Снежинки полетели в субботу вечером, а в воскресенье над Манхэттеном уже вовсю бушевала невиданная здесь ноябрьская снежная буря. Ева почти не спала ночью, а с утра вышла из дому в завывающий ветер. Город превратился в клокочущую белизну. Снег налипал повсюду на все, что попадалось на его пути, — на провода и столбы, на оконные переплеты, ступени…
Ева опять размышляла о Дэвиде. Почему все так нелепо вышло? Если бы только Ева была повзрослее, если бы могла показать Дэвиду, что она женщина. С отвращением подумала Ева о ярлыках, которые старательно лепили на нее родители: чистая, простая, милая! Фу! Как бы избавиться от этого проклятия? Если бы она не растолстела, она бы тоже набралась жизненного опыта и не трусила так отчаянно.
Ева забрела в унылое кафе и заказала завтрак. Ей сильно хотелось заказать и пирожные к кофе — для улучшения настроения, но она удержалась от соблазна: в конце концов, еще не все потеряно.
При выходе из кафе Ева купила газету и унесла ее домой, однако читать не смогла: мысли были обращены к одному Дэвиду. В десять Ева почувствовала, что больше не может — пойдет к нему, постучится в дверь и скажет: незваные гости! А потом она сумеет завлечь его, и они опять окажутся на этом диване…
Снегопад прекратился, но ветер еще продолжал завывать. Ева окоченела, пока добралась до неопрятного дома, в котором размещалось ателье Дэвида. Постучала в дверь, подождала. Все было тихо, и Ева занесла руку, чтобы постучать еще раз.
Ее остановили приглушенные голоса за дверью. Ева напряглась и приникла ухом к филенке. Так она простояла почти час.
Ева слышала голоса, потом слова сменились вздохами, стонами, шептаниями, вскриками. Она различала голос Дэвида и женский голос, слышала слова любви, желания, страсти. И лишь когда наступила тишина, Ева, дрожа, повернулась и пошла. От дневного света ее глаза наполнились слезами. Еву терзала не боль утраты, но ощущение необладания, незнания, неучастия. Ева вспоминала, о чем говорили Лесли и Чарлин, и в отчаянии твердила: «Я хочу, я очень хочу быть настоящей женщиной».
Ветер кусал ее лицо и ноги, хлестал, бил в живот и куда попало, угрожая свалить на мостовую. «Боже мой, как я хочу быть женщиной!» Над улицей снова полетели снежинки, прилипая к ее влажным от слез ресницам.
«Я есть хочу! — в отчаянии подумала Ева. — Я умираю с голоду, я больше не могу терпеть!» Ева остановилась у аптеки на углу и вопреки погоде заказала себе громадную порцию высококалорийного бананового мороженого!
Глава VIII
Из дневника Кэрри
4 декабря. Произошло чудо, и я теперь часть вечности и вселенной. Я беременна.
Мел говорил, что не может иметь детей, что это самая большая трагедия его жизни. А со мной случилось чудо, и я теперь не могу дождаться минуты, когда расскажу ему и увижу его выражение лица!
Все было очень странно: в первый месяц у меня даже прошла менструация, но потом появились все признаки, и ошибки быть не может.
Поначалу я встревожилась, но потом меня охватило чувство счастливого ожидания, которое все крепнет во мне. Ребенок! Ребенок, которого не должно бы быть, но случилось чудо, и я знаю, что все будет хорошо.
9 декабря. Я понимаю, что новость нужно бы сообщить Мелу лично, умалчивать о ней дольше нельзя, но Мел постоянно собирается приехать в Нью-Йорк, а потом его что-то задерживает.
Я позвонила в Калифорнию по его служебному телефону, но мне сказали, что Мел в Европе. Я и не подозревала, что Мел собирается в Европу. Странное ощущение: я здесь, у меня для него прекраснейшее известие, а Мела нет, и мне не с кем поделиться моим счастьем.
10 декабря. Мне просто необходимо связаться с Мелом. Нужно решить множество проблем. Опять позвонила в Калифорнию, мне сообщили, что Мел в Париже, остановился в отеле «Ланкастер». Целый день названивала в «Ланкастер», но Мела так и не застала.
11 декабря. Два дня подряд пытаюсь дозвониться Мелу. Попросила телефонистку передать — буду звонить послезавтра в шесть по нашему времени. Долго ждать!
13 декабря. Как легко и просто прекрасное мгновение сменяется кошмаром. Я гуляла по улицам и не могла надышаться хрустящим вечерним воздухом. Я была совершенно счастлива ощущением новой жизни, зреющей во мне. И все вдруг переменилось.
Когда я все сказала ему, голос по ту сторону океана смолк. После паузы Мел спросил:
— А у врача ты не была?
Все еще бурля радостью, я ответила:
— Зачем мне врач? Женщины сами знают такие вещи! Я чувствую, что это так!
— Ты все-таки проверь, ладно?
— Если ты хочешь, конечно, но…
— Если подтвердится, придется договариваться насчет операции. Наступила моя очередь смолкнуть — я не могла, не желала принять смысл сказанного Мелом.
— Послушай, — выговорила я, наконец, — мы с тобой любим друг друга. Ты же сам сказал, что все равно мы рано или поздно соединимся. Пока ты не получишь развод, я буду держаться в тени, чтобы не портить тебе репутации. Никто ничего не узнает!
Мел даже не дал мне кончить фразу.
— Не пойдет! — сказал он. — Я вообще не знаю, о чем ты думаешь, Кэрри. Я же стерилен, ты это знаешь. У меня не может быть детей, значит, это не мой ребенок.
— Так было раньше! — возразила я. — Но мы любим, друг друга, и что-то переменилось в тебе, случилось чудо!
— Какое еще чудо? Просто это не мой ребенок.
— У меня никого, кроме тебя, не было. Как ты можешь предполагать такие вещи? Конечно же, это твой ребенок.
— А я тебе говорю: ребенок не мой!
— Как ты можешь говорить так!
— Да я только прошлым летом прошел все исследования, и врачи сказали, что проблема моя остается.
— Возможно, врачи просто не знают.
— Не говори глупостей — конечно, врачи знают!
— Возможно, с лета произошли какие-то изменения.
— Бессмысленный разговор! И мы не о том спорим. Слушай, ласточка, я все равно твой друг и готов сделать все, что потребуется, лишь бы тебе было хорошо. Ты в положении. Ну что ж, ты у нас девушка эмоциональная, и тебя необходимо наставлять на путь истинный.
Я стала заикаться: почему Мел сказал, что он мой друг, что-то неправильное было в самом слове «друг»!
— Мел, — еле выговорила я, — мы ведем какой-то странный разговор. Ты меня, наверное, не понял. Ты же говорил, мы будем вместе… Всегда вместе.
— Сейчас это просто исключено. Может быть, позднее, когда я получу развод. А сейчас все это крайне несвоевременно, разве ты не понимаешь?
И тут я расплакалась:
— Но я так хочу ребенка! Он столько значит для меня! Ты даже представить себе не можешь.