Читать интересную книгу Учебник рисования - Максим Кантор

— Ты меня постарайся заинтересовать, — посоветовал Дупелю Левкоев. — Предложи мне что-нибудь.

— Зачем? — спросил Дупель.

— Чтобы справедливо получилось. Если тебе все идет, так ты и мне тоже дай часть.

— А что тебе нужно?

Дупель знал, что нужно Левкоеву, сколько каспийской нефти намерен взять Левкоев, сколько сибирской. Он знал, что Левкоев хочет участвовать в дележке Ирака, знал также, что никто ему этого не даст.

— Если тебе все достанется, так дай и мне что-нибудь. По-джентльменски.

— Мы разве джентльмены? Это они — джентльмены, — Дупель показал на Рейли и просвещенных менеджеров, раскрасневшихся после катания с гор на лыжах. Джентльмены-менеджеры обсуждали достоинства лыжных трасс, хвастались, кто лучший спортсмен. Президент давосского форума, господин Шульце, рачительный хозяин с фантазией, устраивал сегодня обед на вершине горы, и джентльмены-менеджеры обсуждали с хозяином меню и перспективы мировой экономики. Каждый из них время от времени бросал взгляд в сторону Дупеля, просто так, на всякий случай — для того и существует экономический форум, чтобы налаживать связи: поедешь кататься на лыжах, да и познакомишься невзначай с бандитом, у которого сегодня десять миллиардов в кармане — а завтра, глядишь, и вся большая страна. Пока Дупель не глядел в их сторону, они передразнивали его и развлекали Ричарда Рейли сплетнями о бандитском прошлом Михаила Дупеля. Звучали эти сплетни неубедительно.

— Ты мне вот что отдай, — и Левкоев назвал дочернюю компанию Дупеля — из тех, что исправно качали нефть в Сибири, — ты мне ее продай по номиналу, а я к тебе в союзники пойду.

— Зачем я тебе ее отдам? — спросил Дупель, говоря о компании, земле, заводах, людях, работающих в этой компании, ее директорах, — как о женщине, которую он мог отдать на забаву товарища, а мог и не отдавать.

— Как зачем? — удивился Левкоев. — Ну, забашляй мне, чтобы обидно не было.

В те времена отечественные бизнесмены употребляли это неблагозвучное выражение «башлять» для обозначения расплаты наличными. Собственно говоря, это жаргонное слово буквально соответствовало английскому слову «cash», употребленному в глагольной форме, просто английское слово уже давно не шокировало слух, а вульгарное слово «башлять» — шокировало. Если слово «cash» говорил Пауэлл, это означало, что ему лень доставать кредитную карточку, а если Левкоев говорил слово «башляй», это звучало грубо. Если на вывеске магазина было написано «cash and carry», то есть в буквальном переводе «башляй и тащи», то это казалось нормальным, а если художник Пинкисевич говорил коллекционеру «башляй», это считалось нескромным. Однако надо же как-то выражать свои чувства — пусть даже и в вульгарной форме. Башляй мне налом, говорили российские магнаты друг другу, и это значило: плати наличными, я твоим обещаниям не верю. Вот и Левкоев сказал Дупелю: забашляй мне.

Следовало отказать Левкоеву — другого ответа в принципе не существовало. Точно так же отказал Дупель недавно президентскому чиновнику Слизкину, хапуге и ловкачу. Слизкин попросил у Дупеля миллиард, попросил — не стесняясь, не подыскивая слов. Так и сказал: дайте мне, Михаил Зиновьевич, миллиард долларов, и я вас прикрою. Дупель ответил ему: вы, Роман Петрович, хотите прикупить наших акций? Одобряю и приветствую. На миллиард, не много ли? Впрочем, отговаривать не собираюсь, потому что в активах нашей компании уверен. Приобретя миллиардный пакет, вы сделаетесь уважаемым акционером, Роман Петрович — у вас будет целых шесть процентов акций. У меня самого только шестьдесят. Слизкин посерел, сморщился и отошел. Так же следовало ответить и Левкоеву. Мол, хочешь купить? Изволь, выкладывай семьсот миллионов — и по рукам.

Но Дупель так не ответил. Существовало нечто, что связывало его с Тофиком Мухаммедовичем, что отличало Тофика от любого из просвещенных менеджеров, стоящих за его спиной. Это нечто Михаил Зиновьевич определить не пытался. Дупель, который просчитывал шаги далеко вперед и знал, что будет завтра и что будет через год, потому и считался великим игроком, что иногда поступал против логики, повинуясь чувству. Так и Ленин иногда действовал рационально, а иногда — подчиняясь непонятной эмоции. Взял — да и отпустил Мартова уехать на философском пароходе. Зачем, спрашивается, отпустил? Захотел, и все. Михаил Зиновьевич Дупель перевел взгляд с гор на ореховые глаза Тофика и сказал ему: Ладно, бери. Я тебе ее вместе с управляющим подарю.

Как обычно быстрый, он приблизился к группе прогрессивных менеджеров, вьющихся возле Ричарда Рейли, и выделил острого и бойкого, того, который только что изображал манеру Дупеля качаться с пятки на носок.

Дупель заговорил по-русски, нимало не опасаясь, что собеседник не поймет. Во-первых, переводчица подлетела и залопотала, во-вторых, если Дупель говорит, то менеджер, как правило, понимает, даже если сам японец.

— Завтра, — сказал Дупель, — лететь в Нижневартовск Зарплата — триста тысяч в месяц.

— Каков круг моих обязанностей, господин Дупель? — непослушными губами спросил американский прогрессивный менеджер, Арчибальд Дж. Николсон, выпускник Гарварда.

— Орехи грызть. Шучу, вот с ним будешь работать, его слушайся, — и, передав ополоумевшего человека на руки Левкоеву, Дупель отошел.

Дальнейшая судьба Арчибальда Дж. Николсона развивалась бурно, она могла бы составить сюжет романа. Пересказанная вкратце, выглядит она так.

Арчибальд Дж. Николсон переехал в Сибирь и стал необычайно богатым человеком. Его годовой доход составил несколько миллионов долларов, что являлось целью его жизненной программы. Ради этого он учился в Гарварде, читал книжки и участвовал в демократических выборах. Он сравнялся деньгами, убеждениями, влиянием с теми гражданами человечества, которые были для него примером. Подобно лучшим людям планеты, он смог иметь мнение в отношении демократии, инсталляций и пентхаузов. Он обзавелся недвижимостью в разных странах, стал собирать произведения искусства. Его вкусы его в отношении современного искусства определили развитие рынка. Черты лица А. Дж. Николсона приобрели приличествующую его положению значительность, про него стали говорить, что у него глубокий ум и тонкий вкус. Постепенно он понял, что может зарабатывать несколько больше, если станет работать не только в интересах Левкоева, но и в своих собственных. Этот шаг явился закономерным в его карьере — бизнесмен должен каждый год добывать больше, чем в предыдущий. Если он будет зарабатывать больше, то сможет больше покупать инсталляций и купит еще несколько больших домов. То была цель его жизни и цель жизни иных выдающихся людей его времени. Через голову Левкоева он вступил в переговоры с иными бизнесменами, распродающими недра варварской страны. Полезные ископаемые несомненно приносили пользу, превращаясь в предметы искусства, в недвижимость и в прогрессивные взгляды. Тофик Левкоев однажды обнаружил, что менеджер его компании имеет собственный интерес в его деле. А. Дж. Николсона распилили на части бензопилой в одном из бетонных сараев на окраине Нижневартовска. Вспомнил ли он в те роковые минуты, когда абреки Левкоева кромсали его полное тело, вспомнил ли он форум в Давосе, на котором решилась его судьба? Этого, разумеется, никто никогда не узнает. Он мог закончить свои дни так, как другие лучшие люди планеты: на техасском ранчо, прихлебывая коктейль и покрываясь вараньими морщинами, а не в сыром бетонном бараке. Он мог, подобно иным замечательным личностям, провести старость под рокот волн на побережье Майами, глядя на своих дебильных внуков, а не на хищные улыбки палачей. Ах, подумал ли он об этом? Не пришло ли ему в голову то, что он, всю жизнь платящий за блага мира кредитной карточкой, впервые должен платить наличными? Увы, нам не дано этого знать. Куски А. Дж. Николсона были зарыты в сибирскую землю и соединились с теми самыми ископаемыми, продаже которых он посвятил свою жизнь. Пока же еще абсолютно целый и совершенно не распиленный Арчибальд Николсон пребывал в бодром состоянии духа и поделился с Ричардом Рейли радостью от победы.

VI

— Что ж, — сказал Рейли своим друзьям в лондонском баре, — парню повезло.

Когда Гриша Гузкин слушал истории о чужих карьерах, он приходил в состояние нервной ажитации. Весь мир двигался вперед, люди мыслящие и прогрессивные не дремали, каждый день то здесь, то там ловцы удачи выгребали полный невод. Вот и некий Арчибальд Дж. Николсон — ну, что в нем такого особенного? — сумел добиться успеха. Неужели напрасно жизнь дает ему этот пример? Не спать, не спать! Современное искусство лишь один из секторов мирового производства — оно развивается по тем же законам. Будешь сидеть в своем медвежьем углу, о тебе и не вспомнит никто. Кто помнит теперь о Захаре Первачеве? Ха-ха, никто и не помнит серые холстики с колокольнями. Искусство приходит в негодность так же стремительно, как автомобили. Ежедневно двигаться вперед, ежедневно отвоевывать позиции: прогресс, он на то и прогресс. Стоит взглянуть в газеты — современное искусство бурлит и клокочет: сегодня на одной площадке, завтра на другой, но каждый лень неутомимые мастера стараются превзойти вчерашние рекорды. Не сделаешь нового — забудут, непременно забудут! Творцы рискуют, они ставят на кон все, что имеют, они красят свои тела масляными красками, они спят на рельсах, они делают скульптуры из замороженной крови. А ты боишься сделать решительный шаг. Но художнику необходима отвага. Возможно, подумал Гриша, и Арчибальду Николсону не особенно приятно работать с Левкоевым — но он же работает.