А потому, что я вообще себя не вижу. Вместо этого вижу мелкие тени Малики и биби, баба Калана, биби Калан и халы Фарзаны. Мелкие тени, которые рождают множество вопросов и всего одно требование: вернись в Самнер.
В голове словно стучит барабан, и я не могу выключить его по ночам. «Вернись, вернись, вернись».
Вздыхаю. Сегодня я туда не пойду. Встаю на ноги, пошатываясь. Сегодня я должна быть здесь. Выяснить, далеко ли падар уклонился от курса. И так как я не хочу волновать Айшу, нацепляю на лицо фальшивую улыбку, хотя на самом деле давно забыла, что это такое – радоваться. Делаю снимок и провожу время в групповом чате моих двоюродных братьев и сестер.
Сара: Семья Рахмат, фотки с праздника
Маттин: На вид неплохо
Амина: Это что, мое платье?
Айша: Палец вверх
Аман: Хахаха как тебя бомбанула чья-то фотка
– Меня что, обманывают глаза? – Навстречу плывет моя двоюродная сестра Эман под руку с Махой. – Или я вижу привидение?
– Если учесть, что в разгар лета она совсем не загорела, версия вполне правдоподобная, – смеется Маха, обнимая меня.
Моих рук хватило бы, чтобы дважды обхватить ее тоненькую фигурку. Хотя я по американским меркам не такая уж высокая, девочки со стороны отца все как одна миниатюрные – кодовое обозначение очень, очень маленького роста.
– Была у мамы, – пожимаю я плечами. – Сами знаете, каково это.
С лица Эман не сходит приветливое выражение, но в глазах мелькает неуверенность.
– Впрочем, я рада, что ты здесь. Мы по тебе очень скучали.
– Да. И, может быть, после сегодняшних новостей появится повод видеться с тобой почаще.
Под светом гирлянд, падающим сквозь кроны деревьев, застываю на месте.
– Каких новостей?
Эман и Маха смущенно переглядываются.
– Ты же знаешь, зачем мы сегодня собрались, правда? – спрашивает Эман.
– В честь Дня независимости.
Эман приближается ко мне на шаг.
– Ты правда не знаешь? – шепчет мне на ухо.
– Видимо, нет. – Отвечаю ей самым непроницаемым взглядом. – А что такого знаете вы?
– Я…
Позади нас гремят взрывы. Старший брат падара запустил несколько праздничных фейерверков. Вся семья Рахмат, все восемь человек, радостно вскрикивают и хлопают в ладоши. Музыка нарастает и ревет уже на весь дом. Мы с Эман смущенно переглядываемся. У входа на задний двор зажигают бенгальские огни. Все выстраиваются в две шеренги, соединив руки в арку.
– Что тут происходит?..
Немногочисленная семья отца всегда терялась на фоне широко разросшегося клана моей мамы, однако их отличала та же тяга к секретности. В этот миг они походили на армию, выстроившуюся против меня.
Щебет моей тетушки переплетается с грохотом музыки. Под эту какофонию, раздающуюся с заднего двора, появляются двое – падар и какая-то женщина в длинном голубом платье.
Я вижу, как она держит падара за руку, и для меня наступает тишина. Мир плывет. Потом он целует ее в щеку, и все возвращается – звуки, краски, все.
Пальцы вцепляются в браслет, крутят и крутят его. Пытаюсь перевести дыхание, не упасть в обморок. Упрямо считаю – только это и держит меня на плаву.
Один, два, три…
Мы – мадар, падар и я – летим во Францию. Самолет готов к взлету. Мадар опускает голову на плечо падара, они держатся за руки, переплетя пальцы. Он целует ее волосы. Мы счастливы.
Четыре, пять, шесть…
Мы с мадар стоим в Самнере. Она кричит, падает на колени, роняет бумаги о разводе, они рассыпаются. Она смотрит на обручальное кольцо, которое теперь придется снять.
Семь, восемь…
– Нет, – шепчу я и падаю наземь, внезапно перестав чувствовать ноги. Передо мной безжалостно разбиваются вдребезги все воспоминания о том, какой была моя семья. – Нет, это должно быть не так. – Бумаги всегда можно сжечь, слова всегда можно отбросить, забыть, простить. Но это?
– Сара! – слышатся где-то неподалеку взволнованные крики Эман и Махи. Они пытаются меня поднять, но я их почти не чувствую. Я вообще почти ничего не вижу.
И когда мои глаза наполняются слезами и сквозь их пелену проступает сияющее лицо падара – он протягивает мне руку, призывая встать рядом с ними, – я вдруг все понимаю. Вырываюсь из рук двоюродных сестер и впиваюсь пылающим взглядом в улыбающееся лицо падара.
Посылаю в наш групповой чат сигнал SOS. Никакой счет меня здесь не удержит.
Глава 20
То ли было это, то ли не было. Жили-были мальчик и девочка. Разделенные временем, войной и океаном. Но, вопреки препятствиям, они нашли друг друга в маленьком пригороде на Лонг-Айленде. Судьба явилась к ним в облике дочери.
Им было суждено жить счастливо вместе, втроем. Им было суждено воплотить американскую мечту, начать новую жизнь вдали от трудностей и боев. Но, вероятно, дочь напрасно верила в покой и предназначение, если над ними мрачной тенью нависала война. Всегда.
Моя Фариба-амма спешит ко мне, помогает встать на ноги.
– Полно, полно, не надо устраивать сцену, – ласково говорит она и приглаживает мне волосы.
Ее слова взрывают во мне глубоко скрытую бомбу. Чувствую, как скрипят, просыпаясь от спячки, мои боевые доспехи. Они со щелчком застегиваются на мне и выпускают фонтан накопившейся ярости.
– Но кто-то же должен ее устроить, – ору я.
Кто-то включает музыку еще громче. Классика. Откидываю тетину руку. Слышу, как дружно ахают Эман и Маха.
Эман, старшая из двоюродных сестер в нашей крохотной семье, берет на себя привычную роль миротворца.
– Я понимаю твои чувства, но давай потерпим хотя бы один вечер. Поговорим об этом позже. – Она лучится теплом, подталкивает меня в плечо. А остальная семья радостно встречает новую женщину. От бесконечных «поздравляем» и «приятно наконец-то познакомиться» меня тошнит.
– Это что, шутка? О чем тут говорить? – кричу я, вскидывая руки. – Когда? Когда мне будет сорок лет? Разве мы выросли не в одной семье? – С моих губ срывается смех, и я вижу, что в осанке Эман сквозит неуверенность.
– Biz qitaylig na’aram bolmasin bizdan[1], – говорит Маха Эман.
– Khai salom aytip kegan qitaylig[2], – парирует Эман.
И сейчас, в этот миг, я остро ощущаю стену отчуждения, отделяющую меня от родственников с отцовской стороны. Хотя у нас у всех смешанная кровь – мы не чистые узбеки и не чистые афганцы, – естественно, в нашем доме преобладают язык и обычаи моей матери. Маха и Эман знают это. Они знают, что по-узбекски я еле-еле могу связать пару слов, что этот язык выветрился из моей ДНК, однако это не помешало им перейти на свой родной язык.
Глядя на их идеально правильные лица, на идеально выверенную реакцию, на идеальное благовоспитанное спокойствие, я чувствую себя как рыба, вытащенная из воды.
– Мне здесь не место. – Смотрю на этих людей, и они мне кажутся скорее незнакомцами, чем кровной родней. – Я не… – Гнев ускользает, и я стараюсь ухватиться за что угодно, лишь бы сильнее раздуть пламя.
– Фариба-апа, Маха-джон, Эман-джон, Bize tana qoyasalarma[3], – слышится холодный голос падара. – Gapim bor qizimga[4].
Женщины кивают и уходят, мы с падаром одни в центре урагана.
– Ты же знаешь, мне не нравится, когда ты при мне переходишь на другой язык, – бормочу я, копаясь в телефоне. Не хватает сил взглянуть на отца. – По-твоему, мне от этого станет лучше?
– Сара, ты давно знала, что в моей жизни появился новый человек. Я пытался объяснить тебе, но ты не отвечала на звонки, и ты сама знаешь, как твоя мать относится к текстовым сообщениям. Это никакой не сюрприз, и я думал, ты все поймешь из нашего разговора. – Падар опять раздраженно вздыхает. – Хотя бы подойди поздороваться. Я тебя так не воспитывал.