Девочка жила мечтой о цветах в волосах.
Но потом чья-то рука сорвала эти цветы один за одним, оставив в разбитых отражениях горькую правду. И, глядя на нее, девочка кричала: «Как я смогу понять любовь, если любовь меня не понимает?»
– Почему ты не можешь показать мне то, что я хочу увидеть? – кричу я пустым коридорам Самнера. Дом, полностью перестроенный, словно стал больше. Внутри него вся планировка изменена, стены раздвинуты, и он кажется раздетым и беззащитным. Захлебываясь в мучениях, бросаю по лестнице в подвал один ботинок, потом другой. – Надоели мне твои игры! Покажи мне, и покончим с этим!
Опускаюсь на колени, хватаюсь за живот, пытаясь выкинуть из головы слова Сэма, забыть это гадкое чувство, когда кажется, будто невидимая рука хочет вычеркнуть меня из историй падара и биби. Хочется смыть и стереть это чувство с собственного тела.
Я рыдаю в величественной гостиной с разбитыми зеркалами вдоль стен.
Громко, тяжело, хватая воздух ртом.
– Почему вы тоже хотите меня оставить здесь одну? – Насквозь промокшие волосы и платье прилипают к телу, я прячу лицо в ладонях. Шепчу свой вопрос в пустые залы, мечтая, чтобы стены превратились в туманную дымку, чтобы кто-нибудь услышал меня и отпустил.
– Ответ прост, джанем, – шепчет за спиной знакомый голос.
Я вздрагиваю и оборачиваюсь. Позади меня тихо стоит биби-воспоминание – та, что явилась в первый день. Чуть поодаль из-за новеньких перил выглядывает Малика. Она хочет подойти ближе, но биби-воспоминание поднимает руку.
– Вы… вы здесь. – При виде них мысли путаются и разлетаются. – Я думала, вы уже не вернетесь.
Юная и красивая, биби-воспоминание спускается по лестнице и успокаивает мои дрожащие руки. Держит меня за дергающиеся пальцы. Я вся сжимаюсь, ожидая новой порции холода. Но в руках расцветает тепло. В пальцы возвращается ощущение, забытое много недель назад.
– Красивая девочка не должна так плакать. – Мелодичный акцент биби словно бальзам для моих ушей. Она вытирает слезы с моего носа.
– Все не так, как надо. – Я впитываю ее образ и капля за каплей вливаю в нее картины этого кошмарного вечера. – И я не могу это прекратить. Не могу ничего изменить.
– Кое-что ты можешь. – Биби широко улыбается, ее пальцы по-прежнему согревают меня. Она проводит руками над моим виском, и я опять чуть не разражаюсь рыданиями. Я успела забыть, как было хорошо, когда биби была здорова. – Ты и сама знаешь, – шепчет она мне в волосы, и я падаю в ее объятия.
– Что ты хочешь сказать?
Биби держит в прозрачных руках мой браслет. Когда она успела снять его? Она вертит и вертит потертые бусины, и между ее бровей пролегает складка, словно она чувствует каждую тревожную мысль.
– В нем так много тяжести. – Она вкладывает браслет мне в ладонь и тихо сжимает ее. – Зачем носить его, если можно оставить здесь?
– Потому что я боюсь, – признаюсь я.
Она смеется.
– Чего? Того, что уже случилось? Здесь ничто не может причинить тебе вред. Но будешь держать это бремя вот тут, – она кивком указывает мне на грудь, – и оно поглотит тебя, если не дашь ему выхода.
Я опускаю глаза на бусины. Все они окрашены в разные оттенки голубого – моего любимого цвета, – и на каждой вручную нарисована деталь доспехов.
– Откуда ты знаешь, что все полу…
Она исчезла.
Сжимаюсь в комочек и дрожащими руками наконец снимаю браслет. Он со стуком падает на пол. Над коленями клубится дым, он кружится и кружится, пока не окутывает меня плотным серо-голубым облаком. Дым жжет глаза, но я не закрываю их, потому что если моргну – вдруг что-нибудь останется незамеченным.
А когда дым рассеивается, обнаруживаю, что я в доме у Сэма. В панике вскакиваю. На диванах в стиле лего – блестящая мишура и коробки с елочными игрушками. В их семье есть такая традиция – накануне Нового года убирать рождественскую елку. Символический смысл понятен – пусть старое уходит, открывая дорогу новому.
В гостиной тихо потрескивает камин. Родители Сэма со смехом и шутками снимают с верхушки елки звезду, а сами слушают по телевизору обратный отсчет времени до Нового года. Я в своем жалком виде стою посреди гостиной, но они меня, кажется, не замечают.
– Мама! Ты еще не сняла лампочки с крыльца? – С верхней площадки лестницы выглядывает перепуганное лицо Сэма. Он мчится вниз, прыгая через ступеньки, и сжимает что-то в кулаке.
– Ты мне всего двадцать минут назад сказал не трогать там твою хитроумную конструкцию, – с притворным огорчением говорит мама и подмигивает мужу. – Как приоделся-то! Красавчик, глаз не отвести!
– Д-дело не в этом. – Сэм краснеет, как помидор. – Это всего лишь дружеский жест…
– Сэм, мы просто шутим. – У отца Сэма вокруг глаз веселые морщинки. – У нас полно дел тут. Если что-то понадобится, кричи громче.
– Ладно. Хорошо. – Сэм глубоко вздыхает и приглаживает рубашку. Она заправлена в джинсы, и я ловлю себя на том, что не помню, как он выглядел в тот вечер, полтора года назад.
А это именно тот самый вечер.
Только в тот раз я не была дома у Сэма.
Иду за Сэмом. Он направляется в кухню. Крутит в руках браслет, крепко сжимает его и говорит:
– Я знаю, в этом году было много плохого, и знаю, что ты не любишь подарки, но ты мне сделала подарок, который я… Нет, Сэм, ужасно. Ей это не понравится. – Он со вздохом прислоняется к кухонному острову, стучит согнутыми пальцами по лбу. – Сара, ты права. Я никогда не пойму, что у тебя на душе, но, как твой лучший друг, могу сказать, что ты – самый сильный человек, которого я знаю. И что бы ни произошло между твоими родителями, не хочу, чтобы ты думала, будто тебе некуда пойти. Ты…
Я застываю как громом пораженная. А он неуверенно кусает губы и смотрит на браслет, крутит каждую бусинку с нарисованной деталью доспехов.
– Шлем – чтобы защитить твою решительность, – бормочет он. – А кираса – чтобы защитить твое сердце. Чтобы ты никогда не теряла надежды на лучший исход.
Он выходит в патио и открывает дверь. Я иду следом, не желая терять его из виду. Ступаю босыми ногами на хрустящую землю патио, и в лицо, как стена, ударяет запах снега и чудес. Запах надежды и новых начинаний. Сэм оборачивается. Его озаряют бесчисленные гирлянды лампочек, которые он натянул по всему двору, превратив патио в башню света, будто укутанную в кокон от остального мира.
Словно клетка сияющих доспехов, созданная специально для меня.
Я стою в сердце этого кокона, и весь мир исчезает.
Стою перед Сэмом – таким, каким он был давным-давно, так давно, что я даже забыла о его существовании.
Память возвращается обрывками. Вспоминаю наши планы, традицию, рожденную беспрерывными ссорами моих родителей. Я намеревалась прийти к нему встречать Новый год, как приходила уже три года подряд. Но той ночью ссора мадар и падара получилась совсем иной.
Она зашла слишком далеко, и это стало началом конца. Разбитое стекло. Кровь на порезанных руках падара. Следы на шее мадар. Мои крики и плач. Я нарушила единственное обещание, которое давала родителям, – что бы ни случилось, не вызывать полицию.
Но я вызвала. А когда у дома замигали красные и синие огни, сбежала.
Убежала очень, очень далеко, потому что, наверное, в глубине души знала, к чему это приведет.
Тот звонок.
Та ночь.
– Это я во всем виновата, – шепчу я Сэму. – Если бы я не позвонила, может быть, мадар и падар до сих пор были бы вместе. Если бы я не проявила слабость, если бы держала заданный курс.
– Сара, ты все сделала правильно. – Сэм наклоняет голову набок. Его светло-русые волосы падают на лоб. Это было еще до того, как он их состриг. – Если бы я увидел то же самое, что и ты, то поступил бы точно так же.
– Их развод – моя вина. И наша погубленная дружба – тоже моих рук дело. Во всем виновата только я. – Делаю шаг навстречу свету. – Неужели сам не видишь?
– Ты о чем? Между нами не случилось ничего плохого. – Сэм смущенно впускает меня в дом. Если его и тревожит моя промокшая одежда и загубленный макияж, он не подает вида. – А вообще, – он глубоко вздыхает, жмурится и протягивает руку, – ты как раз вовремя. У меня для тебя сюрприз.