Сама не знаю для чего, портретик я переложила промокашкой и вновь занялась письмом. В конце рядом с подписью начертала знак темной магии, чтобы торговец не вздумал вместо магической мастерской предложить какую-нибудь… лопату. Ответ пришел неожиданно скоро. До самого вечера мы вели оживленную переписку, и в конце в столицу отправился опечатанный чек, который обналичивался только после завершения работы.
Переодевшись в свежее платье и вернув прическе приличный вид, я спустилась в общую столовую. Повернула за угол и немедленно увидела Калеба с Люсиль, о чем-то щебечущих возле гипсового бюста Парнаса. Дедом же туда поставленного и бережно заколдованного от пыли. От того, как близко они стояли, склоняли головы, шевелили губами, словно вот-вот собирались поцеловаться, в груди вновь зажегся горячий комок, и всколыхнулось нехорошее чувство. В жизни не подумала бы, что гадский приворот подействует с такой скоростью!
— Тебя это бесит? — вдруг раздался за спиной ехидный голос Эбигейл.
Я обернулась. Она стояла в двух шагах, скрестив руки на груди.
— А тебя?
Молчание было тяжелым и холодным. Эбби отчаянно пыталась проглотить досаду, но та глотаться наотрез не хотела. Отражалась в лице и глазах, заставляла поджимать узкие губы.
— Эбби, что за серьезное выражение? — деланно хохотнула я. — Ты меня, право слово, пугаешь. Я же просто пошутила.
— Вот как? — Она дернула уголком рта. — Я все хотела сказать тебе, Энни, но удобного случая не представлялось. Тебе следует быть скромнее. От тебя слишком много шума.
— Подарить затычки в уши? — с милой улыбкой предложила я.
— Прости, что ты сказала? — опешила она.
— Ой, не извиняйся, — махнула рукой. — Вижу, ты уже в них.
Эбби не сразу нашлась чем ответить, поэтому незамысловато попыталась пригрозить:
— Энни, кажется, за девять лет ты подзабыла, но я напомню. Жизнь в нашем замке перестает быть комфортной в один момент.
— Человека кладут на матрац с колючками и заставляют мыться в ледяной воде? — вежливо уточнила я.
— Не знаю. — Она подошла и разгладила на моем плече несуществующую складочку, ткань затрещала от искр, запахло паленой материей. — Иногда нам тоже очень нравится шутить.
— Эбби, мне не хочется мериться, кто из нас двоих больше ведьма, пойдем в столовую, а то тетка Мириам опять поднимет скандал, — предложила я. — Кстати, ты испортила маникюр.
Она наконец заметила, что от прикосновения к моему платью на ногтях растрескался и облупился красный лак.
Я отмаршировала в сторону столовой и все-таки на ходу отправила в дедовскую статую заклятье. Гипсовый Парнас зашатался, как припадочный. Не знаю, устоял ли, но Люси испуганно взвизгнула. Судя по тому, что ни грохота, ни ругательств не донеслось, мой жених героическим усилием не позволил башке любимого попечителя свалиться с постамента и расколоться надвое.
— А где Люсиль? — набросилась на меня тетка Мириам, стоящая на страже в дверях столовой. Перчатки она больше не носила, но на руках оставался красноватый колер.
— С моим женихом, — мстительно бросила я.
Однако слово «жених» тетушку совершенно не смутило. Она не попыталась скрыть радости в голосе хотя бы из паршивой жалости к невесте:
— Неужели?
Уверена, мысленно Мириам уже выбирала для дочери свадебное платье. Помеха в виде какой-то там договорной невесты ее не волновала.
Ужин прошел отвратительно. Калеб и Люсиль не появились. До конца семейного измывательства я не досидела и вернулась в гостевую башню ещё на закусках. Все равно есть совершенно не хотелось.
А потом пришла бессонница. Я крутилась в кровати, лежала на одном краю и на другом, перевернулась головой в изножье. Ничего! Дремы не предвиделось. От отчаянья зажгла лампу и взялась за роман, присланный Холтом. Спустя четыре часа и почти три десятка откровенных сцен, захотелось есть. Страшно. Как одержимой демоном чревоугодия!
Поплотнее запахнув халат, я спустилась в кухню. Большое помещение окутывала темнота, чисто вычищенный очаг пустовал. На крюках висели всевозможные сковородки, на открытых полках стояли чаны и кастрюли. Воздух пах чем-то подгоревшим, а в тишине кто-то тихо шуршал. Нахмурившись, я последовала к источнику подозрительных шорохов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Дверь в кладовую была приоткрыла, из щели пробивалась полоска бледного, полупрозрачного света. Такое тревожное мерцание обычно отбрасывали магические чудовища. Внутренне приготовившись увидеть какую-нибудь зубастую, прожорливую страшилку, я толкнула дверь. В тусклом свете голубоватого магического шара Летисия в ночной сорочке до пят стояла возле раскрытого холодильного сундука и держала в руках по завернутому трубочкой тонкому блинчику.
Некоторое время ошарашенные нежданной встречей посреди ночи мы молчали.
— Блинчик будешь? — промычала тетушка, протягивая мне одну трубочку из кружевного блина.
— А острый соус остался? — спросила я, приближаясь к холодильному сундуку, по размеру в пару раз больше любого дорожного. Еда в нем лежала в отдельных ящичках.
— Вообще-то, я никогда не ем по ночам, просто сегодня бессонница замучила. Думаю, что я пытаюсь на пустой желудок не заснуть. Это только в лечебных целях, чтобы завтра желудок не тянуло и не пришлось принимать эликсиры, — вдруг принялась оправдываться тетушка, следя за тем, как я перебираю в деревянных ячейках баночки с соусами, покрытые бумагой и перевязанные бечевкой на горловине.
— Не переживайте, тетушка Летти, — улыбнулась я. — Можете есть что угодно и сколько угодно. Уверена по ночам боги диеты крепко спят и ничего не видят.
В середине ночи мы с тетушкой наелись не хуже Боуза во время романтической катастрофы на пятерых. На утро я поняла, почему умные люди не советовали ложиться спать на полный желудок. Мне приснился самый горячий и откровенный сон за всю мою сознательную жизнь. С Калебом в главной роли. Начиналось все, как накануне, в комнате, залитой лунном светом, только на женихе уже не было одежды. А закончилось, как в любовном романе, присланном Холтом, но гораздо откровеннее.
Проснулась ранним утром, когда солнце только-только прогоняло предрассветные сумерки. Дыхание сбилось, горло саднило, халат и ночная сорочка… Ни того, ни другого не было. Куда делся халат не нашла, но ночная сорочка свисала со стенного светильника. Видимо, я срывала покровы и расшвыривала, куда придется. Получилось, прямо сказать, выразительно.
Но хуже все было сердцу: оно стучало, как бешеное. Двести ударов в минуту, не меньше. Совершенно несовместимо с жизнью! Кажется, я не умерла во сне по единственной причине: от эротических снов ещё никто не издыхал и мне не стать первой.
— Святой демон, ты ли это? — отшатнулась я от зеркала, когда сумела заставить себя подняться с перевернутой кровати.
Из отражения на меня смотрела бледная девица с лихорадочно блестящими глазами и пунцовыми, словно зацелованными губами. Выглядела она ужасно унылой, как серое утро за окном.
— Все! Заканчиваю с чтением откровенных романов! — пообещала я этой странной девице.
О чем, приведя себя в порядок, немедленно написала в записке Холту и отправила вместе с богомерзкой книжкой. Ответ пришел с такой скоростью, словно лучший друг держал почтовую шкатулку под мышкой.
«Тебе приснился жгучий сон?» — Кажется, его ехидный смех можно было услышать через семь королевств, что нас разделяли.
«Нет!» — сухо ответила я.
«Расскажи!» — потребовал он и, не дождавшись ответа, добавил: — «С подробностями!»
Не успела я превратить записку в пепел, сорвав раздражение на безвинной бумаге, как кристалл на крышке почтовой шкатулки вновь замерцал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
«Раз светлые заразили тебя добропорядочностью, и ты больше не читаешь интересных книг, то держи…» — написал Холт в небрежно брошенном сверху томика листочке. Он прислал мне свод правил поведения послушниц в монастыре для чародеек.
«Холт Реграм, ты кретин!» — даже не стала я делать вид, что не обиделась.
Вообще, чувство юмора лучшего друга мне импонировало, но сегодня хотелось его проклясть через расстояние в семь королевств каким-нибудь противным заклятьем несварения.