Она проводила часы в шатре отца и поневоле слышала каждый его разговор. Через какое-то время она начала не только слышать их, но и понимать сказанное, хоть и не обучалась никогда воинскому искусству, и не участвовала в сражениях.
Барсбек раздражённо цокнул. Он опустился подле Иштар на меха, служившие ему постелью, и лег на спину.
— Звезды изначально говорили, что не стоит путаться с русами. Все знаки об этом говорили. Твой отец промахнулся, когда приносил раба в жертву. После такого не ведут за собой людей.
— Я не знала об этом.
— Еще бы, — Барсбек хмурился. — Он убил потом всех оказавшихся поблизости рабов, чтобы они ничего не разболтали. Я был с ним там.
Иштар редко видела его таким серьезным, хоть и знала очень, очень давно, а любила еще с того времени, как начались ее лунные крови. Она потянулась погладить его по обнаженной груди, лаская прохладной ладонью горячую кожу, но Барсбек отодвинул ее руку.
— Нет. Я проливал сегодня кровь.
Иштар беззвучно вздохнула и уперлась ладонями в пушистый мех, намереваясь подняться и уйти, когда Барсбек обхватил ее запястье.
— Останься, — попросил он.
***
Утром начали собирать лагерь. Проводя многие недели в степи и в седле, ведя кочевую жизнь, хазары всякий раз ставили лагерь крепко и основательно, из-за чего зачастую на сборы уходил не один день. Но в этот раз Багатур-тархан торопил своих людей, приказывая взять лишь самое необходимое, а остальным займутся рабы.
Иштар проснулась в палатке Барсбека в одиночестве, хотя к тому моменту солнце едва-едва начало свой дневной путь. Наскоро одевшись, она вышла на воздух, чтобы увидеть своего возлюбленного в окружении подчинявшихся ему хазар. Он что-то чертил палкой прямо в пыли посреди лагеря: верно, планировал будущее сражение.
Вокруг палаток, шатров и навесов воины помладше, не отличившиеся еще доблестью в битвах, занимались оружием. Проверяли тетиву на луках, складывали в колчаны смертоносные стрелы, осматривали наконечники копий.
— … мы дождемся ночи, — до Иштар долетали обрывки фраз полководца. — … займется огонь…
Не сдержавшись, она зевнула. Монетки в волосах Иштар тихо звенели, когда сухой степной ветер принялся трепать ее косы. Она проводит отца и его людей, прежде чем свернет на свою дорогу. Она всегда провожала их. Они уходят теперь, ее отец и ее возлюбленный. Куда-то придется отправиться и ей. Негде больше оставаться, через пару дней о хазарском лагере будет напоминать лишь вытоптанная, изборожденная земля.
Она простояла снаружи у полога палатки Барсбека достаточно долго, чтобы ее там нашел довольный отец. Он оказался вчера победителем.
— Так. Я надеюсь, Барсбек не слишком долго печалился этой ночью, — сказал дочери Багатур-тархан.
Та лишь повела плечами в ответ. Отец, конечно, может заставить ее соблазнить нужного ему человека. Но вот откровенничать с ним она не обязана.
— Я хочу, чтобы ты отправилась в Беленджер, — не выказав малейшего недовольства ее молчанием, сказал Багатур-тархан. — Это недалеко, и твой брат сможет за тобой присмотреть. Вернешься, как только мы покончим с тарханом русов.
— Да, отец, — Иштар кивнула и замолчала.
Ей было все равно, куда ехать. Хорошо, что отец не отправил ее к Саркелу, хоть тот и просил. Пока не отправил. Просто не пришло еще ее время.
Барсбек мог бы ее спасти. Много весен назад он хотел взять ее в жены, предлагал отцу большой калым. Тот почти согласился, решив узами родства привязать к себе талантливого полководца. Отказалась Иштар. Мужчине не нужна пустая жена. Ему нужны сыновья, нужно продолжать род. Даже дочери ему нужны, чтобы удачно выдавать их замуж. А пустоцвет не нужен никому.
Иштар никогда не будет ничьей женой, ни невестой. Мать матери о том позаботилась. Теперь, спустя долгие годы, Иштар почти примирилась с судьбой. Она была даже благодарна старухе. Проклятье оказалось даром.
— Когда мы расправимся с Саркелом, я отпущу тебя, — как-то в один из долгих вечеров пообещал ей Багатур-тархан.
— Правда? — Иштар посмотрела на него, склонив голову набок, и отец ничего не сказал в ответ.
Она ему не верила. Он обманул и предал столько людей, что не хватит всего песка в степи, чтобы сосчитать. Он обманывает ее, Барсбека, Саркела, своих полководцев и советников, хазар-кагана, родную мать…
Потому он и пережил уже дюжину каганов, ее отец. Потому и не боится резни, которой опасается его лучший воин. Багатур-тархан сам же ее и начнет.
Пока Иштар шла по лагерю к своей палатке, встречавшиеся ей на пути рабы и слуги кланялись, а хазары опускали головы, называя ее хатун, ведь она была дочерью тархана. Она улыбалась, прекрасно зная, как они называют ее за спиной, когда думают, что она не слышит.
Иштар заглянула в свою палатку, чтобы забрать из нее единственную вещь, которой дорожила. Небольшой кожаный мешочек, помещавшийся в ее раскрытую ладонь, наполненный золотом и драгоценностями. Мужчины, которые любили ее, бывали щедры. Иштар старательно скрывала свое сокровище от отца. Она верила, что однажды этот мешочек подарит ей свободу.
Примотав свои драгоценности и золото прямо к телу бинтами и скрыв их под широким, просторным кафтаном, Иштар вышла наружу и остановилась, чтобы понаблюдать, как слуги разбирают ее палатку, в которой она сама не провела ни одной ночи с того дня, как в хазарский стан приехал Барсбек.
Мимо нее прошли несколько облаченных в боевой доспех хазар. Они приглушили голоса, перейдя на шепот, когда оказались рядом с ней. Иштар подавила грустную ухмылку. О да, она и впрямь знала, что порой говорят о ней в лагере. За ее спиной раздался громкий смех, заставивший ее вздрогнуть. Может, она надумала. Может, смеялись и не над ней.
Над ней, поняла она, когда смех оборвался столь быстро и резко, как и начался. Хазары столкнулись со своим военачальником, Барсбеком. Тот направлялся к Иштар.
— Я принес жертву этим утром, — заговорил он, остановившись сбоку от нее. — И порезался о кинжал.
Дурной знак. Очень, очень дурной знак. Иштар прикусила губу. Когда в последний раз воин мог порезаться о свой же клинок? Верно, еще когда был мальчишкой и только учился тому, как держать в руке меч. Как можно порезаться о продолжение собственной же руки?
Тронутые ветром, грустно и печально зазвенели монетки в волосах Иштар, пока она спешно раздумывала, что можно сказать. Она перебирала браслеты на тонких запястьях, крутила между пальцами их блестящие ободки и молчала.
— Я не вернусь из этого похода, — спокойно заключил Барсбек, пока Иштар все пыталась найти подходящие слова. — Надеюсь, Великий Тенгри позволит умереть мне достойно, как подобает воину.
— Он позволит тебе жить! — пылко выпалила она, схватив мужчину за запястье, чем заслужила его хоть и не злую, но снисходительную улыбку.
— Чичек, тебе стоит молиться, чтобы Тенгри позволил жить твоему отцу. Иначе для тебя все будет кончено.
Мужчины глупы. Даже те, которые любят ее, и которых любит она. Ничего не будет кончено, подумала Иштар, прикоснувшись к повязкам на животе, под которыми были сокрыты ее сокровища.
Хазарское войско покинуло лагерь на рассвете следующего дня. Поднятый ими след из пыли и песка еще долго висел в воздухе, не спеша опускаться на землю. По Степи невозможно было передвигаться скрытно, но хазары никогда и не пытались. Они по праву считали себя хозяевами, а какой хозяин станет прятаться в своем же доме? Не было равного им по силе противника ни в Степи, ни за ее южными пределами уже много-много весен, и не скоро он сыщется. Так размышляли они.
Иштар скакала в самом начале войска вместе с отцом и его военачальниками. От стремительной скачки с ее головы упала повязка, и длинные косы летели позади будто плащ, и громко звенели вплетенные в них мелкие монетки. Как и каждый из ее народа, Иштар ездила верхом едва ли не с рождения. Порой бывало, что дитя еще путалось в шагах и шаталось при ходьбе, но уже с легкостью держалось в седле.
Позади остались рабы и свободные слуги, укрепленный лагерь с богатыми шатрами и палатками, вкуснейшие яства на серебряных подносах, изящные кубки и тонкие шелка. Впереди их вновь ждала походная, кочевая жизнь с сушеным мясом и сухими лепешками, бурдюками с водой, навесами, развернутыми под открытым небом, и общей трапезой вокруг костра.