Хозяйка усадьбы присоединяться к моему отдыху не спешила. Она заявила, что ей нужное кое-что прихватить. Затем взяла чемодан с поспешностью, выдававшей в ней страх, что я могу передумать, и исчезла в недрах усадьбы, оставив меня на попечительстве слуги.
Против отсутствия печенья я не возражал (каждый приём пищи ещё сопровождался неприятными воспоминаниями из прошлого), а вот чай пришёлся кстати — в горле пересохло.
Подсохший плющ обвивал неуклюжие колонны беседки. Эта круглая, каменная беседка вырастала посреди вишнёвого сада полузабытым, неухоженным надгробием — лирическим памятником людям, которые надеялись обрести в Америке второй дом.
Она стояла на берегу пруда, раздувшегося после дождя. Рассекая его гладь, куда-то плыл маленький выводок уток. Кроме этого да тихого трепета, который вызывал ветер у крон вишен, ничто не оживляло монотонной картины. Будь на моём месте разумный впечатлительнее, им бы наверняка овладела грусть, подкреплённая уверенностью, что он непременно проживёт и умрёт в безвестности.
В паре слов, тоскливый пейзаж.
Наконец появилась хозяйка. Она всё никак не могла определиться, что же чувствовать: радость оттого, что многие её проблемы сегодня будут улажены; хмурую серьёзность, присущую дальнейшим переговорам; или же острую подозрительность, которой надлежало тыкать в меня, как ножом, пока я не выдам всех тайн и не извинюсь за неподобающее поведение. Посему она избрала все три варианта. Уголки губ Анны то и дело поднимались в слабой улыбке, но взгляд девушки оставался сосредоточенным и хмурым.
Не удосужившись даже налить себе чаю, она шлёпнула на стол маленькую стопку бумаг. На пальце сверкнул сапфиром перстень. В зале перстень Анна не носила.
— Договор, — пояснила она и, взяв свою кружку, крутанула кран самовара.
Первоначально я не придал значения соглашению, но Анна решила перестраховаться и в качестве закрепляющего документа использовала лист, фиксирующий отпечаток ауры. Это не грозило моим разоблачением, поскольку демоническое присутствие на ауру не влияло, но подчёркивало серьёзность намерений. Самые строгие аурные договоры включали в себя наказание за нарушения — вплоть до превращения нарушителя в кучку разлагающейся плоти.
В этом случае о подобном речи не шло, да и при обычных обстоятельствах меня не остановил бы самый строгий запрет, обходившийся элементарной сменой тела. Сейчас же я дважды прочёл договор, чтобы удостовериться, что в нём действительно не скрыт смертельный подвох.
Закончив с этим, я перевёл взгляд на Анну, которая потягивала чай, наблюдая за утками. Черты её лица смягчились, всё увереннее себя показывала улыбка — казалось, девушка вовсе позабыла обо мне.
Её искренне радовал вишнёвый сад.
— Здесь кое-чего не хватает, — заметил я.
Анна перевела взгляд на меня, слегка нахмурилась.
— Чего же?
— Нашей женитьбы.
Надо отдать ей должное: прежде чем поперхнуться, она поставила чашку на стол.
— С какой радости я?..
— Я-то думал, что партнёрство предполагает взаимную выгоду. Здесь же указаны сплошные преимущества для тебя и никаких — для меня. Судя по тому, что брать с тебя особо нечего, остаётся лишь твоё тело.
— Разве ты не занимаешься благотворительностью?
— Я ненормальный эльф, но не сумасшедший.
— Допустим… — Слово упало с её губ тяжким камнем неверия, — Но жениться на человеке? Ты сам заметил, что не сумасшедший.
— Если не тело, то остаётся информация. Полная и без прикрас. Уверен, ты собиралась накормить меня недомолвками, а то и просто ложью, кое-как приодетой в тонкий слой правды.
— Иными словами…
— Иными словами: я подпишу договор на нескольких условиях. Первое — это честно ответить на мои вопросы. Ложь я почувствую, так что советую не юлить.
Ну, не то чтобы я мог почувствовать ложь. Эмоциональные перемены в девушке — запросто. Но прирождённые лгуны и прочие ответвления политиков с лёгкостью могли верить в свои же слова, оставаясь спокойными, пока несут полнейшую околесицу.
Ничего из этого Анне знать было не обязательно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Что ещё?
— В Увер-Тьюре есть разумные, помимо тебя и Фирса?
Она на мгновение запнулась.
— Н-нет. Были слуги, много слуг, однако они в отпуске.
— Неоплачиваемом и неопределённом по срокам?
Сверкнув глазами, Анна побарабанила пальцами по блюдечку.
— Позволь угадать, второе условие — это полный финансовый отчёт ван Ранеховен за все годы после переезда?
— Не совсем. Второе условие — это придержать договор. Не махать им в высших кругах. На несколько дней, а желательно до тех пор, пока я не уеду. Видишь ли, когда Гаэмельс направлял меня сюда, он предполагал, что я загоню тебя в тупик, а не покажу выход из лабиринта.
Не трудно было предположить реакцию Триумвирата на то, что Анна с моей помощи избежит уготовленной ей участи. Если бы в имении оставалась прислуга, я бы и заговаривать об этом не стал. Шпионы эльфов в первый же вечер передали секрет своим хозяевам, как бы ни таилась девушка. Но поскольку подле Анны находился один Фирс и старик не смахивал на предателя — да и на того, кто способен запомнить, как одевался этим утром…
— Если это можно назвать выходом…
— Неужели поцелуй так обидел тебя? Мне понравилось.
— С одной стороны, я готова пережить десяток таких, лишь бы вернуть роду величие. С другой, целовать даму без её согласия — это домогательство и, вообще-то, преступление против этики, эстетики и государства.
В жизни не поверил бы, что Анна выбрала формулировку первого предложения случайно. Она была достаточно здравомыслящей девушкой, чтобы избежать простейших ловушек. А значит…
— Раз ты готова, я буду только рад скрепить договор поцелуем.
На щеках девушки проступил румянец, но со смущением он имел мало общего. Хотя бы потому, что я ощутил негодование, бурлившее в Анне.
Наверное, это её подсознание выдало себя. А гнев — защитная реакция сознания, которое пыталось убедить себя, что ему не понравилось.
Да, именно так.
— Немалый шаг вперёд — спросить разрешения, — язвительно бросила она.
— Разве попасть в девичье сердце можно лишь по пропуску?
— Женское сердце очаровывают, а не берут в осаду. Это все условия?
Долгоиграющих планов на Анну у меня не было. Природа нашего соглашения перечёркивала возможность рабства, да и заполучи я её в качества раба, что делал бы с ней? Не прятать же от Лютиэны.
— Все.
— Я согласна.
И Анна взяла ручку, чтобы расписаться напротив своего имени. Моё тоже было заботливо вписано в пропуски; какая предупредительность!
— Секунду, — остановил я её, — Я подпишу, когда ты закончишь рассказ. Если он устроит меня и я не пойму, что ты пичкаешь меня брехнёй.
Чего-чего, а пощёчины я не ожидал. Я мог увернуться — Анна не блистала выдающимися физическим навыками. Но её рвение показалось мне умилительным.
— Ван Ранеховен не лгут партнёрам, — процедила она, прищурившись. От неё повеяло яростью.
Я коснулся горевшей щеки. Безмятежно улыбнулся. До чего серьёзно Анна относится к долгу перед предками! Будь на её месте кто-то менее забавный, я бы, пожалуй, вытряхнул из него сведения силой; меня-то не останавливали глупые консервативные предрассудки Триумвирата насчёт праймов. Но за эту энергичность, за волшебную противоречивость чувств девушки я был готов простить ей некоторые вольности.
— Если ударишь ещё раз, сделка отменяется, — предупредил я, опустив, что последствия для девушки будут неблаговидными.
Даже моё милосердие знало границы.
Едва ли замечание покоробило её, а вот то, что она вышла из себя настолько, что занялась рукоприкладством, пробудило в ней вину. Капельку вины. Девушка не стала развивать тему, вместо этого спросив:
— Что тебя интересует?
И наполнила опустевшую чашку.
— Отношения Людвига и Триумвирата. Чем он занимался для них?
— Писал хорошую музыку. Проектировал лунную базу.
— А ещё? — надавил я.