И тут я расплакалась:
— Но я так хочу ребенка! Он столько значит для меня! Ты даже представить себе не можешь.
— В таком случае, я полагаю, это конец.
— О чем ты, Мел? — ледяное предчувствие сжало мое сердце. — О чем ты говоришь?
Я боялась услышать его ответ.
— Я никогда в жизни не имел дела с беременными женщинами и не собираюсь, так что если ты решишь оставить ребенка, мы с тобой расстанемся.
Ни к селу ни к городу мне вдруг пришло в голову, что за этот международный телефонный разговор плачу я. Мел тем временем продолжал:
— Я лично считаю, что ты сделаешь большую ошибку, если оставишь. У тебя нет средств, чтобы в одиночку воспитывать ребенка.
— Но я же работаю, и я зарабатываю…
— Прошу тебя, Кэрри, веди себя как взрослый человек! Это нечестно и по отношению к ребенку! Чистейший эгоизм с твоей стороны! Кстати, и по отношению ко мне это тоже эгоизм. Ты говоришь, что любишь меня? Так вот, я ребенка не хочу, это не мой ребенок, и я отказываюсь признать его.
— Мел, Мел, — закричала я. — Не могу я сделать это, ну просто не могу!
— Радость моя, — его голос умолял меня. — Если бы только ты вела себя разумно! Я совсем не хочу, чтобы мы расстались, я просто прошу тебя вести себя разумно!
— Я хочу ребенка!
— Кэрри, милая, послушайся меня: ты сейчас очень эмоционально все воспринимаешь и не способна принять разумное решение, понять, что лучше для тебя и для нас с тобой. Придет время, и ты увидишь, насколько я был прав, это единственный путь, единственный способ обеспечить нам совместное будущее.
— Мел…
— Сделай это ради меня, мой ангел, ради нас с тобой! Я позвоню тебе через пару дней, и мы все уладим.
— Но я хочу ребенка…
— Будет ребенок, моя радость! — Мел внушал, убеждал, уговаривал. — У нас будут другие дети, наши с тобой дети!
— Каким образом? Ты же уверен, что у тебя, их не может быть! Если ты стерилен, то откуда дети в будущем, если этот ребенок…
— Я соглашусь на операцию. Будет лучше, потому что я не буду сомневаться в том, что ребенок — мой. Возьми себя в руки, Кэрри, и перестань плакать. Мы с тобой будем всегда вместе, и ты это знаешь. Но пока что нужно договориться о твоей операции. А весной — знаешь, что мы сделаем весной? Я возьму тебя с собой в Европу, и мы по-настоящему повеселимся!
— Я не хочу ни в какую Европу, я хочу ребенка.
Я не могла говорить. Зачем Мел рассказал мне о своей стерильности? Я бы приняла меры, я бы предохранялась, но мне же казалось, что в этом нет надобности. А теперь Мел не понимает.
— Лапка, мы обязательно будем вместе, но ты должна сделать то, о чем я тебя прошу. Сейчас мне придется повесить трубку — у меня еще уйма звонков. Я тебе позвоню через несколько дней — узнать, что удалось сделать.
Когда Долорес вернулась домой, я в слезах сидела у телефона. Она спросила, в чем дело, и я ответила.
— Беременна? — переспросила Долорес. — Как тебя угораздило?
— Не знаю.
— Господи, неужели трудно было принять меры?
— Мел сказал, что у него не может быть детей. Что мне незачем тревожиться.
— Сукин сын! Я тебе говорила, что добром не кончится, но мне и в голову не приходило, что может обернуться так… Кисуля, женщина беременеет только когда хочет подловить мужчину. Но Мела на мякине не проведешь — он не из тех, кто позволит захомутать себя. Выродок проклятый! Ну, ты и влипла!
Долорес закурила и сделала глубокую затяжку.
— Первое, что приходит на ум, — уговорить тебя пошантажировать сукиного кота, потребовать тысяч пятьдесят, если не все сто! Но я понимаю, что ты никогда не согласишься. А главное — он же начнет верещать насчет своей стерильности, жена немедленно поддержит его, и вдвоем они сделают из тебя полную идиотку! Остается одно — избавиться поскорее от этого.
— Я не хочу избавляться, я хочу ребенка.
— Исключено.
— Нет.
— Не валяй дурака, Кэрри!
— Нет!
— Надо что-то придумать. Должен быть выход.
Глава IX
На другой день Кэрри, Долорес и Чарлин обедали вместе в «Форуме». Чарлин приканчивала третий коктейль.
— Это не такая уж серьезная операция, Кэрри! Заурядное дело и совсем не больно. Сколько у тебя недель?
— Около трех месяцев, я думаю.
— Еще немного потянула бы, так вообще не о чем было бы говорить! — негодующе заметила Долорес.
— Да поймите вы, наконец, не желаю я делать аборт!
— Дорогая, аборты никто не желает делать — это ты можешь понять? — Чарлин пожала плечами. — Дело же в другом: молодая девушка попала в беду, ей надо думать не только о собственном будущем, но и о будущем ребенка. Мел женат, ребенка он никогда не признает. Он уже сказал тебе, что не считает себя отцом. На него ты не можешь рассчитывать.
— Да, но…
— Ты сейчас думаешь только о том, сколько счастья даст тебе этот младенец, а что будет с ним, тебя мало волнует!
— Чарлин права, — поддержала ее Долорес. — Ты ведешь себя как законченная эгоистка. На какие средства ты собираешься воспитать его?
Ярко накрашенные ногти Чарлин приблизились к так же ярко накрашенным губам. Она медленно вдохнула дым сигареты и рассудительно сказала:
— Есть один выход — уедешь с ребенком к матери.
— Нет! — твердо возразила Кэрри. — Я не хочу, чтобы мать даже знала о ребенке.
— Рано или поздно ей придется рассказать о нем, — вздохнула Долорес. — И что ты ей скажешь?
— А ребенку ты что скажешь — кто его отец? — спросила Чарлин. — Или тебе нравится роль матери-одиночки, которая выдумывает небылицы о своем замужестве?
— Поверь мне, Кэрри, я по собственному опыту знаю, как дочь начинает презирать мать, если они остаются одни и мать не может дать ребенку всего того, что получают другие дети в нормальных семьях! — Долорес говорила искренне и убедительно.
— Детка, я знаю, как трудно принять такое решение, — вступила Чарлин. — Не сомневайся, знаю, и не понаслышке. Мне самой пришлось пройти через парочку абортов. Это совсем не шутка, но другого выхода нет. Пойми, не была бы ты такой красавицей, папаша ребенка на коленях бы ползал, умоляя тебя выйти за него, а на красоту сползается всякая нечисть! Счастье в жизни достается простушкам: они выходят замуж за достойных мужчин, которые их любят, у них и дома, и дети, и семейное счастье — все у них! А красоткам достаются одни слезы. Надо быть осторожней, Кэрри. На тебя каждый будет посягать, твое дело — опередить!
Кэрри отодвинула в сторону нетронутую еду.
— Я так жить не смогу. Чарлин распрямилась: