— Я тебя смущаю?
— Ещё секунда этих глупостей, и я пожалуюсь Лютиэне, что это ты хочешь соблазнить меня, — пригрозил я, — Уговор был на спину. Верю, что спереди ты способна обслужить себя сама.
Она засмеялась, запрокинув голову, чтобы показать точёный контур шеи.
— Ужасный выбор слов. Отметь, что удостоился этого смеха сугубо из вежливой жалости. Или жалостливой вежливости?
— В чём разница?
Тётушка задумчиво потёрла подбородком ключицу — ни намёка на лишнюю складку. Эльфийская подтянутость брала своё, несмотря на не слишком-то здоровый образ жизни Фаниэль.
— Всё-таки первый случай. Второй предполагает, что мне не всё равно.
Она развернулась, подставив спину. Я сел на вторую табуретку и смочил полотенце.
Разумеется, можно очищать себя магией или волей. Но это убирает из мытья важный социальный аспект — налаживание связей зачастую приоритетнее размазывания по себе пенной воды.
Ну, и кому-то просто нравится плескаться.
Я аккуратно положил полотенце на основание шеи тётушки. Прикинул, как вести маршрут, и решил идти сверху вниз и слева направо.
Забавную штуку нагота проделывает с сознанием. Всё предстаёт таким… беззащитным. Хрупким. Надави посильнее на ту мышцу, что тянется вдоль лопатки, и смешливость Фаниэль обернётся…
В этом пока не было потребности. Стряхнув влагу, которая лезла в глаза, я помассировал плечи тётушки и повёл полотенце вниз.
— Как давно ты интересуешься индейцами?
— О, заманить обещанием важного разговора, чтобы перевести его в плоскость хобби? Неплохо, племянник, — похвалила меня тётушка, по-прежнему в плену иллюзий относительно того, зачем я к ней ворвался, — Показать заинтересованность в личности, а не теле, — это всегда плюс.
— Так что с ответом?
— Лет, может, сто пятьдесят назад я услышала мелодию, которая заинтриговала меня своей пронзительной искренностью. Аборигены, видишь ли, упрямо держатся наиболее простых музыкальных инструментов: они используют стручки акаций, набивают высушенные тыквы семечками, режут тростник и делают на нём насечки — это называется гуачаррака… Я уж молчу про погремушки из сушёных плодов и раковин цельнодеревянные барабаны. Пусть изящества в музыке, которую они порождают, не найти, её недостаток с лихвой окупается внутренним огнём исполнителей. Это было вскоре после основания Манхэттена — по крайней мере, Манхэттена Триумвирата. В те времена в определённых кругах началась мода на всё индейское. Она быстро схлынула, но я успела перебраться вслед за зовом духовых трубок в Америку. И вот я здесь.
— То есть ты не застала сражений Триумвирата и местных племён?
— Не застала даже примирения! Разве что самый его краешек. Точнее, в хрониках Триумвирата это называется усмирением, и, как легко догадаться по названию, довольной итогами осталась лишь одна сторона.
Тем временем я добрался до поясницы Фаниэль. Как следует натёр её, спустился ниже, заслужив предупреждающее хмыканье, и пригладил верх соблазнительной полуокружности.
— Не замечал, какие широкие у тебя бёдра.
— О, традиционная индейская юбка хорошо скрывает особенности фигуры.
— Хотя при нашем первом появлении на тебе почти не было одежды. Мельтешение духов оттягивало всё внимание на грудь.
Фаниэль вздрогнула. Откинулась назад, положив голову мне на плечо, взглянула в глаза. Её дыхание обожгло щёку.
— Ты видишь духов прерий без подготовки?
— Тот день стал днём откровений и для меня. Гордишься мной?
— Теперь — чуть больше, — ухмыльнулась она, — Не хочешь попробовать себя на стезе шамана? У тебя дар.
— Я ещё не закончил со спиной, — Мои пальцы упёрлись ей в ложбинку позвоночника, и она нехотя отодвинулась. Я принялся за вторую половину спины.
— Вернёмся к прошлому. Где-то между увлечением музыкой и шаманскими ритуалами зияет пропасть.
— Тут ничего интересного. Я пообщалась с пленными, в обмен на послабления они согласились выдать мне кое-какие секреты, используя которые я смогла впоследствии пожить в свободном племени.
— И как быстро ты пришла к наркотическим дополнениям?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Практически все духовные практики индейцев включают раскуривание особой травы и поедание кактусов пейота. Я не придумала ничего нового, всего-то увеличила дозировки. Никто не запрещал ритуалам быть весёлыми, особенно если это позволяет проникнуться пониманием.
— Того, что реальность — это один большой сон?
— Я бы назвала её чередой снов. Мы — сны живых, призраки — сны мертвецов, а духи…
— Те, кто снится сам себе?
— Свои собственные сны? Оригинально.
Если бы я задумал посвятить тётушку в подробности своей истинной природы как демона Малдерита, то объяснил бы ей, что духи — это крайне отдалённые родственники демонов. Где мы — чистая потенция, там они — это сон изменчивости, кристаллизировавшееся непостоянство.
Но это потребовало бы слишком долгого экскурса в основы мироздания.
Закончив намыливать спину Фаниэль, я омыл её и легко коснулся локтя, призывая поднять руку. Она повиновалась, расслабленная рассказом и моим умеренным поведением.
В этот раз я повёл полотенце от верха бедра к подмышке. И там, в начале внутренней стороны плеча, у самой впадины, ведущей к груди, притаилась крошечная татуировка, едва заметная на фоне своих извилистых, змееподобных братьев.
Циркуль и наугольник, чьи кончики соприкасались, создавая из совместной фигуры вытянутый ромб.
— Расскажи подробнее об индейцах, которые жили здесь, — сказал я, смывая мыльную пену.
— О могиканах? Это конфедерация племён алгонкинской группы, той самой, что подмяла под себя большую часть Востока. Она была наголову разбита Триумвиратом, её остатки рассеялись среди дальних алгонкинов, поддерживая в них тлеющий дух реваншизма. Однако последняя крупная стычка между ними и Триумвиратом случилась больше века назад. С тех пор этот постоянно затухающий и разгорающийся конфликт превратился в развлечение высших чинов военной ветви Триумвирата — эт’Иильубер. Они обожают говорить на званых вечерах, как здорово было бы покончить с угрозой нашествия… Зануды.
На шелковистой коже тётушки чернела крошечная метка принадлежности к русской инквизиции. Или нет? Я мог бы спросить у Петра чуть позже. Незачем пробуждать в Фаниэль нездоровый интерес.
Тем не менее открытие было важное. Тётушка не чуралась работать с людьми. Ошибки молодости? Или она хотела, чтобы все думали, что она заодно с русскими?
Когда я закончил, Фаниэль развернулась и обезоруживающе улыбнулась.
— Ты так мастерски подделываешь интерес к индейцам, что я близка к тому, чтобы купиться на это. И ты действительно потёр мою спину. Наверное, я должна отблагодарить тебя?
— Твоя очередь, — кивнул я и предоставил свою спину умелым рукам эльфийки.
— Тоже вариант, — согласилась она и взяла другое полотенце.
— Кто был главой могикан на момент окончания войны?
— Лекция по истории продолжается? Секунду… Кажется, вождь по имени Вождь.
— Как-как?
Имело ли странное сдвоение Гувберта что-то общее с традициями краснокожих?
— Такие уж имена у алгонкинов. Хотя согласна, что зря дала перевод, это сбивает. Буду держаться транслитерации и обзову его Аннавоном.
— Так, значит, могиканин по имени Аннавон заключил мир с Триумвиратом.
— Попытался. Но трудно говорить о мире, когда к твоему горлу приставили клинок, — беззаботно отозвалась Фаниэль, приникнув ко мне. Полотенце прилипло к спине и поехало вниз без участия рук тётушки — её ладони лежали на моих плечах.
Особая магия, в которой упругость сочетается с большими размерами.
— Кто на кого здесь покушается?
Полотенце резко взлетело вверх, и в правое ухо прошептали:
— Если долго не точить лезвие, оно затупится. Если долго не тренироваться…
По позвоночнику промчалась огненная волна.
— Тебе подарили Петра.
— Он скорее под землю провалится, чем попросит разрешения потереть мне спину. Я работаю над этим, но он вечно находит способ сбежать от меня. А ещё в мой сон влезла девчушка, которая настойчиво потребовала держаться подальше от её последователя.