Увы, очаровательная вещь не понимала глубины моего добросердечия. Она наверняка прокручивала в мозгу сюжет, что однажды был сыгран в душевой Петроградской академии. За тем исключением, что её место заняла Фаниэль.
К своей чести, доселе я ни разу не попадал в такие нелепые обстоятельства. Обычно окружающие видели, что имеют дело с демоном. Оттого моё взаимодействие со смертными ограничивалось верёвками из страха, боли, зависти и жадности, которыми я прочно приковывал их к себе.
Понимать, что меня ревнуют, было освежающим опытом.
А теперь нужно найти выход из положения.
Оправдываться? Нет, какая чушь! Оправдываясь, ты показываешь, что виновен, и отдаёшь себя на милость разоблачителя.
— Ты опоздала, — строго сказал я, — мы уже закончили мыться.
И добавил мягкости в голос.
— Но если поторопишься, то я потру спину и тебе.
Так-то лучше. Ничего плохого не произошло, обыкновенная сцена, иллюстрирующая семейную идиллию — тётя и племянник помогают друг другу избавиться от дневной грязи.
И ведь это было правдой. Ну, не полной, поскольку я пытался вытащить из Фаниэль нужные сведения. Однако это никак не касалось романтического аспекта.
— Как будто я тебе поверю, — горько сказала Лютиэна.
— Это может прозвучать нелепо, но он прав. Мы просто потёрли друг другу спины. Клянусь Перводревом, больше ничего. И мы ничего не планировали, — поддержала меня Фаниэль.
Её свидетельство пришлось как никогда вовремя. Сестра уже замахивалась чем-то грозным. Я был бы вынужден отбиваться. Возможно, снова отшлёпал бы её. Это превратило бы происходящее в ещё больший цирк, и на этот раз Лютиэна вряд ли простила бы меня так легко, как в прошлый.
Сестра замерла. Задумчиво закусила губу. Тряхнула чёлкой.
— Хорошо. Тебе я верю.
— А мне, выходит, нет. В самое сердце! — воскликнул я, схватившись за грудь.
В меня перекрестьем вонзились два скептических взгляда.
Разве заслужил я подобное обращение?
Ведь они даже не подозревали, что эмоции Лютиэны питают меня, а значит, не осознавали, что вся ситуация сложилась в мою пользу.
Но играть с чувствами сестры долго я не собирался — душевная стабильность вещи означала, что с ней проще сладить. А это влекло более лёгкую управляемость. Вот и всё.
Нет смысла ломать добрую волю смертного, который и так подчиняется тебе — пусть он и рассуждает при этом о таких понятиях, как долг, верность или любовь. Для меня они — лишь средства контроля.
Где-то глубоко в моей сути запульсировал осколок ангела. Я не поддался на его провокации. Ему не переиначить меня. Даже если я каким-то невероятным образом оказался способен на впитывание положительных эмоций, это не означало, что я научусь им.
Верно? Верно.
Нет ничего глупее, чем привязываться к смертным игрушкам. Они ведь рано или поздно умрут.
Так что мной вовсе не руководила забота о Лютиэне. Смехотворное предположение! Она была эрзац-вещью, тем её роль и ограничивалась. Не большим и не меньшим.
Хоть её присутствие и дарило радость, она…
Я оборвал неожиданно сумбурный поток мыслей. Он никуда не вёл.
Я — это я. Не мысль бога, не эльф и не носитель клейма Ткачей.
Я — высший демон.
Никогда прежде я не испытывал сомнений в себе, и сейчас им точно так же не место в моей сущности.
После внезапного сеанса самоанализа я вернулся к эльфийкам. Оказалось, Фаниэль уговорила Лютиэну присоединиться. Та неспешно раздевалась, рассказывая, что посетила сегодня с Петром и Каной Музей Соломона. Он располагался в самом центре Йорка и мог похвастаться одной из крупнейших коллекций магического искусства в Америке.
А ещё он находился напротив Триока — главного правительственного комплекса Манхэттена. Само собой, этот музей находился под покровительством Триумвирата; он был продолжением средоточия эльфийской власти, призванным поражать воображение в равной мере эт'Ада и людей.
А ещё он напоминал гигантскую реторту, перевёрнутую вверх тормашками.
Я ожидал, что Фаниэль начнёт одеваться и оставит меня наедине с сестрой. Однако, как выяснилось, предварительное мытьё было необходимо, чтобы попасть в джакузи. Что это такое, я и понятия не имел — очередной техномагический выкидыш Земли, вероятно. Но почему бы не узнать?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Лютиэна объявила, что в качестве наказания (за что? её мнительность?) я был обязан вымыть её. К этому я подошёл со всей ответственностью. И ни одного неприличного поползновения! Я гордился своей выдержкой.
На деле мне просто хотелось разочаровать Лютиэну, которая была уверена, что я полезу к ней; она бы остановила меня и получила бы удовольствие от того, что я остался с носом.
Но в конечном счёте победителем из этого нелепого состязания вышел я.
Кстати, джакузи пряталось в том же зале, что и огромный бассейн, оттенённое его размерами. И, по сути, это был тот же бассейн, только куда меньше, круглый и наполненный бурлящей водой, которая, несмотря на грозный вид, не кипела.
Идея напомнила мне соляные источники одной истлевшей империи на Мундосе.
Фаниэль и Лютиэна болтали; сестра продолжала делиться впечатлениями от прогулки по городу. А я лежал, откинувшись на гранитный бортик, и старался ни о чём не думать. В особенности — о подозрениях, которые возникли, когда я увидел Лютиэну.
Как мог ангел научить демона любви? Сомнительно, чтобы отродье Иешуа само понимало, что это такое. Иешуа был воинственным, яростным богом, которому чужды были идеи милосердия, прощения и любви.
Кажется, не так давно я уже задумывался над этим и пришёл к выводу, что увлечённость вещью не тождественна любви. Это именно что восхищение, может быть, почитание непостижимого и законченного, но не любовь. Какая разница, если заменитель жив? Никакой.
Тем более что это всё притворство, иллюзия ради того, чтобы иметь якорь, удерживающий от излишней экспрессивности.
После джакузи, расслабленный горячей водой и буйством пузырьков, я завернулся в чистое полотенце и ступил в лабиринт тётушкиных апартаментов. Это вовсе не преувеличение — со всеми лианами, свисающими с потолка, с неожиданными дырами в стенах и тупиками там, где предполагались двери, квартирка Фаниэль могла озадачить даже бывалого путешественника.
Особенно когда выяснилось, что у неё всё это время был второй этаж.
Я не удивлялся дикой планировке апартаментов. В джакузи тётушка поведала, что ей периодически становится скучно жить на одном месте и она приглашает строителей, которые перекурочивают помещения до неузнаваемости. После этого она блуждает по изменившимся коридорам, наслаждаясь краткосрочной новизной.
Что ж… жизнь в большом городе неизбежно должна была повлиять на мозги эльфов. Кто-то общался с духами, чавкая пейотами, а кто-то носил чёрные мундиры и порабощал людей.
В одной из кухонь я наткнулся на Кану. Она опиралась о мраморную колонну, торчавшую посреди комнаты, и обхватила обеими ладонями кружку с чаем. Вид девушка имела понурый; в глазах её стояла тоскливая растерянность человека, который не понимал, куда движется его жизнь.
Из чего проистекал простой вывод: с Петром ей сблизиться пока не удалось.
Незатейливый вкус её горя привлёк меня. В отличие от других разумных из моей компании, Кана и Пётр оставались молодыми людьми, использование которых было задачей элементарной. Не приходилось сильно хитрить и изощряться; ничтожный жизненный опыт делал их уязвимыми.
Моё появление Кана прошляпила и заметила меня лишь тогда, когда я вежливо прокашлялся. Она встрепенулась и едва не пролила на себя чай. Иной бы затеял скандал (как можно подкрадываться!), но робость Каны подавила слабый намёк на гнев. И она здорово терялась, общаясь с эльфами. Это тоже помогало.
— Грустишь? — спросил я, зная ответ. Он витал в воздухе и был сладок.
Слушая сбивчивый отчёт Каны о том, как она старалась привлечь внимание Белавина-младшего, я размышлял о том, что девчушке, в сущности, крупно повезло. Я собирался отнять Эллеферию у Петра. Разбитый горем, парень приникнет к первой попавшейся жилетке, чтобы выплакаться, и вряд ли ей станет Фаниэль. Тётушка любила военную форму и уверенных в себе мужчин, а не распускавших нюни подростков, которых оставила первая любовь.