себе, как выглядел со стороны: опухший, вонючий, со спутанными волосами, без майки и в расстегнутых штанах. Позорище. Знал же, что у Янины Сергеевны ключи. Каждое утро она заходила в гости, словно к себе домой. Спасибо реакции, по голове палкой не прилетело.
— Ты чаво, касатик, медовуху вчера глушил без старушки? — повела носом Янина Сергеевна, затем сунула палку подмышку и скрестила на груди сухонькие ручки.
Я потер глаза, после чего с трудом поднялся и рухнул обратно на диван. Вчера я так и не удосужился расстелить постельное, потому спал в окружении маленьких подушек. Одна из них валялась под журнальным столиком, вторая почему-то оказалась в ногах. И судя по отпечатку кнопок на коже, я умудрился заснуть в обнимку с пультом от телевизора.
Только где он?
— Баб Ян, вам нельзя пить, — отозвался я рассеянно, ища плед или одеяло, чтобы прикрыться.
— Чавой нельзя-то, — обиделась Янина Сергеевна. — Мне ста лет не минуло.
— А после сотни медовуху пить запрещается?
— Рекомендуется переходить на самогон, хлопец, — трость ударила по левому колену, и я взвыл от боли. — Прикройся, охальник! Неча перед дамой трусишками да титьками светить. Я мож и стара, но таки еще ого-го!
Пока я приходил в себя и растирал место удара, Янина Сергеевна с кряхтением двинулась в коридор. Ее сгорбленное тельце двигалось с осторожностью, будто каждый шаг давался несчастной с усилием — мешала больная нога и хрупкие ноющие кости. Отличный образ бедной пенсионерки для тех, кто не знал Янину Сергеевну лично.
Видел я, как моя соседка бодро в автобус забегала и народ расталкивала. А кто возмущался — проклинала прямо на ходу: плевка достаточно, чтобы человек с мигренью на неделю слег. Или еще какой хворью.
— Баб Ян, давайте без нотаций, — устало пробормотал я, когда нашел смартфон. Тот валялся на полу, чудо, что никто не наступил. — И приличные люди предупреждают о своем приходе.
— Щас палкой по хребтине дам.
— Молчу. Завтрак на столе?
— Блинчики с творогом, твои любимые, — умиленно отозвалась Янина Сергеевна. — И мухоморная настоечка для устранения тяжелых последствий алкогольной зависимости.
Фу-у-у, ну и дрянь. У меня желудок скрутило при воспоминании о вонючей жиже, выдаваемое Яниной Сергеевной за лекарство от похмелья.
— Не кривись мне туточки.
Я поднял руки в ответ и потянулся к подушке, но чуть не пропахал носом паркет в очередной раз. Взбесившийся диван, оживший от щелчка пальцами, настойчиво потребовал свободы и забил отчаянно подпорками. Задержись я немного, был бы снесен собственной мебелью, которая устроила в квартире революцию.
— Баба Яна! — взревел я, когда все стихло.
Естественно, ответа не последовало. Только скрипучий смех всколыхнул занавески на окнах.
Я вошел в светлую кухоньку, а стол уже ломился от яств. Под руку подставляли масляные бока блинчики, чашка крепкого кофе ждала неподалеку своей очереди, несколько румяных пирожков теснили друг друга в корзинке. От изобилия выпечки у меня во рту образовалась слюна, желудок раздразнила какофония ароматов.
С Яниной Сергеевной кухня внезапно показалась мне самым уютным местом в двухкомнатной квартире. В обычное время, кроме шумного холодильника да плиты с несколько пустующими шкафами, здесь всегда было тоскливо. Поэтому я либо пил кофе по утрам в гостиной, где иллюзию живого человека создавал шум телевизора, либо вообще завтракал на работе. Там хотя бы люди и нелюди водились, пусть порой и раздражающие.
— Шо с обоями натворил, стервец? — Янина Сергеевна указала на стену.
Устроившись на стуле, я перевел взгляд туда, куда уткнулся кончик ножа в руке бабы Яны и пожал плечами. На задворках подсознания зашевелились воспоминания о дурном сне на той неделе. Я вскочил с кровати, отправился на кухню за стаканом воды и спутал огни фар с магическим отблеском.
В стену полетели два ножа, которые нарушили целостность рисунка. Несчастные ромбики обзавелись несколькими дырками. А я — предписанием лекаря пройти терапию. Лучше у целителя душ и разума. В ближайшем дурдоме.
— Крыс ловил, — брякнул я первое, что пришло в голову, и потянулся за блинчиком. — И тараканов.
— Топором? — хмыкнула под нос Янина Сергеевна.
— Ножом для разделки мяса.
— Ты лучше бы его по назначению использовал, дурень!
Сунув блин в рот, я увернулся от подзатыльника, на языке растеклась молочная сладость и легкая кислинка северных ягод. Брусника или, может, клюква. Уж не знаю, где Янина Сергеевна их достала, но получилось вкусно.
— Баб Ян, вы в курсе, что я плохо готовлю, — я улыбнулся, затем отхлебнул горячий кофе. — Спалю весь дом.
— Ну так девку заведи поприличнее. Те сколько годков уж? — Янина Сергеевна почесала нос, бородавки чудесным образом перековали к широкому рту. Осели на правой щеке и приобрели малиновый оттенок.
Опять начудила с зельями, что ли?
— Тридцать пять, — отозвался, завороженно следя за внешними изменениями бабы Яны. — Что у вас с лицом? Вы прям на десять лет помолодели и седины меньше стало…
На впалых щеках заиграл румянец, зашевелилась от комплимента серая солома, именуемая у простых людей волосами. Янина Сергеевна действительно начудила, я сразу ее раскусил.
— Настоечку поставила, — длинный коготь коснулся острого подбородка. — На молодильных яблоках.
— И как?
Судя по прыгающим бородавкам, эксперимент не удался.
— Забродили, с… собаки, — цокнула языком Янина Сергеевна.
Хмыкнув, я вернулся к еде. Поучать или советовать я не собирался: каждый остался бы при своем. Вздумалось потомственной Бабе-яге на старости лет заняться омоложением не через косметические процедуры. Лишь бы не померла раньше срока, потому что я привязался к соседке по лестничной клетке. Пусть она проклинала шумных детей во дворе и называла всех женщин моложе пятидесяти «легкодоступными девицами».
— Душа у меня не на месте, береги себя, хлопчик, — сказала Янина Сергеевна, когда мы уже стояли в коридоре.
Я застегнул ботинки и выпрямился, чтобы мельком взглянуть на отражение в зеркале. Вид помятый, волосы немного стояли дыбом после просушки. Головная боль действительно ушла, спасибо настойке. Правда, я трижды прополоскал рот из-за мерзкого привкуса стухших грибов.
— Или просто у вас опять разбушевалась язва желудка, — иронично вскинул я брови, затем набросил на плечи пуховик.
— Змееныш, — беззлобно огрызнулась Янина Сергеевна, после чего приподнялась на носочках.
Затаив дыхание, я позволил скрюченным пальцам коснуться щеки. Баба Яна чуть надавила ногтем на кожу, затем прищурилась и приблизилась. Шумно втянув