Изначально она планировалась как взятка за сведения, если Сирин вдруг заупрямится и будет неподходящая обстановка, чтобы выбить из него всё силой. Однако он, а скорее, его роковая дочурка… Они подарили мне занимательный коктейль их взаимоотношений, и это настроило меня на благодушный лад.
Перебрав с десяток личин, я помахал агенту и девчушке, изумлённым творящимися со мной переменами, на прощание и выбрался из переулка, чтобы пойти прогулочным шагом вдоль дороги. Мимо визгливо промчались тёмные машины, на крышах которых перемигивались огни.
До апартаментов тётушки меня добросило такси — жёлтый в чёрную крапинку автомобиль, похожий на металлического жука.
В отличие от Петрограда, который во всех направлениях разрезали железные дороги, Манхэттеном безоговорочно правили такси.
Встретила меня счастливая Дженни, которая тотчас полезла целоваться. Её губы оставляли липкий сахарный след, и пахло от неё беззаботностью. От меня же, по признанию раздосадованной пикси, которая на миг отстранилась, несло, как от последнего пропойцы. Сам я не чувствовал запаха, успев притерпеться к нему в баре. Счистил с одежды кровь и на том успокоился.
— Где Фаниэль? — спросил я.
Чем скорее она выложит расклад по индейцам в регионе, тем быстрее я пойму, что вообще происходит в Манхэттене.
— Она? Тебе нужна она? — обиженно высунула язык фея, которая до того бормотала что-то о том, как суровый хозяин вот-вот принудит её к чему-то глубоко неправильному. У бедняжки, когда она перебирала с сахаром, мысли всегда текли в одном направлении.
Поникнув, Дженни шлёпнулась на моё плечо, уронив на колени сплетённые руки. Полупрозрачные крылышки трепетали, выдавая её разочарование.
— Верно.
— Не слежу за ней. Где-то в доме шастает. Видела её возле ванной. Остальные-то уехали смотреть город, одна я осталась…
И на пикси накатила чистая, светлая грусть от осознания глубины своего одиночества. В отличие от алкоголя, сахар не пятнал чувств. Неосознанно я потянулся к эмоциям Дженни — и в последний момент одёрнул себя.
Такого рода грусть мне не подходила. Не должна подходить. Ею питается паразит.
Чтобы вывести фамилиара из неусваиваемой хандры, я легонько коснулся пальцем спины Дженни, взлохматил ей волосы.
— Ну, я-то тут.
Пока она ворчала, приглаживая кудри, спустился ниже и поддел нагрудную повязку, заставляя её сползти. Фея пискнула, резво перекатилась и бросилась на палец. По нему пробежала череда укусов — слабых, не пробивших кожу, хотя Дженни пока что контролировала себя в достаточной мере и могла при желании добраться до крови.
Вероятно, это показывало, что к ней вернулось благодушное настроение. Тоска точно ушла, сменившись каруселью чувств, копаться в которых я не стал.
Дженни умчалась в глубину квартиры, напевая под нос хрустально-кристальную мелодию. Она навеяла образ полураскрытых цветков в каплях росы, ласкаемых утренним ветерком.
Сам не знаю, зачем озаботился тем, чтобы вернуть Дженни душевное равновесие. Скорее всего, потому что соседство с источником светлой грусти поблизости нервировало — его тепло совсем недавно обожгло бы мою сущность. А ныне… Ныне я страдал от заражения божественным червём.
Крайне важно не поддаваться его тлетворному влиянию.
Нельзя путать собственное милосердие и навязанную пародию на него, проистекающую от каких-то нелепых, высокомерно-добрых установок.
Разложив всё по полочкам, я отправился разыскивать ванную комнату. Нужно же смыть с себя пивной дух.
Удача улыбнулась мне в первой же ванной — точнее, кафельной душевой с рядом шлангов, служившей предбанником перед гигантским бассейном. Судя по тому, что тётушка воспользовалась именно этим залом, она либо споласкивалась перед тем, как погрузиться в бассейн, либо недавно покинула его.
Фаниэль подставила лицо струям воды, сбегавшим по тонкой шее, срывавшимся с подбородка и волос на внушительную грудь. Меж двумя всхолмьями вода собиралась в ручеёк, мчавшийся ниже, по ровному полю живота, огибавший тёмный провал пупка и терявшийся в точёных голенях, в дугах крутых бёдер.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Волнообразные рисунки, испещрявшие идеальную смуглую кожу Фаниэль, казалось, оживали, когда на них попадала вода. Змеиными движениями они перетекали с одной привлекательной выпуклости на другую.
Освобождённые от цветных лент влажные волосы тётушки облепили её фигуру, напоминавшую точёную статуэтку. По моему мнению, от отсутствия этих дурацких ленточек она только выигрывала.
Дерзкое вторжение не смутило Фаниэль. Она склонила голову, разглядывая меня.
Я же принялся раздеваться.
— Занято.
— Всегда мечтал потереть кому-нибудь спину. Но в родовом особняке этим занимались слуги.
— Глупый мальчик. Ты принадлежишь Лютиэне.
— Ну, во-первых, принадлежу я себе. Во-вторых, что во фразе «мечтал потереть спину» может её возмутить? К тому же у меня к тебе есть деловой разговор. Важный-преважный. Не хотелось бы, чтобы его подслушали.
С этими словами я стянул остатки тряпок и, наслаждаясь восхитительной свободой наготы, ступил на мокрый кафель.
Глава 16
Некоторые могут рассудить, что я и впрямь собирался соблазнить тётушку, и на фоне кое-каких моих поступков это предположение легко было бы счесть справедливым. В действительности же я не собирался покушаться на честь Фаниэль: пусть тело моё реагировало на присутствие красивой эльфийки должным образом, я твёрдо решил, что не дам ему помыкать собой.
К тому же здешние эльфы, в отличие от сородичей на Мундосе, относились к идее внутрисемейной интимности с невероятным легкомыслием. Ни капли не сомневаюсь, что Фаниэль от покушения на мою добродетель останавливала лишь чувство ответственности за Лютиэну.
Это… и странные вкусы.
Серьёзно, она заявила, что предпочла бы меня Петру! На такое способна лишь отпетая извращенка.
Конечно, нечего было и пытаться смутить Фаниэль — земные эльфийки с опытом столетий повидали столько всего, что их целомудренные братья и сёстры на Мундосе, несомненно, попадали бы в обморок, лишь представив эти образы. Так отчего я выбрал именно такую тактику?
Ну, я же должен был помыться. Очищать себя волей не так весело, когда компанию в душевой составляет фигуристая остроухая родственница.
Никогда не мешает стать ближе к родне. Иногда это приносит неожиданные открытия.
Потому я подхватил пару полотенец. Притянул волей две приземистые табуретки и указал на них Фаниэль:
— Места готовы.
Она смотрела на происходящее с непоколебимым видом, лишь смешинкой в глубине глаз выдав каплю заинтересованности. Закрываться она и не думала.
Что, в общем-то, логично. Стыдливость проистекает либо из комплекса неполноценности (найти эльфа с таковым попросту невозможно; ушастые — существа во многих вещах близкие к совершенству), либо из ощущения, что показываешь себя разумному, который этого не достоин. Насчёт этого у меня с Фаниэль было полнейшее взаимопонимание.
— И что ты собираешься делать?
Я сложил полотенце в несколько слоёв и перекрыл душ. Без тёплой воды на коже стало прохладнее, и я поднял температуру в комнате на несколько градусов, добавив влажности. Фаниэль взглянула на меня с лёгкой оторопью.
Верно, надо было пробормотать что-то под нос и поводить руками, изображая пассы.
Ох уж эта жалкая карикатура на магию.
Фаниэль изящно повела плечом, показывая, как утомили её мои детские игры. А ведь и правда — по эльфийским стандартам тело Нани всё ещё сущее дитя.
Тётушка царственно присела на табуретку, поправила волосы, льнущие к её груди в нелепой попытке на цензуру. Она убрала их за спину, предоставляя взору всё, что они стремились скрыть.
— О чём ты хотел поговорить?
Будто этого было мало, она положила ногу на ногу, положила локоток на колено, изобразив позу внимательного слушателя.
— Начнём с того, что тебе стоит отвернуться, — заметил я, намыливая полотенце.