– Чем утешите меня, маркграф? – обратилась она к де Мовелю.
– За несколько дней, проведенных вне стен замка герцогов де Робервалей, вы заметно повзрослели. И это радует.
– Хоть вы не пытайтесь ухаживать за мной, маркграф. Герцогиня Алессандра вам этого не простит. Что слышно о шевалье д’Альби?
– Ровным счетом ничего. Вполне возможно, что он решил наниматься не в Гавре, а в Марселе. А это, как вам известно, в другом конце Франции и на совершенно ином море.
– Вы разочаровали меня, маркграф.
– Я или шевалье д’Альби?
– Вы оба. Тем не менее я очень признательна за все, что вы для меня сделали и что, не сомневаюсь, сделаете завтра.
– В конце концов, вы ведь отправляетесь в Новую Францию не ради шевалье, – пробовал утешить ее маркграф.
– В том-то и дело, что не я должна бы отправляться в Новую Францию ради шевалье Роя д’Альби, а это он обязан был бы отправиться туда ради меня. И если этого не случится, простить такое шевалье д’Альби я уже не смогу. Спокойной ночи, маркграф.
* * *
Оставив городскую знать допивать вино, договаривать и прощаться уже без нее, герцогиня решительно направилась в отведенную ей спальню. И, возможно, тотчас же легла бы.
Но в туалетной комнате ее поджидала Бастианна.
– Вы помните, что завтра на рассвете наш обоз возвращается в Париж?
– Пусть возвращается, – обронила Маргрет, задумчиво прохаживаясь у двери спальни.
– Но карета у вас будет. Причем значительно престижнее, нежели та, которой снабдил отец. Я видела: это карета маркграфа. Королевская.
– Не повезут же меня в порт в повозке для эшафотных преступников.
– Я приказала, чтобы слугам позволили искупаться и хорошо накормили их, а также дала немного денег на дорогу. Из ваших.
– Все это ты и должна была сделать, – закрыла перед ней дверь спальни Маргрет.
«… А вот вашего шевалье д’Альби в Гавре нет! – молвила Маргрет самой себе, уже улегшись на мягкую пуховую перину. – Ни на корабле, ни в порту, ни в Гавре. Ваш шевалье, герцогиня, пребывает сейчас где-то на другом конце Франции и на совершенно другом море. Хотя, конечно же, должен был бы простаивать под вашими окнами и страдать, страдать, страдать… вместе со всеми остальными мужчинами, которые сегодня весь вечер плотоядно пялились на вас. Но его нет. А через месяц- другой он вообще окажется где-то на другом конце света, по совершенно другую сторону океана. И чем это закончится? Где и когда мы встретимся? Как долго я должна придерживаться данного ему обета, и кто из нас нарушит его первым? Кто?! Да, конечно же, он! Здесь, в порту, полно девиц. Город наводнен ими. Он же достаточно крепок и смазлив, так что невозможно, чтобы хоть одна из них прошла, не обратив на него внимания. А если уж обратит…»
– Вам не спится, герцогиня? – вновь возникла в проеме двери Бастианна.
– Сама ведь знаешь, что не спится.
– Как-то оно будет там, на корабле?
– Отвратительно. Как и в этом городе, в этой спальне.
– На море сильно укачивает. Если обнаружится, что вы подвержены морской болезни и вас начнет тошнить…
– В таком случае она уже началась, эта морская болезнь, поскольку меня уже тошнит, да так сильно, что даже рвать тошно…
Бастианна вздохнула, поправила перину на постели воспитанницы и вновь вздохнула. Нет, в общем-то, она довольна тем, как Маргрет держится – спокойно, с достоинством, веря в себя и в свои силы.
– Отправляйтесь спать, – приказала ей герцогиня.
– Так ведь мне тоже не спится.
– Уж тебе-то, после веселья на сторожевом холме и ночного купания в озере, должно спаться.
Бастианна скабрезно хихикнула и вновь тяжело, с женской грустинкой вздохнула.
– Озеро… А ведь вода была довольно прохладной. Просто они все обезумели и бросились в озерный омут вслед за мной. Кроме Клода, конечно. Кажется, он был с вами, герцогиня?
– Не было его со мной.
– Но…
– Клода со мной не было, Бастианна. Даже если бы оказалось, что он находился со мной в одной карете.
– Вот теперь понятно. Он пока еще здесь. Как думаешь, может, позвать? Попрощались бы…
– Ты с ним?
– Почему я? Вы бы…
– Какая же ты мерзавка, Бастианна. Если еще раз упомянешь, на ночь глядя, о Клоде, то превратишь меня в такую же мерзкую развратницу, в какую постепенно превращаешься сама.
– Разве это развратничество? – невинно вздохнула Бастианна. – После затворничества, которое мне пришлось пережить в замке Робервалей, это уже не разврат, а монашеское говенье.
16
Площадь у гавани собрала столько народа, сколько могла вместить, поэтому маркграф де Мовель, генерал де Колен и полковник фон Ринке вынуждены были оставить свои кареты еще при въезде в порт и вместе с Маргрет и Бастианной пробираться через толпу.
Возможно, появление Нордической Герцогини так и осталось бы незамеченным, если бы не все тот же христообразный поэт, который читал стихи в ее честь на первом званом вечере. Теперь он стоял в окружении юнцов, очевидно, своих почитателей, на крыльце лабаза, возведенного на припортовой возвышенности, как раз у того причала, возле которого, мерно покачивая четырьмя мачтами, прощался с городом «Король Франциск» и ждал – конечно же, ждал ее, даму своего сердца. Когда же поэт наконец увидел герцогиню, то воскликнул: «Вот она – Нордическая Герцогиня, вице-королева Новой Франции. Восславим же ее!» И под шум и ликование своих почитателей и горожан принялся читать свой новый панегирик. Вот только самой герцогине было не до влюбленных поэтов. Взор ее был устремлен на плавучий остров изгнания, на котором ей предстояло провести долгие месяцы плаванья.
Перед ней и впрямь был огромный корабль – с несколькими палубами, множеством орудий и всевозможными надстройками на носу и корме. Как ни странно, Маргрет он сразу же показался уютным и даже каким-то знакомым.
Вот только полюбоваться на него с берега ей не дали. Выждав, пока она приблизится к трапу, все тот же неугомонный менестрель закричал:
– Герцогиня де Роберваль! Покорительница Новой Франции! На корабль поднимается Нордическая Герцогиня де Роберваль! Вице-королева Новой Франции!
– Герцогиня! – тотчас же подхватило его окружение, а вслед за ним и вся толпа. – Виват, герцогиня! Виват, вице— королева!
«Вот это уже лишнее, – подумалось Маргарет. – Вице-королеву мне могут и не простить.»
– Назвать новую землю, которую присоединят к Франции, «Землей Герцогини Роберваль»! – воскликнул однорукий моряк, ближе всех стоявший у трапа «Короля Франциска» и словно ждавший момента, чтобы проскочить мимо охранявших его вахтенных.
«Это еще что за явление морского бродяги народу? – изумилась герцогиня и именно в эту минуту успела заметить, как маркграф ткнул ему в руку монету, приказав: – Не жалей глотки, проходимец.