные судорогой, причиняли другую, не менее изматывающую боль.
— Не называй меня Лёлей… Я запрещаю, слышишь, ты?! Я запрещаю!..
Прикрыла глаза, перевела дыхание. Не хочу больше слышать этого имени.
— Ольга. Меня зовут Ольга...
Опять боль отступила. И вот тогда я заметила на металлическом, блестящем, как меч деда, полу, мелкие дырочки. Усмехнулась — удобно. Вся кровь стекает вниз, просачиваясь через них. Мокрое и горячее расползалось и расползалось по ногам, по штанам амазонки. Что это, если не кровь? Вот для неё и дырочки на полу.
Помню, как толстым одеялом меня окутывало нежелание что-то делать, как равнодушие сковывало тело, и мысли затихали, даря покой. А голос в голове зудел, звал, мешал отдохнуть...
Мешал умереть...
Этот противный голос всё твердил и твердил:
— Ольга, вам нужна медицинская помощь. Пройдите в recuperatio centrum.
— Не могу... — губы едва шевелились.
— Пожелайте переместиться