Эллеферия смогла провернуть такой трюк? Набирается сил.
— И ты согласилась?
Напор сзади ослабел. Полотенце вновь поползло вниз. Сильные пальцы эльфийки принялись мять мою кожу. Массаж оказался очень кстати.
— Намекнула ей, что у меня есть парочка ловушек для духов, которые при некоторых модификациях сработают и на ней. Она растерялась и сбежала.
— Грубо.
— Эффективно.
— Вернёмся к могиканам. Аннавон хотел договориться с Триумвиратом, но у него не вышло. А посредником на переговорах был Людвиг ван Ранеховен?
Лишь краткая пауза выдала перемену в настроении Фаниэль. Голос её остался игривым, дыхание не сбилось, даже не остановилось продвижение полотенца. Когда тётушка хотела, она могла быть собранной.
Но эта мимолётная остановка сказала мне всё. В истории могикан и ван Ранеховен крылось большее, чем казалось на первый взгляд.
— Может быть, из тебя выйдет лучший лектор, чем из меня, — фыркнула эльфийка.
— У тебя есть то, чего никогда не будет у меня: свидетельство из первых рук. Ты была знакома с Людвигом?
— М-м-м… Не припомню. Разве что видела его на званом вечере однажды — мельком. Он не любил пышных сборищ.
— Что случилось с Людвигом после капитуляции могикан?
— Продолжил работу с Триумвиратом, хотя их отношения сильно охладели после всей этой истории. Видишь ли, в те времена военная ветвь требовала продолжения наступления, несмотря на риски тотальной войны, которое несло это решение. Эхо Ночи Падающих Звёзд ещё не успело утихнуть. Некоторые эт’Иильубер намекали, что неплохо было бы раздобыть атомную боеголовку и сбросить на индейцев, чтобы те не вздумали лезть к ним. Людвиг протестовал, даже грозил отказом разорвать сотрудничество. Он прочувствовал, каково это — видеть толпы, обращавшиеся в прах и пепел. Впечатления были чересчур свежими, чтобы обречь на это даже дикарей.
— В его смерти было что-то необычное?
Пальцы Фаниэль, скользившие по моим бокам, на секунду замерли.
— Он умер от старости. Обычная людская доля. И прежде чем ты начнёшь обвинять Триумвират — хоть они и чудаки, но не настолько. Верхушка была крайне недовольна тем, что его не удалось спасти. А я способна понять, когда недовольство настоящее.
Забавно, как тётушка, недавно утверждавшая, что почти не помнит Людвига, вдруг вытащила на свет столь отчётливые подробности. Видимо, нестандартная обстановка и мои начальные расспросы, касавшиеся её увлечений, усыпили бдительность эльфийки. Но появления подозрений стоило ждать с минуты на минуты.
Людвиг разошёлся с Триумвиратом, когда стало ясно окончательно, что эльфы ни во что не ставят людей. Полагаю, он мог примириться с тем, что из них сделают подсевших на наркотики тертов, пока он будет наслаждаться статусом прайма. К этому он привык, это было естественно для человеческой цивилизации — топтать неудачников железной пятой, упиваясь роскошью, купленной их кровью.
Но вот как беженец, видевший то, как целые города стирают с лица земли, он не желал такой участи даже дикарям.
Людвиг в одиночку превратил бойню в подкрашенное гуманизмом поражение. Как? Он работал на Триумвират, курировал «Яблоко Прасущего»… Нет, следует пойти по другому пути.
Чем Людвиг занимался во благо Французской Республики?
Что Людвиг разрабатывал для Триумвирата, из-за чего эт’Иильубер поступились гордостью и позволили могиканам отступить?
И были ли у могикан гарантии?
— Дружил ли Людвиг с Аннованом или другими индейцами? Доверил бы он им важный секрет?
Зря я сказал это вслух. В Фаниэль всколыхнулась подозрительность — хоть и запоздало, но она сообразила, что происходящее вышло за пределы дурачества прямиком к серьёзным расспросам.
Не может быть, чтобы она работала на людей. Но вполне может быть, что её изначальный интерес к индейцам был вызван не только количеством ритуалов, которые включали в себя поедание галлюциногенных кактусов.
Циркуль и наугольник.
Она бы не показала татуировку, если бы не была уверена, что я не смогу опознать символ.
Тайное общество?
Но при чём тут дурочка-инквизиторша, которая едва не лишилась жизни, самонадеянно посмев помешать мне?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я мало интересовалась подробностями этой возни, — с ленцой бросила тётушка, окатив меня водой, — Куда больше я переживала, что послевоенные индейцы не допустят меня до причащения к их духовной жизни. К счастью, я смогла завоевать их доверие — до определённой степени.
Само собой, если я в лоб спрошу у Фаниэль, знает ли она подноготную отношению ван Ранеховен и Триумвирата, тётушка лишь пожмёт плечами. С чего бы ей доверять мне? Только потому, что я её родственник?
Как раз поэтому она постарается уберечь меня от тайн, которые могут навредить. Поэтому — и из-за теоретической принадлежности к тайному обществу. Эти ребята обожают пускать пыль в глаза, вне зависимости от эпохи, расы и обстоятельств.
— Знаешь, мы так и не добрались до важного разговора, — сказал я, потянувшись и чувствуя приятную расслабленность в мышцах.
— Мои увлечения часто вызывают интерес. Не удивлена, что ты выбрал их, — отозвалась Фаниэль, одарив меня рассеянной улыбкой. Она поднялась, представ передо мной во всей своей нагой красоте.
Крепкая, подтянутая, выставляющая напоказ роскошные формы, эльфийка воплощала в себе грациозную зрелость.
И, на мой взгляд, проигрывала хрупкой грации Лютиэны.
Были ли эти предпочтения выбором тела Нани или моими собственными?
Нет, конечно, я не имел к этому отношения. Демоническая суть лишена пола. Вне эльфийского сосуда мои ориентиры ограничены сугубо теоретическими познаниями без всякой пристрастности.
Если только долгое присутствие в одном теле исподволь не деформировало меня.
Как, возможно, Хайман деформировал Сазевула.
Эта мысль зажгла в груди пожар, вынудила вскочить. Какой бред! Великого Малдерита не подчинит себе плоть.
Я не жалкая ищейка Карнивана.
Я выше любых преград.
Я вырвусь из темницы, отброшу гнилой дар ангела и печать Изнанки.
В груди нарастала злость.
Взгляд упал на Фаниэль, которая не спешила одеваться. Уж не взыграло ли в ней желание продолжить беседу в иной плоскости? И не только потому, что я вдруг стал её привлекать. В конце концов, в постели у разумных развязывается язык.
Если тётушка понадеется на то, что я сболтну лишнего… Или хотя бы посчитает нужным убедиться, что я не копаю под её обожаемых могикан…
На что будет похожа её боль?
Я протянул к ней руку и…
— Чем это вы тут занимаетесь?!
Глава 17
А ведь я закрыл за собой дверь.
Закрытая дверь — священный символ, показывающий, что разумные требуют, чтобы их оставили в покое.
Во что превратилась бы жизнь, если бы каждый недоумок ломился к тем, кто хочет отдохнуть, несмотря на их открытые протесты?
Это низко и вульгарно. Лично я бы ни за что так не поступил.
И не стоит вспоминать события получасовой давности. Что было в прошлом, в нём и должно остаться. И вообще, если все начнут поступать, как демоны, во что превратится материальный план? Правильно, в сущий балаган.
Итак, в проёме, распахнув дверь, которую я точно закрывал (но запирал ли?), стояла Лютиэна. Её привлекли наши голоса — как ни крути, а душевая плохо подходит для повседневного трёпа. На ум сразу приходят разные сценарии, ничего общего с реальностью не имеющие.
Ревность читалась в зло сведённых бровях сестры, в её приоткрытом ротике — не то для крика, не то для подходящего заклятья, которое взорвёт половину комнаты. И что самое печальное, для гнева не было ровным счётом никаких причин!
Сказать по правде, появление Лютиэны скорее спасло Фаниэль, чем нарушило покой тайного любовного гнёздышка. Возможно, сестра только что предотвратила трагедию, объяснить которую было бы крайне тяжело.
И что лучше, оно напомнило мне, что я, в сущности, милостивый демон и могу оставить тайны тётушки в покое.