его вылечить».
Учитель собрал старших детей.
Ребята окружили Шраге. Бэрл мыл пол в спальне мальчиков. Он дежурил. Дверь была слегка приоткрыта, обрывки беседы долетали до него. Он подошел к двери и прислушался. Гера открыл дверь.
— Ты зачем здесь стоишь?
— А тебе какое дело?
— Ступай отсюда, — толкнул Гера Бэрла.
— Нет, ты ступай, — толкнул его Бэрл и задел мокрой тряпкой, которую держал в руке. — Глухой композитор! Тоже лезет!
— Ты ворюга! Кто украл галеты? — закричал Гера и ударил Бэрла. Завязалась драка. Шраге вбежал в спальню, глазам его представилась такая картина: Гера — посреди комнаты с синяком под глазом. Бэрл молча стоит в стороне и смотрит в землю.
— Бэрл! — схватился за голову учитель. — Опять что-то вышло?
— Пусть не называет вором! — воскликнул со слезами мальчик и стремительно выскочил из комнаты.
Бэрл не показывался весь день. Он сидел где-то в уголке и плакал. Впервые его оскорбило слово «вор». Оно кольнуло глубоко, в самое сердце. Следовало бы за такое оскорбление зубы выбить, но он не сделал этого, потому что заслужил кличку. Он действительно вор. Пробыл полтора года в детском доме, с таким учителем, как Шраге, и позволил себе украсть. Его надо было бы спустить за это с лестницы.
Бэрл плакал искренне и горько: Он думал о том, что должен сам себя наказать. Он оставит детский дом и никогда больше сюда не вернется, чтобы не смотреть учителю Израилю в глаза. Шраге всегда старался отучить его от воровства. В первые дни, когда Бэрл прибыл сюда, учитель подкладывал ему за обедом лучшие куски, чтобы вытеснить из головы мальчика мысль, будто ему чего-то недостает. А он так отблагодарил учителя! Мальчик глотал слезы, сладкие слезы раскаяния.
Он придумал себе наказание.
Шраге радуется редко. Его круглое лицо всегда серьезно и озабоченно. Но сегодня, за завтраком, сквозь густую пелену забот и грусти на его лице проступила радостная улыбка.
Когда на стол подали консервированное молоко и галеты, Бэрл отказался есть. Дети изумились.
— Бэрл!
— Не хочу.
— Гляди! Молока с галетами не ест!
Учитель Израиль:
— Ну, Бэрл, не дури. Ешь.
— Не хочу.
Тетя Рохл:
— Что с тобой, Бэрл?
— Я не буду есть.
Юдка Грак:
— Бэрл!
— Нет, и конец!
Дети со всех сторон:
— Медведь в лесу издох…
Бэрл решил три недели подряд не пить консервированного молока и не есть галет: он высчитал, что за это время возместит украденное. (Это и было то наказание, которое он для себя придумал.)
Прошло несколько дней, а Бэрл все пьет чай без молока и галет.
Учитель Израиль снова:
— Бэрл, брось глупости, мы тебе прощаем.
Тетя Рохл:
— Бэрл, прошу тебя…
Напрасные уговоры.
Гинда Мурованая:
— Перестань, Бэрл, капризничать, точно барышня.
— Я сказал — нет, значит — нет. Что вы пристали?
Юдка Грак:
— Ты молодчина. Но к чему такое упрямство?
Ничто не помогало. Мальчик свое намерение выполнил.
Шраге, конечно, жаль было, что мальчик недоедает, но зато он понимал, что теперь Бэрл никого не обманывает и даже украдкой не ест. Он еще больше полюбил мальчика за это.
А когда прошли три штрафные недели, то в детдоме уже ни галет, ни молока не было.
Бэрл не переставал думать о Бэйлке.
Наоборот, еще сильнее стало тянуть его к ней с тех пор, как она начала учиться танцевать. Она ему нравилась все больше. Однажды вечером Бэрл, встретив Бэйлку на крыльце, схватил ее за руку.
— Что тебе?
— Я…
— Чего ты хочешь от меня?
— Ты мне нравишься, Бэйлка, — сорвалось с его уст. Он произнес это сердечно и искренне.
— Сумасшедший!.. — расхохоталась девочка.
Она вырвала руку и убежала.
Бэрл остался один. Он хотел было броситься за ней вдогонку и выругать ее, выругать грязными словами. Минуту назад он был растерян и беспомощен, а сейчас его охватила страшная злоба. Было желание догнать Бэйлку и даже ударить. Но он этого не сделал.
РАССКАЗ КУЗНЕЦОВА
В детдом пришли гости — рабочие ткацкой фабрики. Дети сразу же узнали среди них высокого усатого Кузнецова, и один кудрявый паренек даже вскочил ему на спину.
— Хо-хо… — усмехнулся Кузнецов в усы. — Здорово, ребята! Как жизнь молодая?
Старшие мальчики находились в мастерской. Гости зашли к ним.
— Работаете? — сказал Кузнецов. — Молодцы! Так и надо. Кто не работает, тот не ест.
Шраге стоял, в углу и строгал длинную доску. Надо было сделать несколько новых скамеек для детдома.
— Инструменты у вас неважные, — сказал один из рабочих. — Мы вам принесли лучшие. Громов, — окликнул он товарища, — ну-ка, разверни гостинец.
Громов поставил среди комнаты ящик с инструментами. Ребята сразу бросились к ящику и начали вытаскивать оттуда клещи, напильник, кронциркуль, молотки, маленькие тиски, сверла.
— Вот это подарок! — Шраге оживился. — За это стоит поблагодарить.
— Спасибо! — дружно воскликнули дети.
— Пустяки! — ответил Кузнецов. — Не стоит благодарности. Наоборот, вы должны нас выбранить за то, что мы так долго мешкали с инструментами.
Дети смеялись.
— Товарищок, — отозвал Шраге в сторону старичок рабочий с редкой бородкой, — вы у них начальником будете?
— Я заведующий.
— Что же, слушаются они вас?
— Когда как, бывает, что и не совсем, — вмешался Кузнецов, показав белые зубы, но сразу же сообразил, что не следовало этого говорить в присутствии детей. — Ничего, их надо только уметь держать в руках, — поправился он. — А вот в прошлом году у вас, кажется, паренек удрал. Вернулся он?
— Вернулся, — ответил Шраге и указал на Бэрла.
Бэрл обтачивал ключ.
— Это ты в прошлом году удирал? — спросил Кузнецов.
— Я.
— Ну, а теперь снова собираешься?
— Нет, больше не собираюсь.
— А бузить будешь?
— Буду, — рассмеялся Бэрл.
— Ух, ты! — Кузнецов схватил его за подбородок. Он взял у Бэрла из рук ключ. — Надо его взять в тиски. Так лучше будет.
Он привинтил принесенные тиски к столику, притянул ключ, взял напильник в руки и показал, как надо правильно работать. Потом гости обошли спальни.
Учительница Шраге сидела в комнате девочек с младшими детьми и с увлечением рассказывала им сказки Андерсена.
Рабочие постояли немного в стороне, послушали.
— Ну, а об Октябре они знают что-нибудь, эти карапузы?
— Они еще слишком малы.
— Надо, надо, — сказал Кузнецов, — надо им с малых лет рассказывать, за что боролись их отцы и будут бороться они сами.
И Кузнецов собрал вокруг себя детей. Стоя с ними посреди комнаты, он рассказывал, как издевались над ним в былые времена на заводе.
— Когда я был вот таким мальцом, как ты, — указал он на Бэрла пальцем, — отец мой, большой силы человек (бывало, как разозлится, быка мог свалить с ног), да… так