— Все пророчат ему смерть уж какую весну, — проворчал Багатур-тархан. — Звезды ошиблись и на этот раз.
— У него нет наследника, — угрюмый Барсбек гнул свое. — Нет сына. Начнется резня. Если мы опоздаем, то подохнем будто псы.
— Так. Ты причитаешь, словно старуха, — недовольно попенял ему Багатур-тархан. — И кличешь беду, когда ничего еще не случилось!
— Мы можем взять богатую добычу у тархана русов.
Иштар, чье мнение никто не спрашивал, едва терпела толстого советника отца. Тот, может, и понимал в торговле да купеческом ремесле, но она не могла смотреть на него без отвращения. Вот и сейчас тяжело сглотнула, унимая дурноту, когда мужчина принялся развязывать узелки на кафтане своими толстыми пальцами, унизанными плотно сидящими перстнями. Чтобы их снять, потребовалось бы отрубить пальцы под корень.
— Золото купит нам много славных воинов, — советник отца продолжал размышлять. — Золото купит нам все.
— Оно не купит нам победу, — Барсбек свирепо мотнул головой, и длинные черные волосы стегнули его по лицу.
Его кожа была намного белее, чем у Иштар, ее отца и остальных мужчин. Его мать была светловолосой рабыней, украденной во время одного из успешных набегов на русов. Ее сын унаследовал от нее светлую кожу и серый цвет глаз, какой не встречался у чистокровных хазар. Его нежная, безмолвная мать, которую замучил его же отец. Все шептались, что Барсбек вырос и убил его из мести.
— Может, Парсбит дело говорит.
В ярости Барсбек обернулся ко второму полководцу, вздумавшему встать на сторону тучного советника.
— Золото и меха, и торговый путь, — добавил тот. — Мы купим войско.
— Так и будет, — Багатур-тархан благосклонно кивнул ему.
— Ну же, поразмысли сам! — второй полководец, Чорпан, обернулся к Барсбеку. Он слишком уважал его, чтобы не попытаться объясниться. — Мы раздавим Нищу-хана и его шатер как муху! Он ослаблен теперь.
Барсбек покачал головой. Багатур-тархан же довольно улыбался.
Когда мужчины затеяли с ним спор, все трое были против него. Сейчас же сопротивлялся лишь Барсбек. Но он всегда сопротивлялся, за что Багатур-тархан его и ценил. Хороший каган всегда выслушает всех своих полководцев, особенно тех, кто ему возражает. Не стоит слепо полагаться лишь на свой взгляд, он может быть затуманен и притуплен. Багатур-тархан следовал этим правилам всю свою жизнь, и пока что они ни разу его не подводили и позволили забраться очень и очень высоко. Хотя, видит великий Тенгри, ему множество раз хотелось укоротить Барсбеку язык!
— Нам нужно вернуться в столицу, — Барсбек продолжал стоял на своем. — Когда умирал предыдущий Хазар-Каган, да будет благосклонен к нему Тенгри, шады устроили резню.
Скривившись, Багатур-тархан посмотрел на него, но ничего не сказал. Они все помнили, что случилось тогда — прошло не так много времени. Но этот спор Барсбек все же проиграл. И он это понимал.
— Так. Мой младший сын направит к нам конницу и осадные орудия из Беленджера. Мы должны встретиться с ними на половине пути.
Отец Иштар довольно хлопнул раскрытыми ладонями себя по бедрам и потянулся к кубку со сладким вином. Барсбек резким жестом откинул назад полы расшитого золотой нитью кафтана и постучал пальцами по столу. Он поймал взгляд своего кагана и едва заметно покачал головой.
Иштар подавила вздох, благодаря всех богов, что мужчины, наконец, закончили бессмысленный спор. Он порядком ей наскучил, и она устала слушать их бесконечные препирательства. Зачем, если ее отец сказал, что уже обо всем сговорился с Саркелом? Он не отступится от своих договорённостей, что бы ни случилось, чтобы ни сказали его полководцы и советники.
Отец сам велел ей остаться и послушать, хоть она и приходилась ему дочерью, а не сыном. Но Иштар — важная часть плана и сговора с Саркелом, и чтобы управлять тарханом русов, она должна знать все, что замыслил ее отец. Потому она и сидела в отцовском шатре этим вечером, и скучала, и вполуха прислушивалась к беседе мужей.
Барсбек окинул ее тяжелым взглядом, и у Иштар по коже побежали муравьи. Уязвленный, рассерженный мужчина — опасный мужчина. Она запахнула на груди поплотнее кафтан, и браслеты на ее тонких запястьях мелодично зазвенели.
Трое мужчин будто впервые вспомнили, что она здесь, и разом обернулись к ней. Отец выглядел чрезвычайно довольным. Он даже улыбнулся ей.
— А, Иштар. Ты еще здесь. Ступай спать, мы закончили нынче.
— Да, отец, доброй ночи.
Она склонила голову, словно послушная дочь, гибким, изящным движением плавно поднялась на ноги, расправила широкие шаровары из гладкого шелка и покинула шатер.
Выходя на воздух, она накинула на плечи отороченный пушистым мехом плащ. Скоро-скоро осень вступит в свои права. Ночи уже становились все длиннее и холоднее, а дни — короче. По Степи гуляли сильные, выбивавшие из седла ветра. Они поднимали в воздух мелкий песок и пыль и уносили далеко-далеко.
Повсюду в хазарском лагере горели костры и факелы, но даже их свет не перебивал свет раскинувшихся по всему небосклону ярких звезд. Духи предков улыбались ей с небес, и, запрокинув голову, Иштар любовалась ими, словно завороженная. Она любила степь всем своим сердцем, она не знала иной жизни, но была уверена, что не сможет так сильно полюбить ни один роскошный дворец, ни один богатый терем. Разве можно будет во дворце увидеть сияние дюжины дюжин звезд на черном-черном небе? Разве можно там будет задохнуться от нахлынувших чувств?
Крадучись, она пробралась в шатер. Но не в тот, который был поставлен для нее. Этот чужой шатер, в который зашла Иштар, был не столь богато украшен, как у ее отца, и отличался по внутреннему убранству. Повсюду валялись свернутые и раскрытые свитки с картами и непонятными надписями. Иштар они не сильно интересовали, и она лишь скользнула по ним равнодушным взглядом.
Прямо в кафтане она улеглась на звериные шкуры, служившие воину постелью, и закрыла глаза. Она почти уже жалела, что отец втянул ее во всю эту возню с Саркелом. Его затея оказалась изрядно утомительной, и у Иштар все внутри холодело, когда она думала, что вскоре ей вновь придется делить ложе с тарханом русов.
— Хорошо, что отец обещал его убить, — прошептала она в полумрак, царивший в шатре. Его рассеивал лишь тусклый свет единственной лампы, стоявшей на низком столике у самого входа.
Колыхнулся полог, закрывавший вход, и в шатер вступил мужчина. Он понял мгновенно, что Иштар внутри. Еще прежде, чем зазвенели ее браслеты и монетки в волосах, и она успела что-то сказать.
— Это ты, — сказал Барсбек и втянул носом пряный аромат специй, который принесла с собой Иштар.
Она села на меховую шкуру, которой укрывалась, и подтянула к подбородку колени, отбросив в сторону нарядные башмачки. По резким, рваным движениям Барсбека она поняла, что тот еще не остыл после перепалки с отцом, и потому молча следила, как он расстегивает и снимает богато украшенный воинский пояс, распутывает завязки кафтана, отбрасывает в сторону кинжалы в ножнах, а следом за ними швыряет сапоги.
Барсбек ненавидел русов чистой, бурлящей ненавистью, и план Багатур-тархана был противен ему, как никому другому. И именно ему придется воплотить его в жизнь.
— Отец же хочет разорить крепость и земли русов, — Иштар не понимала природу его злости. — И этого же хочешь ты.
Возвышавшийся над ней, взвинченный Барсбек резко обернулся. Он хмыкнул, словно она сказала величайшую глупость.
— Но не в угоду этому псу Саркелу! Мои люди, хазары, погибнут, чтобы какой-то рус мог ударить по своему брату!
Но было кое-что еще. Иштар знала, хотя Барсбек ни разу не говорил об этом. Он злился на ее отца за то, что тот подложил под руса Иштар. И злился за это на нее. И — самую малость — на себя. Но сильнее всех полководец злился на тархана русов.
— И твой отец ошибается, — сказал он уже тише. — Когда каганат одолевают внутренние дрязги, не время воевать с русами.
— Одолев их, он возвысится. У него будут новые земли и золото, — Иштар пожала плечами.