об увиденных странностях, о предложенных возможностях.
Вообще, ни о чём не задумалась. Я жила без мыслей, без времени, без чувств. Были только самые простые желания.
Я хотела есть — пошла искать еду. В голове рисовалось мясное рагу, чтобы мясо подкопчённое, а овощи разные, многоцветные, в соусе и много пряностей. И до того отчётливо я это почувствовала, что даже запах уловила. А в столовой, в круглом отверстии стены, уже стояло блюдо с едой.
Даже руки задрожали от голода, и слюна наполнила рот, когда я переставляла тарелку на стол. Ещё захотелось вина. Того самого, кислого, из ягод мрека, каким меня угощал когда-то Игорь.
— Ольга, тебе нельзя алкоголь. Пока, — тихо пропищал голосок.
Вот в этот самый момент я впервые оценила странность того, что у меня в голове. Я это хорошо запомнила, потому что ещё мизинцем пошевелила в ухе — может, это вода после ныряния булькает? Но со вздохом смирилась и попросила горячего отвара из листьев тио.
Поев, застыла в задумчивости над посудой. Что я обычно с ней делала? Что-то ведь делала. Там, где меня уже нет (где это, кстати?), приходила горничная и убирала. Здесь я что-то делала с ней сама.
— Отпусти разум, — подсказал голосок.
И я отключила мысли, будто по приказу, впав в привычное уже состояние. Руки сами взяли тарелку с приборами и отнесли в большую нишу в стене и положили на её утопленное дно. А я и не заметила как-то.
— Всё будет чистым, не переживай, Ольга.
И на моих глазах посуда исчезла из ниши. Удивительно!
Огляделась – может, где-то рядом стоит незнакомый маг и посмеивается надо мной, вот так подшучивая? Но вокруг были только белые стены, чуть приглушенный белый же свет и ни единого человека.
Мои шаги глухо отдавались от металлического пола, блестящего, как дедушкин меч, а ноги принесли меня в комнату – большую, совершенно пустую, в ту, в которую выходили знакомые уже коридоры.
А теперь я с ясной головой ходила по этим помещениям и думала — где я? Зачем я здесь? Что со мной произошло? И кто этот невидимый, кто всё время тихонько пищит мне в уши?
Страшно не было, и это было странно: незнакомое место, нет ни окон, ни дверей, полнейшая тишина и ни единого человека. Почему нет страха? Почему мне здесь хорошо, спокойно и даже приятно? Эти почти пустые помещения, свет то яркий, то приглушённый — меня всё это успокаивало, умиротворяло, звало потрогать гладкую поверхность белой стены.
Я обходила раз за разом комнаты, трогала стены, смотрела на светильники под потолком, столы в столовой и улыбалась — хорошо, спокойно.
Обходя комнату, в которой стояла ванна, я заметила зеркало. Было оно раньше или нет, я не могла вспомнить, но сейчас оказалось важным подойти, посмотреть в него.
Огромное, от пола до... не знаю, не до потолка, но выше моего роста.
Подошла. Посмотрела на себя.
Или не на себя?
Да, это была я.
И не я.
Глаза были мои и не мои. Форма, ресницы и брови — мои. А вот взгляд... взгляд старухи, той старой цыганки, что как-то схватила меня за подол, когда мы выходили шумной компанией из очередного кабака.
— Дай монетку, девушка, — сказала старуха. Она сидела прямо на земле, под стеной. — Дай, я погадаю.
Я дёрнула к себе юбку, и чужая рука безвольно отпустила ткань, а я встретила взгляд. Взгляд седой, как и её волосы, и мои пальцы сами полезли в кошель на поясе.
Она улыбнулась, приняв монетку, но глаза её оставались холодными.
— Девушка, ты правильный путь выбрала, только узкий слишком. А тебя ждёт такой же, только шире. Ничего не бойся, иди...
Я дослушать не успела — Игорь грубо дёрнул меня за руку.
— Пошли, Лёля!
И я оторвалась от глаз цвета холодного пепла. Что же она видела на своём веку, эта цыганка, что даже глаза поседели?..
А сейчас из зеркала на меня смотрели такие же выцветшие, похожие на те, пепельные, глаза. Глаза старухи, повидавшей много и так же много испытавшей.
Я стала старухой?!
До этого момента я не задумывалась, как выгляжу, во что одета, и одета ли вообще. А сейчас... На мне была одежда, незнакомая, не моя. От брезгливости меня передёрнуло, и судорожно, с дикой поспешностью я стала срывать с себя полупрозрачную мешком сидящую хламиду, широкую, просторную, будто с чужого плеча.
Оглянувшись на зеркало, я замерла.
Вот она я. Фигура моя, хотя я никогда и не рассматривала себя вот так, в полный рост и без одежды. Но руки и ноги мои, мой зад, мои лопатки — я повернулась к зеркалу спиной, потом опять лицом — и грудь моя, и талия. А синяков нет.
Их не могло не быть!
Игорь бьёт наверняка, всегда туда, куда нужно, не промахиваясь. И боль… Я помню эту недавнюю боль, после которой оказалась здесь. Она не могла пройти бесследно. Но синяков не было.
Сколько я уже здесь?
Снова глянула в зеркало — волосы ещё хранили следы завивки с усиленными магией зельями «Локоны двадцать дней». А делала я её дней за пять до…Так сколько же я здесь?
Меньше двадцати, но больше — я снова попробовала увидеть синяки, – чем… Чем сколько?
— Ты вылечила себя сама, потому следов на теле нет, — услышала я тонкий, ставший привычным монотонный голос.
— Я? Сама себя? — зеркало отразило, как бровь скептически приподнялась.
— Пожелай tunica! — потребовал голосок.
— Туника! — скомандовала я с иронией, и зеркало отразило, как гордо вздёрнулся подбородок.
И вокруг моего голого тела сверкнули белым... доспехи? Сверкнули, собираясь из множества пластин, выстраиваясь в сплошной покров, и исчезли. Но...
Но в зеркале я видела уже не просто себя. Глаза от удивления расширились: я видела всё, что у меня внутри.
Вот сердце, оно мерцает в такт сокращений. Большое, похожее на конфетный кулёк, мешок с острым углом внизу. А вот крупные трубки от него — сосуды. Они мерцают, повторяя ритм сердца. А там что? Похоже на крылья бабочки, состоящие из виноградин, но внутри — пусто. И оно движется. «Pulmo, — подсказывает тонкий голосок, — лёгкие».
А живот? Взгляд метнулся туда, где совсем недавно была новая жизнь, так нужная мне, необходимая. Может?..
Нет...
Новой жизни там не было.
Я хмыкнула, чувствуя, как слёзы медленно наполняют глаза. Долго смотрела туда, где могло