- Он тут стоял! – хрипел голос, в котором Танюша с трудом узнала Данилу. – Значит, его туда вынесло. – Кто-то, видимо Данила, перебежал со своей палкой в указанном направлении и снова застучал по снегу.
- Господи, помоги, господи, помоги, - шептал Серега, медленно поднимаясь вдоль выноса и втыкая палку на каждом шаге. Он уже делал это бессчетное число раз, прочесав снежный язык вдоль и поперек. – Ионыч, братец, где ты? Ну пожалуйста, ну отзовись, Ионыч!
Вынос был небольшим – длиной метров пятьдесят, а шириной, если считать посередине – примерно двадцать. Как какой-нибудь деревенский огород. Но толщина снега, судя по торчащим на краю березкам, была не меньше полутора метров. И где-то под этой толщей был погребен человек. Никто не знал, где он, и никто ничего не мог сделать. Оставалось только бессмысленно стучать палками, да рыть, да перебегать с места на место.
Вдруг Танюша услышала новый звук. Он был тихим и коротким, словно шел сквозь несколько стен. Она услышала его даже не ушами, а мозгом: просто поняла, что слышит. Она замерла на месте. Что это было? Это не был стук палок, и не торопливые шаги товаришей, и не шуршание разгребаемого снега. Что-то еще. Она подождала немного, и звук повторился. Теперь он был четче – а может, это ей так показалось, потому что она ждала его.
- Стойте!! – закричала она одними губами, замахав рукой. – Молчите, не шевелитесь! Вы слышите?
Ее призыв увидели и услышали; тотчас вся группа застыла, превратившись в неподвижные силуэты. Кто-то поднял палку и не успел опустить, кто-то стоял на коленях, держа перед собой пригоршни снега и боясь пошевелиться. Все смотрели на Танюшу и напряженно прислушивались. И звук пришел в третий раз. Теперь уже было ясно, что это такое. Это был крик, задавленный снежным цементом, задушенный им, обрезанный, так что от него оставалось лишь короткое движение воздуха. Но все его услышали. Серега, опасаясь заглушить звук, показал рукой на кончик лавинного треугольника и проговорил одними губами:
- Это оттуда! Я слышал! Все туда!!
Группа не побежала, а медленно покралась, высоко задирая ноги и стараясь ступать как можно тише. Звук послышался еще раз – теперь уже точно оттуда, где заканчивался вынос и торчали первые незаваленные деревья. Тогда уже все побежали. Серега и Игорек достигли края в три прыжка. Танюша, которая бежала последней, услышала сначала изумленный, а потом облегченный крик руководителя. Вскоре к нему присоединились другие. Среди бессвязных воплей, хруста снега и звука ломаемых березок слышалось «вот он», «копай тут», «вытаскивай», «да не тяни ты», «живой», «рожу ему очисти». Танюша, услышав первые слова, не добежала и бессильно опустилась на колени.
- Живой… Ионушка…
Но тут же силы вернулись, и она, подскочив, помчалась к суетящейся людской куче. Скатившись в края выноса и оттолкнув чью-то спину, она увидела голову и плечо Иона, торчащие из снега, и множество рук, которые выкапывали и поддерживали его. Лицо его было наполовину прикрыто собственными ладонями; должно быть, этот инстинктивный жест и спас ему жизнь, сохранив небольшой запас кислорода. Глаза его были открыты, но смотрел он куда-то мимо всех, никого не видя. Данила, Петя и Игорь копали. Серега, которому не хватило места, высовывался из-за спин и все время спрашивал:
- Ионыч, не молчи! Скажи что-нибудь! Ты нас видишь? Узнаешь?
- Живой, говорю тебе… Я ж потрогал. Не дергай ты его.
- Сейчас главное из снега вытащить.
- Отогреется и оживет…
- Смотри, ногу ему не сломай.
- Бл…, да как бы уже не была сломана…
- Отойди, пусти меня.
Петю и Данилу, которые от усталости начали уже задыхаться, сменили Серега и Мишаня. Девушек к раскопу не подпускали, и им оставалось только ползать вокруг, утопая в снегу и беспрестанно спрашивать, «как он там». Серега, наконец, пришел в себя.
- Чего стоите, козы?! Быстро вниз, лагерь ставить! – Он на секунду отвлекся и огляделся. – Вон туда, где елки первые начинаются. Куда полезли? Лыжи-то оденьте. Чтоб через десять минут шатер стоял… Черт, шатер-то в его рюкзаке. Тогда делайте костер, снег копайте… Живо!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он вдруг с удивлением вспомнил, что с самого начала спасработ никто так не догадался достать из рюкзаков лопаты. «Ну и дебилы же мы. Ладно, спаси Господи нас, дебилов».
- Ионыч, держись. Сейчас вытащим.
- С-спа… р-ебят…
- Говорит, говорит, слышите?! Чего, Ионыч, повтори!
- П-прости...те…
- Да замолчи ты, чего несешь! Это ты нас прости. Меня прости. Клади мне руку на плечо. Вот так. Данил, растирай его. Да нет, давай сначала пуховку сверху, а под ней растирай. Где девчонки? Ушли? Ладно, доставайте наши вещи. Пуховки, спальники – все.
Петя, подобравшись с другой стороны, выкапывал рюкзак Иона, который, подобно камню, привязанному к утопленнику, все еще держал его в снеговом плену. Мишаня извлекал ионовы ноги, освобождая их от лыж, и одновременно растирал их руками, чтобы согреть. Игорек, нереально быстро подтащив все рюкзаки, по очереди потрошил их и доставал теплые вещи, чтобы набросить и подложить под Иона.
- Ногу чувствуешь? А эту?
- Спасибо, ребят, я сам…
- Чего ты там сам? Молчи уж, сам он. Руку чувствуешь? Пальцами пошевели. Смотри-ка ты, точно в рубашке родился! Нет, Ионыч, ты наверно святой, и бог тебя любит. Не хрена себе – столько протащило, и ни одного нигде перелома!
Теперь спасатели смеялись и шутили; скопившееся напряжение требовало выхода. Стал улыбаться и Ион. Он даже неловко пытался помочь копателям, что вызывало новые взрывы смеха.
- Да сиди ты спокойно. Не боись, откопаем.
- Какой ты резвый… Не успел оттаять, а уже куда-то торопится.
- Ребят, а я ведь вас слышал, - слабо сказал Ион, кутаясь руками в слои пуховок и спальников, которыми его обложили. – Лежу тут и слышу, как вы ходите, говорите. Я ору – а вы меня не слышите.
- Да уж, погано. – Серега снова нахмурился. – Вот так, поднимай его!
- Я ничего, я сам.
Освобожденный, Ион попытался встать хотя бы на четвереньки, но у него не получилось, и он снова лег на живот. Мишаня и Данила с удвоенным рвением принялись растирать ему спину, подняв пуховку.
- Ой, не снимайте, холодно… Ничего, я скоро… скоро встану.
- Ага, встанешь и тропить побежишь. Погоди, отдохни уж сперва.
Наконец, пошатываясь и дрожа, Ион поднялся на ноги. Петя и Игорь держали его под руки, а Серега пристегивал лыжи. Чудесным образом крепления тоже были целы.
- Сам спустишься? Точно?
Ион кивнул.
- Мне подвигаться надо… Отогреться.
- Щас-щас, отогреешься. Девчонки шатер поставили, костер уже горит. Чувствуешь дым? Сейчас мы тебя туда запихнем, будешь нежиться.
Окруженный заботливым эскортом, Ион стал спускаться. Следом шли Данила с Мишаней, волоча оставшиеся вещи. Серега замыкал шествие. Глубоко ступая в мягком снегу, он напоследок оглянулся на лавинный вынос. Тот лежал посреди берез, подобный огромному, нагло высунутому языку. Но сегодня ему не удалось никого пожрать. Серега хотел злобно выругаться, однако не стал: все-таки лагерь стоял под самым склоном. Кто знает, как мстят эти горы. «Сядем в поезд, вот уж тогда я тебя…», пообещал он и поспешил вниз.
…
Вечером в шатре был установлен негласный запрет на серьезные темы разговоров и даже на серьезное выражение лица. Можно было лишь смеяться, шутить, подкалывать друг друга и петь (включая англоязычные песни). Рефлексировать по воду недавнего события разрешалось только в насмешливом ключе, что активно поддерживал сам главный фигурант. Он до того уморительно рассказывал, как его «сбило, понесло, накрыло», что можно было подумать, что оказаться в лавине – веселое приключение. Но когда Игорек вздумал заикнуться о том, что вообще-то главная лавинная страховка – лавшнуры (происходящие одновременно и от слова «лавина», и от слова «лав» - «любовь») лежали у всех в клапанах рюкзаков, но группа о них почему-то забыла – все осуждающе замолчали. Игорек бросил взгляд на Серегу, который сразу сделался темнее ночи, и понял, что реплика была неуместна.