Читать интересную книгу Учебник рисования - Максим Кантор

— Кто ждет? — спросил Гриша. Вряд ли пионерки ждут, подумал он. Не думаю, чтобы инертная толпа оболваненных российским режимом ждала. Не стоит ждать признания от плебеев. Прогрессивная общественность, та, конечно, ждет. Можно понять ее, прогрессивную общественность — она, понятное дело, обеспокоена молчанием Гузкина. Но ведь нужно время, чтобы замысел созрел, отстоялся.

— Кстати, — мысль о Струеве напомнила Грише о неприятном, — ты не выручишь меня? Я хочу дать некоторую сумму денег московскому коллеге, — он несколько смутился и рассеянно добавил: — Мы не должны забывать тех, кому не повезло.

— Не сомневалась, — сказала Сара, — что ты их поддерживаешь. Не удивлюсь, если ты кормишь их всех. (Гриша потупился, рассеянно сказал «пых-пых».) Эти ленивые русские. Но, прошу, думай иногда и о себе. Ты каторжно работаешь, хрусть-хрусть, — она отправила в рот мармеладный тост. — Ты и так в ответе за многих. А тут еще и паразиты на твою шею. Люди неблагодарны — они будут эксплуатировать твою отзывчивость, пользоваться твоей добротой

— Пых-пых, — сказал Гриша, — я уже обещал. Знаю, — махнул он рукой, — знаю, что это только испортит человека. Они не привыкли работать, не уважают труд, пых-пых. Не понимают, что такое рынок. Но я обещал.

— И без того, — заметила Сара, — ты фактически выполняешь работу за них: это они должны были осмыслить, где живут, что из себя представляют.

Гриша ограничился скорбным пыханьем. Трудно было возразить на очевидное.

Тем не менее он вторично попросил Сару выделить сумму денег своему бедному другу. Мой бедный друг, сказал Гриша и почувствовал, что ему и впрямь жаль Струева. Он решил потратить еще некоторое количество энергии на то, чтобы Сара Малатеста отдала Струеву деньги. И чем больше усилий он тратил, тем туманнее становилось воспоминание о том, что деньги эти принадлежат Струеву, и Гриша должен вернуть чужое. Теперь Грише казалось, что он (как обычно) использует свое влияние, чтобы помочь бедному другу. И он действительно хотел помочь. Он даже употребил выражение, смысл которого теперь стал ему вполне понятен.

— Не is a great guy, — сказал он со снисходительной улыбкой. Сейчас это прозвучало уместно: доброта и терпимость позволили ему считать Струева достойным помощи — то есть выделить среди прочих неудачников одного и оказать ему посильную поддержку, — he is a great guy.

Сара согласилась выделить искомую сумму: great guy — это было понятно для нее. Great в современном мире обозначает нечто, чему можно поспособствовать: вложить некоторую сумму денег или дать поощрительный приз. Величие — это такая вещь, вроде хорошего обеда в ресторане или качественного гарнитура: потратиться можно, но и переплачивать не рекомендуется. На всякий хороший ресторан найдется другой — не хуже; на всякого великого человека (повара, философа, артиста) сыщется другой великий человек — с более скромными запросами. Она была удивлена размерами суммы, но согласилась, и Гриша подумал, что действительно тяжело и трудно работает для других: разве не отдал он свою жизнь, судьбу, тело — за то, чтобы Струев получил эти деньги? Разве нельзя сказать, что он пожертвовал собой ради человека, который ему и товарищем-то фактически не является?

— Что же он станет делать с деньгами? — спросила Сара, решив про себя, что и десятой части запрошенной суммы московскому бездельнику довольно. Гриша — человек широкий, щедрый, натура безудержная. Зачем же и спутница такому человеку, как не для того, чтобы защитить его от людской алчности? Great guy из Москвы спасибо скажет и за ту сумму, которую она даст. — Не много ли ему?

— Пусть устроит свою жизнь. Дача, машина, — ты знаешь, эти люди всю жизнь тянулись к примитивному мещанскому уюту. К тому же он художник, пых-пых. Тоже решил заняться перформансами, — ответил Гриша. — Хочет идти в ногу со временем. Я считаю, пусть пробует. Пусть.

Гриша и Сара ощутили в тот миг, что как бы долго ни шли они друг к другу, шли они не зря: столь очевидно было их единство мыслей. Они могли даже и не разговаривать вовсе — мысли их развивались сходным образом, и разговор продолжался даже тогда, когда Сара и Гриша молчали.

— Хрусть-хрусть, — говорил горячий мармеладный тост во рту у Сары.

— Пых-пых, — отвечала сигара во рту Гузкина.

— Хрусть-хрусть.

— Пых-пых.

— Хрусть-хрусть.

— Пых-пых.

Так встретил лондонское утро свободолюбивый художник Гриша Гузкин.

VIII

Совсем иначе встретили утро Чарльз Пайпс-Чимни, Ричард Рейли и Дмитрий Кротов. Когда сэр Френсис откланялся (а государственный муж не мог позволить себе ночных развлечений), друзья отправились в ночной клуб, где глядели на танцы негритянок. То были настоящие негритянки, не чета Колину Пауэллу, черные, как вакса. Они трясли грудями и буйно плясали дикие свои танцы, а Кротов, Пайпс и Рейли потягивали крепкие напитки и беседовали о бизнесе и политике.

И Дмитрий Кротов с удовольствием наблюдал, как его английские знакомые стараются нащупать пути к сердцу будущего премьера. Он был уже довольно опытным политиком, чтобы понимать — уж если Рейли проводит с ним в баре время до утренней зари, это что-нибудь да значит. Как аккуратно, как неторопливо они подбираются к главным вопросам. Он не помогал им, не шел навстречу — он лишь наблюдал, как кружат они в беседе, как примериваются, отступают, снова возвращаются к тому же пункту. А каковы ваши отношения с Левкоевым? Приемлемые, вполне приемлемые. Рассказывают, что вы его родственник. Ха-ха, не будем преувеличивать. Но отношения у вас неформальные? Есть кое-какие точки соприкосновения. И снова — про виски, негритянок японскую кухню, курорты. И опять небрежно и вскользь: а что, у Дупеля с Левкоевым вражда? Бизнесмены всегда немного конкурируют. И политикой Левкоев интересуется? Каковы его взгляды? Мне кажется, он демократ. Ах, вот как? Действительно? А Дупель? И опять — про скачки, виски, современное искусство. Вы кого собираете? Гузкина? Нет, я собираю Стремовского. Ах, значит, у нас совпадают вкусы. А я еще влюблен в Снустикова-Гарбо. Оригинально и дерзко. И как вы думаете, парламентская оппозиция наберет больше половины голосов? Если ей хорошо заплатят, ха-ха. Вы откровенно признаете коррупцию? Что вы, я пошутил. И опять про интерьер, поваров, аэропорты. А, кстати, есть ли у вас лично акции в Бритиш Петролеум? Увы. Но, вероятно, в корпорации Дупеля вы свой человек? Или вам иной бизнес по душе? Я, знаете ли, политик. Я думаю о выгоде государства, а не о своей. Как это верно, вот и сэр Френсис всегда говорит так. Знаете, Дмитрий, в этом отношении русские очень похожи на англичан — они прежде всего солдаты. Солдаты? Да, и хорошие солдаты — мы привыкли служить. Согласен. Служба стране — для нас это стоит на первом месте. О да. И опять про яхты и ананасы.

Утро застало их в баре отеля «Дорчестер», где проживал Кротов. Он простился с новыми друзьями и поднялся к себе. И можно было сказать, что ночь прошла не зря — много не было сказано, но было сказано достаточно. Этим утром молодой политик чувствовал себя хорошо. Он заказал легкий завтрак, принял душ, побрился; он глядел в зеркало, и даже ранняя плешь его не беспокоила; он думал о Соне Татарниковой, она же Левкоева, собрался даже позвонить ей из номера отеля — но не сделал этого: ему всегда было немного неприятно разговаривать с ее вечно нетрезвым отчимом, профессором Татарниковым.

Впрочем, если бы Кротов все же позвонил, он сделал бы это не напрасно — в семье Татарниковых его звонок пришелся бы кстати. Весь предыдущий день Зоя Тарасовна потратила на составление письма своему бывшему мужу — Тофику Левкоеву, и вполне возможно, Кротов мог бы дать ей совет.

IX

Зоя Тарасовна потратила весь день на письмо Левкоеву — и теперь переживала. Шаг этот дался ей непросто, но был необходим — так она решила. Здесь сошлось многое: и судьба ее дочери, и ее собственная судьба, и воспоминание о прошлом. Вовсе не написать человеку, который очевидным образом заботится о ребенке — было бы неправильно. Было время, и Левкоев наведывался к ним в гости, приезжал с пакетами подарков — но лишь до той поры, пока его состояние исчислялось миллионами и он не был еще в тех заоблачных высях, куда воспарил сегодня. Уже несколько лет, как заезжать к Татарниковым он перестал. Одно время слал курьеров с деликатесами, потом и курьеры исчезли: Соня сама стала навещать отца в апартаментах на Бронной — и связь с домом Татарниковых у Левкоева прервалась. Однако это не означало, что связь с Левкоевым утрачена вовсе — во всяком случае, Зоя Тарасовна так посчитать не могла.

Как сделать, чтобы отношения вновь стали естественными — как перекинуть мост от сегодняшнего положения Тофика Мухаммедовича к ее жизни, есть ли такая возможность? Вероятно, он и писем-то не читает. Так, может быть, оставить эту затею? Однако существовала дочь, о будущем дочери Зоя Тарасовна обязана была помнить. Вероятно, Тофик полагает, что делает достаточно. Но ведь существует и мнение матери ребенка. Вовсе исключить себя из жизни дочери Зоя Тарасовна и не хотела, и не могла. Существовала, впрочем, и ее собственная жизнь.