на самом деле, появился из-за щитов, огораживающих скульптуры. Вартуша, не размениваясь на любезности, спросила в лоб:
– Что такое УСБ?
Мохито ответил:
– Управление Собственной Безопасности.
И только после того, как подобрал упавший персик, спохватился:
– А почему ты спрашиваешь?
Вероника бы повела разговор правильно: пошутила, пококетничала и получила интересующую ее информацию на блюдечке с золотой каемочкой. Вартуше до нее было как до луны, поэтому она призналась в подслушивании и потребовала ответа на вопросы:
– В чем тебя обвиняют? Что это за документы, о которых говорил Светозар? И при чем тут Борислав?
Мохито уперся и отказался отвечать. Велел помалкивать – «Светозар лучше знает, что делать, любая оговорка может ему помешать» – и перевел беседу на приближающиеся Зажинки.
По традиции в этот день к алтарям Хлебодарной приносили связки пшеничных, овсяных и ржаных колосков, и маленькое круглое печенье, покрытое лимонной глазурью – во славу солнца, которое должно было отогнать грозы от грядущей жатвы. Праздник долгое время был в забвении: человеческая церковь не поощряла ни празднование летнего равноденствия, ни Зажинки, искореняя языческие ритуалы, а паства Камула перестала жечь костры на общинной площади и выбрасывать в воду головешки, чтобы уберечь деревни и поля от пожаров – возложили охрану жилищ на огнеборцев. Да и Хлебодарной мало что доставалось – жизнь в городах разобщила, обычай ставить опару и месить тесто под утренние песни ушел в прошлое. Даже в деревнях перестали накрывать столы, резать караваи, раскладывая ломти на блюдах, угощая соседей и путников, позволяя брать, сколько душе угодно. Оборотни ждали августа, Сретения, недельного поста и щедрого разговения в День Преломления Хлеба – сейчас, когда праздник закреплял очередную годовщину мирного договора, его отмечали с размахом.
Зажинки начали возрождать как фольклорный фестиваль. Собрали пригоршню разных традиций, притянули Иоганна-Колоска и Росицу-Травницу, вспомнили плывущие по воде венки, костры, озарявшие летние ночи. В городах, на площадях и возле храмов, ставили «хлебные деревца», поощряя пекарей соревноваться и увешивать их калачами. Открывались летние ярмарки. Павильоны и прилавки украшали искусственными и живыми подсолнухами, початками кукурузы, плели чучела из соломы, заманивая в них Демона Снопа. На ярмарках продавали овощи и фрукты, мед, свежие и сушеные лекарственные травы. Где-то Зажинки ограничивались двухдневным празднеством, где-то, как в Ключевых Водах, торговые ряды на набережной строили на совесть, разделяя плетеными заборами, и убирали только осенью, после Дня Урожая.
Вартуша призналась Мохито, что никогда не пекла круглые печенья с лимонной глазурью. Дома, на севере, не чтили ни Иоганна-Колоска, ни Росицу-Травницу. И Хлебодарной мало внимания уделяли. Договор Сретения был для медведей чем-то далеким, День Преломления Хлеба праздновали формально – могли отнести кексы к алтарю, а могли и не отнести. У поларов властвовал Феофан-Рыбник. Белый медведь, принятый в свиту Камула, ныряльщик, охранитель лунок для подледной охоты. Он не запятнал себя кровью в Сретение, поэтому ни гризли, ни полары не считали себя обязанными держать пост. И мед к алтарям Хлебодарной не носили – не занимались пчеловодством. И выпечкой Феофана не баловали.
– Помню я это все, – кивнул Мохито. – Мать только раз февральских рыбок напекла для Феофана, обычно вяленую треску к алтарю клали, на том и заканчивалось. Здесь не так. Здесь солнце жарче, а празднуют щедрее. С июля начинают, в ноябре заканчивают, потом короткий перерыв и уже Йоль, поворот Колеса Года, и снова праздник.
– Тебе здесь нравится? – осмелилась спросить Вартуша. Вроде бы, глупо звучало: не нравилось бы – уехал. Но ей хотелось сравнить свои впечатления с тем, кто помнил тусклую северную жизнь.
– Иногда очень жарко, – вздохнул Мохито. – Хочется спрятаться в глубокий погреб и залечь в спячку среди лета. И по службе загрузка выше – постоянные проверки на взрывные устройства, патрулирование, заминированные машины, террористы-смертники. Но лучше чем в столице. Я тут прижился, ни домой, ни в столицу не хочу.
Он наклонился к Тише:
– Пойдем на ярмарку?
Тот бросил ветку с абрикосами, забрал у Мохито персик, и неожиданно четко ответил:
– Да.
– Вот и договорились.
Тиша ответил, а Вартуша от счастья онемела. Она постоянно повторяла простые слова, хотела услышать: «Нет» или «Да», но ребенок всегда молчал.
Ошеломленная Вартуша отвела Тишу домой – она постепенно привыкала к мысли, что живет в этой квартире по праву – приготовила ужин, закинула стирку в машинку и наметила розочки и виноградные листья на ватмане. Лоза обвивала надпись «С днем рождения, Гвидон!», несла на себе плоды и бутоны, а внизу, под местом для портрета, смыкалась с букетом из ромашек и маков.
На следующий день она предъявила набросок подразделению, искупалась в море похвалы, отказалась от банки бузинного пива и блинчиков, и впервые задумалась над проблемой – как оградить Тишу от повторения той лексики, которую Гвидоновы волки произносят в качестве междометий, а Светозар употребляет вместо вводных слов?
Шли дни, июльское солнце поддавало жару, ветви деревьев гнулись под тяжестью фруктов. Плакат на день рождения лежал в кабинете-кладовке – Гвидоновы волки собирались забрать его прямо перед празднеством, после дежурства на Зажинки. Светозар принял дознавателя из УСБ, вызывал к нему и Зорьяна, и Мохито, но Вартуше не удалось подслушать ни одного звука – всех, кто был на этаже, выдворили на улицу.
Ни Зорьян, ни Мохито не выглядели опечаленными. Заступали на суточные дежурства, отсыпались, подъедали выпечку с подоконника Вартуши: она приспособилась печь противень ватрушек утром, и противень – вечером. Гладили плюшевого медведя, требовали список продуктов, которые надо купить, приносили рецепты кексов и печенья с лимонной глазурью от жены Цветана и мачехи Йонаша.
Вартуша освоилась в части. Привыкла выделять долю ватрушек лису Христофору и волку Живомиру, болтала с человеком-бухгалтером, иногда усаживала Тишу в вертолет или на борт бронеавтомобиля – убедившись, что техника не стронется с места. Мысли о возможном злословии она успешно прогоняла прочь, даже шею в плечи уже не втягивала, когда слышала, как волки в отдалении хохочут. А выходить за пределы изученного мирка пока побаивалась. Ей хватало походов в ближайший магазин, а Тише – домашних развлечений: мяч, жираф, кубики, конструктор из ярких пластмассовых деталей, мягкие игрушки, карандаши, альбомы и соленое тесто для лепки. На хуторе ничего подобного не было, а тут свалилось настоящее богатство.
Мохито в перерывах между дежурствами обустроил детский уголок. Выполол часть дикого винограда и бурьян, повесил качели, постелил пенопластовый коврик и накрыл его покрывалом. Отмыл лавочку, прикрепил к ней три связки воздушных шариков, и вкопал ножки стола, чтобы тот не шатался, когда на него кладут локти. В старой ванне, которую рабочие вынесли из квартиры Вартуши, теперь был устроен бассейн для пластмассовых уток и рыбок. Мохито придирчиво проверял воду, вылавливал мусор, а по мере надобности таскал ведра со второго этажа,