– Вам хорошо известно, адмирал, – спокойно парировал маркграф, – что они были даны в честь герцогини Маргрет де Роберваль. Прекраснейшей из высокородных дам, когда-либо ступавших по мостовым Гавра. У вас возникли еще какие-то вопросы, адмирал?
– А вам известно, что мой братец, герцог Николя де Роберваль, попросту…
– Не утруждайте себя объяснениями, адмирал. Мне и присутствующим здесь господам все прекрасно известно.
– Еще бы! Ведь вы не кто-нибудь, а ближайший друг герцогини Алессандры.
– Имя герцогини Алессандры я бы посоветовал произносить с куда большим уважением. В противном случае выход эскадры придется задержать. И в фехтовании вы, адмирал, как мне известно, не сильны. Что же касается поступка вашего брата Николя де Роберваля, то как офицер королевского флота вы должны были бы устыдиться его. И молите Бога, что, во имя сохранения достойного имени герцогини Маргрет, Гавр не узнал о той истинной причине, по какой это прекрасное создание оказалось в одной из самых неудобных кают вашего корабля. Но только посмейте проявить в отношении Маргрет свое… Впрочем, – маркграф махнул рукой и ступил на трап.
Герцогиня заметила, как адмирал побледнел и схватился было за свой короткий абордажный меч, но шедший вслед за маркграфом генерал де Колен остановился напротив него, смерил презрительным взглядом, в свою очередь выдержал преисполненный ненависти взгляд адмирала и только тогда ступил на трап.
А затем Роберваль встретился с презрительным взглядом Маргрет и почувствовал, что герцогиня не сломлена и что даже здесь, на корабле, она готова противостоять и воле отца, и его собственной воле.
– Отправляйтесь в каюту, мадемуазель, – процедил адмирал, – и старайтесь как можно реже попадаться мне на глаза. О вашем питании позаботится кок, об охране – майор Шигль.
– О своей охране я позабочусь сама, адмирал. Но предупреждаю, что пристрелю каждого, кто окажется возле моей каюты в роли тюремщика.
Адмирал смерил ее взглядом, полным едва сдерживаемой ярости, сплюнул за борт и громогласным басом приказал.
– Убрать трап! Поднять якоря! Командор Брэд!
– Я, господин адмирал!
– Выводите эскадру из гавани. Хватит этих слезливых прощаний.
Он вновь смерил герцогиню взглядом, преисполненным ненависти, и, довольный собой, отправился в каюту, показывая своим подчиненным, что сантименты прощания с Францией, с твердью земной его не волнуют.
– Герцогиня, – появился рядом с ней Оран, – там, между каютами штурмана и вашей, есть небольшое пространство для лучников, чтобы, значит, отбивать абордажную атаку.
– Нас уже атакуют? – иронично поинтересовалась Маргрет.
– Нет, просто, там есть прекрасное место, где вы в любое время можете стоять у борта и любоваться берегом, морем. Это будет ваше место, ваша корабельная келья, в которую всем остальным на этом корабле доступ будет закрыт.
– Наконец-то вы сподобились выразиться более-менее внятно. А то: «лучники, абордажная атака…» – молвила Маргрет, провожая взглядом поднимавшегося по сходням адмирала. – Сейчас она пыталась понять, откуда у этого человека столько ненависти ко всему, что его окружает. А главное, предугадать, как сложатся их отношения во время этого длительного путешествия.
Место, предложенное Ораном, и в самом деле было укромным, отгороженным от остальной части кормы стенами надстроек, края которых сходились между собой как бы под острым углом, оставляя лишь небольшое пространство для прохода. Да и то в двух шагах от выхода возвышался палубный рундук с канатами, парусиной и какими-то крючьями.
Тем временем стихли последние возгласы, упали на воду недоброшенные до борта букеты цветов; незнойное нормандское солнце прощально осенило уходящие вдоль склона возвышенности черепичные улочки.
Земля, которая казалась теперь герцогине особенно теплой и ласковой, медленно отходила от кормы корабля, удаляясь все дальше на юг, и мощные паруса жадно ловили первые порывы ветра, подстерегавшего корабли сразу же за холмистой горловиной бухты.
Каждый из сотен людей, оставлявших сегодня эту землю, думал сейчас об одном и том же: увидит ли ее когда-нибудь; суждено ли ему вернуться сюда из неизведанных далей океана? И лишь ощущение того, что она не одна, что вместе с ней судьбу вольных или невольных изгнанников разделяют сотни храбрых мужественных людей – придавало Маргрет чувства уверенности в себе.
Часть II
1
Шторм, захвативший эскадру у северо-западной оконечности Пиренеев, всю ночь терзал ее, разрывая паруса, круша реи, испытывая на прочность деревянные корпуса и надстройки. Духи моря словно бы не желали выпускать ее в открытый океан, охраняя остатки древней тайны, которая испокон веков разделяла два – европейский и американский – континента, два мира, две цивилизации.
Когда взошло солнце и полоса грозы и шторма стала удаляться на юго-восток, адмирал Жак-Франк де ла Рок де Роберваль – таким было его полное имя, хотя сам он всегда представлялся как Роберт де Роберваль – обнаружил, что под его командой остались только четыре корабля, причем один из них, «Сен Жермен», был военным кораблем сопровождения. Ничего не зная о судьбе невесть куда исчезнувших «Ажена», «Нормандца» и корабля сопровождения «Норда», командор Стенли Брэд приказал капитанам выстроить корабли в бортовую линию, на расстоянии предельной видимости, и медленно, в полудрейфе, идти курсом норд-вест, поджидая затерявшиеся корабли.
– Позволю себе напомнить, сэр, что северная оконечность Африки и россыпь островов – самое пиратское место в этой части океана, – сдержанно проговорил командор Брэд, когда бледный, измученный качкой адмирал наконец-то оставил свою каюту и появился на квартердеке. После первых же порывов ветра он уединился в каюте, приказав вестовом тревожить его только в том случае, когда судно ляжет на дно, и предоставив командору самому заниматься и судьбой корабля, и судьбой – как он называл ее – «Великой эскадры».
«А ведь даже по виду ясно, что адмирал чувствует себя неважно», – заключил командор, вспомнив рассказы о том, что де Роберваль не только скверно переносит штормы, но и безбожно трусит при встрече с ураганным ветром, крутой волной и пиратами. Поскольку речь шла об адмирале, верилось в такое с трудом, но кто знает?..
Впрочем, самоустранение адмирала Брэда вполне устраивало. С первых же часов выхода в море, стало понятно, что на одном корабле с де Робервалем ему тесновато и что они – явно не те люди, которые способны мирно сосуществовать под одними парусами. Спокойный и меланхолично-рассудительный норман-англичанин Стенли Брэд терпеть не мог безрассудной горячности и озлобленности новоиспеченного адмирала, и даже не пытался ни скрыть этого, ни, тем более, подстраиваться под его стиль командования.