Глава 8, в которой действие принимает неожиданный поворот
Ничего не поняла. Что произошло, и как так получилось? Только что я стояла на пороге директорского шкафа, с яростью глядя на покрытый короткой щетиной затылок и выискивая взглядом орудие мести, чтобы и приложить хорошенько, и при этом не насмерть, а уже в следующий миг мир взрывается. Я почти слепну от нестерпимо яркого всполоха, но успеваю заметить, как Диметриуш, снесённый огненной волной, падает на пол, вижу, как вскакивает с места дядя Вася и, страшно выпучив глаза, кричит что-то явно ругательное, слышу, как потрескивают, сворачиваясь от температуры, мои волосы, чувствую запах гари…
А уже в следующее мгновение Василий Иванович трясёт меня, как грушу и причитает:
— Мария! Маша! Бестолочь ты такая, ты что творишь?
От обиды захотелось плакать. Что я творю? Я? Я же вообще ничего сделать не успела!
— Видишь меня? — директор щёлкнул пальцами перед моим носом, а мне этот звук показался настолько оглушительным, что я ойкнула и прижала руки к ушам.
— Твою же мать, — прошептал дядя Вася. — Что ж теперь делать?
Вместо ответа я громко чихнула и немедленно застонала от боли: если от щелчка у меня заболели барабанные перепонки, то от чиха едва не взорвалась голова.
— Зеркальный эффект, — выдохнул директор, глядя на мои страдания, и добавил как-то уж совсем неадекватно:
— Чтоб я сдох.
Я не вполне понимала, что он бормочет… Хотя кому я вру!! Я не понимала вообще ничего. Кроме того, что у меня болит голова, мне страшно, холодно и…
— Дядя Вася, а почему я мокрая-то? — спросила простуженным голосом и покосилась на лежавшего на полу Диметриуша. От мужчины поднимался пар, и вообще, выглядел он как человек, случайно уцелевший после ядерной войны. Лысый, подкопчённый и тоже совершенно мокрый. А ещё в кабинете почему-то пахло жасмином и грозой. Я громко принюхалась, а Василий Иванович, словно извиняясь, развёл руками:
— Уж извини, вас двое, а я один. Что ты хотела, чтобы я сделал? Позвал кого-нибудь на помощь? Не смотри так, пришлось использовать то, что под руку подвернулось, — глянул хмуро, перевёл взгляд на Димона, кивнул каким-то своим мыслям и произнёс:
— Значит так. Мы никому ничего не скажем. Ничего не было…
Я открыла было рот, чтобы сообщить, что всё это, конечно, хорошо. Ну, то, что мы никому ничего не скажем. Однако можно на этот счёт просветить, хотя бы меня? Как непосредственного участника событий или просто в качестве исключения? Но дядя Вася тряхнул лохматой головой и застонал так громко, что я испугалась, как бы Зоечка в приёмной не подумала о нас чего неприличного:
— Чёрт, а если он догадается? — кивок на Димона и взгляд такой, словно добрейший Чапай планирует безжалостное убийство. — Будем надеяться, что твой парень, — вот это вот «твой парень» дядя Вася произнёс таким голосом, что у меня от стыда уши загорелись, — не очень хорошо пользуется головой и имеет привычку верить пожилым людям на слово… С другой стороны, с чего бы ему не верить? А?
Василий Иванович пробежался от стола до двери и обратно, метнулся ко мне и вдруг двумя руками обнял моё лицо.
— Машенька, — очень ласково проговорил он. — Машутка, ты мне веришь?
Я кивнула.
— Это хорошо. Это правильно. Верь мне, моя девочка. И главное, запоминай, что я тебе скажу. Сейчас ты выйдешь отсюда и спрячешься где-нибудь, где тебя никто-никто искать не станет. Дня на три, лучше на неделю. Поняла?
— Поняла, — торопливо кивнула я. — Дядя Вася, а что случилось-то?
— Случилось то, чего не может быть, потому что быть не может, — ответил директор, а я с удивлением смотрела на своё отражение в его глазах, пытаясь вспомнить из школьного курса анатомии, как на демонов влияют местные наркотики:
— У тебя только что случился выброс силы. Понимаешь, что это значит?
Я отрицательно покачала головой. Какой выброс силы? У ведьм такого не бывает. Нет у нас никакого накопительного резерва, неоткуда выбрасывать. Мы берем только то, что нам даёт природа и только тогда, когда это на самом деле нужно. Впрочем, о том, что я ведьма, Чапай не знал. Да и как бы он узнал, если на мне ни одной печати нет, потому что Буся решила меня даже Ковену не показывать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— От греха подальше, — подмигнула она мне, собираясь на консилиум в честь моего тринадцатилетия. — Пусть лучше злорадно посочувствуют, что очередная моя наследница не приняла родовой дар.
— Это значит, — не подозревая о моих мыслях, говорил Чапай, и говорил так тихо, что я, скорее, читала по губам, чем слушала, — что ты демон, девочка моя.
И тут я не выдержала и рассмеялась. Наверное, слегка истерично, но за это, учитывая все обстоятельства, меня можно простить. Демон! Как же! Все знают, что демонами рождаются только мужчины! Была бы я демоном…
— Посмейся-посмейся, — дядя Вася кивнул устало и присел на свой стол, скрестив руки на груди. — Я бы тоже посмеялся и не поверил бы ни за что на свете, если бы не видел всё своими глазами. Но я видел. А вот он, — очередной кивок в сторону Диметриуша, который уже начал подавать признаки жизни, — нет. Поэтому, полагаю, у меня получится обвести его вокруг пальца. Но ты всё равно спрячься, пока магфон не успокоится. Фонит от тебя так, что стервятники налетят — глазом моргнуть не успеешь.
Он был совершенно серьёзен. Он и не думал шутить. Указания отдавал по-военному чётко и, по всей вероятности, ожидал от меня военной же исполнительности:
— Только мне не говори, куда идешь. Вообще никому не говори. И к Васе не езди, там в первую очередь будут искать, если вообще будут. И не звони ей — отследят.
С каждым его словом мне становилось всё страшнее и страшнее. О чём он говорит? Не верилось, что это не шутка. Какой из меня демон? Я и ведьма-то подпольная, а тут ещё такое… И Диметриуш. Как объяснить старинному бабушкиному приятелю, что мужчина в любом случае станет меня искать? В нём, видите ли, проснулось благородство. Он, понимаете ли, собирается спасать меня от кошмаров.
«Господи!! — я схватилась руками за голову. — Кошмары! Даже думать не хочу о том, какую причудливую форму они примут в свете последних событий».
— Дядя Вася, — жалобно заскулила я. — А может, вам показалось, а?
— Не показалось, — сказал, как отрезал. — Всё, Маш, иди. Нет сейчас времени с этим разбираться. Чтоб я тебя до выходных не видел и не слышал. А в субботу у Васи встретимся и устроим консилиум. Подумаем, как жить дальше, и где теперь тебя прятать.
— Господи! — всхлипнула я, не требуя объяснений, ибо и без них было понятно, что случится, если обо мне узнает правительство. Или Империя. Или Охотники.
— Господи!
Где-то в коридорах Техникума прогремел звонок, сообщая о начале очередного урока, и это послужило для меня сигналом. Я вдруг поняла, что мне надо делать и у кого спрятаться.
Подскочила к Василию Ивановичу, обняла его порывисто, шепнув куда-то в плечо, глотая подступившие к горлу слёзы:
— Дядя Вася, спасибо! Я…
— Всё будет хорошо, — он на секунду крепко прижал к своей груди мою голову. — Беги.
И я побежала. Мимо задумчивой и непривычно молчаливой Зоечки, которая сидела с таким видом, словно спала с открытыми глазами. Хотя что я знаю о методах демонов? Возможно, так и было. Возможно, Чапай подстраховался, избавив нас от любопытных ушей. Мимо закрытых дверей. Вниз по лестнице, через холл, на крыльцо, девять ступенек до асфальтовой дорожки и восемнадцать шагов за угол техникума. Туда, где к кирпичной стене был приколочен старенький, но всё ещё работающий таксофон.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Номер, который меня заставили выучить наизусть, едва мне исполнилось шесть лет, я набирала трясущимися руками и всхлипнула то ли от облегчения, то ли от радости, когда в трубке раздалось грубоватое:
— Алё! Говорите!
Я громко шмыгнула носом и пролепетала:
— Стёпа?
Он молчал целую секунду, которая мне показалась вечностью. «А что, если всё изменилось? — успела малодушно испугаться я. — Что, если я ему не нужна, как раньше?»