А сколько же осталось участников?..
Я быстро пересчитал противников по головам.
Так, минус мой ассасин. И минус один ветродуй, которого уложили два танцора на периферии. Правда, потом подтянувшиеся на выручку ветродуи успели запинать одного из победителей.
Бобер со своим противником так пока и не справился, и, судя по залитому кровью плечу и отметине на голени, в дуэли пока побеждал не он, хотя пунцовыми и запыхавшимися были оба.
Зато Майка с Берном сияли, как начищенные монетки. Их танцор, хоть и дымился со всех сторон, все еще стоял на ногах, но зато копье со сломанным древком теперь держал Берн! Молодцы!
Итого на арене остались два ветродуя, среди которых был и Валерка, два танцора и четверо наших.
Но все это могло не иметь никакого значения, если бой будет перенесен.
А судья продолжал:
— Волей короля и решением судей бой объявляется приостановленным! Однако же, поскольку никто из горожан не получил неисцелимых увечий, турнир будет продолжен сразу же после решения ряда технических вопросов. Прямо сейчас на арене должны остаться только те из участников, которые способны продолжать сражение. Раненых вынесут во внутренние помещения, после чего начертатели обновят защитный купол. В это время зрители, опасающиеся за свою жизнь и здоровье, могут покинуть трибуны. Также в связи с досадной ситуацией, возникшей из-за смятения судей и повлекшей за собой ранение одного из участников турнира школе ассасинов предлагается заменить пострадавшего воина любым другим, ранее не участвовавшим в дуэли. Просьба всем действующим участникам сражения приблизиться к судейскому столу, чтобы не затруднять работу технического персонала!
Я огорченно вздохнул.
Расклад изменился. Два танцора, два ветродуя и два ассасина. И четверо наших…
Тут Бобер сделал пару шагов к столу — и наших осталось только трое. Потому что он выстелился на песке и как ни ругался, отплевывая попавший в рот песок, так и не смог больше подняться.
Вот черт.
Мы все двинулись к судьям.
И снова прозвенел гонг.
— Внимание, еще одно указание! «Парящий гриф», в конце-то концов, вмешайтесь и уймите атаку своих… созданий! На время объявленной паузы.
Я подошел и молча отцепил одного из своих котов со спины ассасина, заковырявшего нашего Бобра. И с Валерки.
Мой давний приятель посмотрел на меня грустными глазами бассета и проговорил:
— Извини…
Я ничего не ответил. Только кивнул.
По большому счету, извиняться-то было не за что. Ведь король сам разрешил использовать любые приемы и способы, имеющиеся в арсенале школы. Кто сказал, что взаимные договоренности не являются таковыми?
Если бы речь шла о «честной игре», я бы первым обложил их всех вдоль и поперек такими эпитетами, что мне бы сам словарь ненормативной лексики позавидовал!
Но благодаря выданной нам всем лицензии на убийство турнир перестал быть игрой. Король принял решение, которое превратило красочное состязание в упрощенную модель битвы на выживание.
«Упрощенную» — в смысле не обязательно подразумевающую смертельный исход одного из противников.
Но лед прежних традиций уже тронулся в головах участников. И скоро мы все тронемся следом за ним. Когда разговор идет о жизни и смерти, про рыцарство помнят только такие наглухо клюнутые честью персонажи, как наш Графыч.
Себя я к таковым не относил.
Зачем это было сделано, я не понимал. Любопытно, правила изменили только для конкретного турнира, или вообще? Для чего нужно праздник и соревнование превращать в драку до смерти?
Впрочем, после скачек с быками я уже ничему не удивлялся.
Недокоты на моих руках сразу же растеклись и даже заурчали. Тяжелые паразиты.
— Пока есть время, подготовь мысленно парочку хороших конструктов, — шепнула мне Майя. — Котики — это, конечно, очень мило. Но выглядит все теперь так, будто у нас не призыватель, а просто какое-то неспособие! Ты можешь сотворить хоть что-нибудь поприличней?
— Чтобы сделать что-то поприличней, мне нужно сосредоточиться несколько лучше, чем это возможно во время прыжков и парирования, — обиделся я. — Так что как сумел, так и напризывал!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Да не вопрос. Давай мы тебя прикроем на пару-тройку минут в самом начале боя, — предложила девушка. — А ты уж постарайся не осрамиться. Пусть это будет реальная жесть, чтобы они тут все уссались с перепугу!
Берн кашлянул.
— Майя, ты это. Поосторожней установки давай. А то ж он щас такую хрень призовет, что вся столица уписается!
— Ну знаешь, от того, что кто-то облегчился, еще никто не умер, — буркнула в ответ девушка. — Подумаешь, проблема. Главное, чтобы мы победили! Ясно, Даня?
— Да ясно мне, ясно, — проворчал я. — Сделаю.
Значит, пугающее? Стремное до жути?
Я прикрыл глаза, пытаясь мысленно погрузиться в ощущение страха, смешанного с отчаянием. Потому что мне нужно было призвать нечто, вызывающее настоящий хтонический ужас.
Но мой проголодавшийся желудок жалобно заурчал, прогоняя всю сосредоточенность. Калории раннего завтрака были уже истрачены, но я не мог себе позволить думать об этом. Мужественно отбросив голод в сторону, я заставил свою память вспомнить самые жуткие моменты из собственного жизненного опыта, воскрешая в себе пережитые тогда эмоции. У меня получилось. Потом соединил все эти разрозненные эпизоды в одного Франкенштейна. Сосредоточившись на получившемся монстре, я прислушался к глубинному подсознанию, обитающему в той самой тьме, где сейчас пышным цветком полыхал мой источник.
Ну, давай же.
Ты должен всех удивить, Даня!
Подсознание ответило не сразу. Наконец, я увидел вспыхивающие символы. Прямая. Два круга пониже. И еще раз. И еще трижды. Потом вокруг этого художества, чем-то напоминающего недавние рисунки на стенах, только чуть-чуть поприличней, возник большой перечеркнутый круг.
Прямо новый дорожный знак, запрещающий въезд мужикам, ей богу.
Пока я размышлял над конструктом призыва, защитный пузырь снова затянул пространство арены. На трибунах, как мне показалось, осталось примерно столько же людей, сколько и было. От ассасинов вышел новый и свежий боец.
Наконец, призывно ударил гонг, и представителям школ приказали разойтись по разным сторонам арены и приготовиться к возобновлению боя.
В этот момент волнение снова вернулось ко мне. Наверное, из-за груза ответственности. Не мог же я подвести соратников!
Когда все заняли свои места и остановились, выжидающе глядя на судейский стол, гонг прозвенел снова.
Я сбросил с рук своих кошаков. Те с угрожающим «мяу» тут же бросились на противников, которые в свою очередь вспомнили прежние договоренности и всем скопом двинулись на нас.
— Даня, жги!!! — проорал Берн, при этом выпуская во врагов целую стену огня.
Каламбурненько вышло, однако.
Я заставил себя отвести глаза от пугающего марева.
Отставить дергаться! Не думать о битве. Выключить уши, отрубить зрение и погрузить мыслительный процесс в глубины подсознания. Ощути тот ужас, что ты смог воссоздать в своей памяти и… Нет, нельзя думать о жратве! И о Деметре — тоже! Никаких сантиментов, только страх и кровожадность!..
Заготовленный заранее символ вспыхнул, наконец, у меня перед глазами.
Где-то на заднем фоне я слышал, как Майка что-то кричит. Но смысл слов потерялся где-то по пути, ведь мой мозг был сейчас слишком далеко. Или, верней, глубоко.
Линия. Кружочки. Линия. Кружочки. И еще три раза. А потом круг и хрясь! Перечеркивание!
Получи фашист гранату!
От усилий у меня аж звездочки перед глазами закружились и колени предательски дрогнули.
Кажется, я вложил в этот единственный призыв столько энергии, что вряд ли смогу выдавить из себя что-нибудь еще.
Я потер онемевшее лицо руками…
И охнул вместе с трибунами.
Вместо привычного светящегося облачка на песке крутился настоящий туманный смерч. Он был раза в три выше меня, и толщиной обхватов пять — если, конечно, смерч вообще можно измерять обхватами.